емитизме».
Смерть Сталина
5 марта 1953 года в 20 часов 40 минут в Свердловском зале Кремля открылось совместное заседание ЦК КПСС, Совета министров и Президиума Верховного Совета СССР. Секретарь ЦК и МК партии Н.С. Хрущев попросил к микрофону министра здравоохранения А.Ф. Третьякова, и тот рассказал о безнадежном состоянии вождя. А 6 марта в 6 часов утра заработало радио, и страна услышала: «От Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, Совета Министров Союза СССР и Президиума Верховного Совета СССР ко всем членам партии, ко всем трудящимся Советского Союза…»
«Умер Сталин неожиданно, – пишет Каганович. – Хотя некоторые из нас в последний период его жизни реже бывали у него в домашних условиях, но на совещаниях, официальных заседаниях мы с удовлетворением видели, что, несмотря на усталость от войны, Сталин выглядел хорошо. Он был активен, бодр и по-прежнему вел обсуждение вопросов живо и содержательно. Когда ночью меня вызвали на „Ближнюю дачу“, я застал там Берию, Хрущева и Маленкова. Они сказали мне, что со Сталиным случился удар, он парализован и лишен дара речи, что вызваны врачи. Я был потрясен и заплакал. Вскоре приехали остальные члены Политбюро: Ворошилов, Молотов, Микоян и другие. Приехали врачи во главе с министром здравоохранения.
Когда мы зашли в комнату, где лежал Сталин с закрытыми глазами, он открыл глаза и обвел нас всех глазами, всматриваясь в каждого из нас. По этому взгляду видно было, что он сохранил сознание, силился что-то сказать, но не смог и вновь закрыл глаза. Мы все с глубокой скорбью и печалью смотрели на Сталина, находившегося в тяжелом состоянии».
Каганович рисует великое горе, охватившее в эти минуты и его самого, и Хрущева, и Маленкова, и Берию… Но соратниками вождя владели в эти минуты не «глубокая скорбь» и «печаль», а холодное осознание, что все кончено, и свербящая каждого мысль: кто станет наследником? В этом смысле весьма характерно, как Маленков, будучи на пенсии, рассказывал сыну Андрею о последних днях Сталина:
«Я, Молотов, Берия, Микоян, Ворошилов, Каганович прибыли на ближнюю дачу Сталина. Он был парализован, не говорил, мог двигать только кистью одной руки. Слабые зовущие движения кисти руки. К Сталину подходит Молотов. Сталин делает знак – „отойди“. Подходит Берия. Опять знак – „отойди“. Подходит Микоян – „отойди“. Потом подхожу я. Сталин удерживает мою руку, не отпуская. Через несколько минут он умирает, не сказав ни слова, только беззвучно шевеля губами…»
В реальности было иначе. «Отец умирал страшно и трудно, – писала Светлана Аллилуева. – Лицо потемнело и изменилось, постепенно его черты становились неузнаваемыми, губы почернели. Последние час или два человек просто медленно задыхался. Агония была страшной. Она задушила его у всех на глазах. В какой-то момент – не знаю, так ли на самом деле, но так казалось – очевидно, в последнюю уже минуту, он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный и полный ужаса перед смертью… И тут – это было непонятно и страшно, и я до сих пор не понимаю, но не могу забыть – тут он поднял вдруг левую руку (которая двигалась) и не то указал ею куда-то наверх, не то погрозил всем нам. Жест был непонятен, но угрожающ, и неизвестно, к кому и к чему он относился… В следующий момент душа, сделав последнее усилие, вырвалась из тела».
В тот же миг, рассказывает Аллилуева, Берия пулей вылетел из комнаты. «Воцарившееся в комнате молчание было прервано его громким криком, в котором звучало нескрываемое торжество: „Хрусталев [водитель Берии. – В. В.]! Машину!“» «Берия, когда умер Сталин, буквально просиял», – подтверждает Хрущев. Он «считал, что пришла его эра, что нет теперь силы, которая могла бы сдержать его и с которой он должен считаться».
Каганович вместе с Хрущевым был включен в Комиссию по похоронам Сталина, и вот, когда они ехали в машине с телом Сталина, Хрущев тронул Кагановича за руку и сказал: «Как, Лазарь, будем жить-то и работать без Сталина? Тяжело будет нам». Каганович, по его позднейшим воспоминаниям, ответил так: «В 1924 году, когда умер Ленин, положение в стране и в партии было потруднее: был НЭП, нэпманы, восстановление разрушенного хозяйства не было еще завершено, в партии орудовали троцкистская и другие оппозиции, – а выжили мы, да еще как пошли вперед, потому что верные ленинизму кадры сплотились вокруг ЦК, который повел партию по ленинскому пути. Если будем твердо держаться этого ленинского пути, по которому нас вел Сталин, мы выживем и будем успешно двигаться вперед». «Хрущев пожал мою руку, – завершает Каганович свой рассказ, – и сказал: „Ты говоришь правильно – будем все вместе идти по этому пути, по которому нас вел Сталин“». И главная фраза в этом воспоминании: «Не думаю, что Хрущев был тогда искренен и не хитрил».
Часть IХЗаговорщик (1953–1957)
Борьба за сталинское наследие. – Выдвижение Хрущева. – Арест и расстрел Берии. – «Враги народа» возвращаются из лагерей. – Схватки под ковром Президиума. – ХХ съезд. – «…и примкнувший к ним Шепилов». – Кагановича исключают из партии.
Смутное время
9 марта 1953 года на Красной площади в Москве хоронили Сталина. По радио шла прямая трансляция с похорон, звучал голос Юрия Левитана: «Говорит Москва…» Страна в скорбном оцепенении вслушивалась, ловя каждый звук, доносившийся с Красной площади. Вот председатель Комиссии по организации похорон Н.С. Хрущев открыл митинг и предоставил слово председателю Совета министров СССР, секретарю ЦК КПСС Г.М. Маленкову. Тот сказал что-то проникновенное и уступил микрофон первому заместителю председателя Совета министров СССР Л.П. Берии. Затем эстафета прощальных речей перешла к первому заместителю председателя Совета министров СССР В.М. Молотову. Больше никто не выступал, только эти трое. Стало ясно, что они теперь главные.
4 апреля 1953 года на второй полосе «Правды» было опубликовано «Сообщение МВД СССР». Плотно окруженное рутинными новостями («Строительство в городах Московской области», «Весна в Мичуринских садах», «Исследования в области новой техники»), оно не бросалось в глаза. В нем говорилось, что МВД провело тщательную проверку всех материалов предварительного следствия и других данных по делу группы врачей, обвинявшихся во вредительстве, шпионаже и террористических действиях в отношении активных деятелей советского государства. Выдвинутые обвинения являются ложными. Работники следственной части МГБ использовали недопустимые и строжайше запрещенные советскими законами приемы ведения следствия. Принято считать, что с этого дня началась оттепель.
Период с марта по август 1953 года называют «смутным временем» послесталинского СССР. В эти несколько месяцев партийное руководство страны занималось перестановками и новым распределением должностей. На самом же деле власть была поделена 3 марта, еще когда Сталин цеплялся за жизнь. В этот день Берия, Маленков, Хрущев и Булганин вместе с Молотовым, Кагановичем, Микояном и Ворошиловым несколько раз собирались и обсуждали, кому что достанется. Договорились, что сталинский пост председателя Совета министров отойдет к Маленкову. Берия, Молотов, Булганин и Каганович станут его первыми заместителями. Берия возглавит Министерство внутренних дел, которое сольют с Министерством госбезопасности. Хрущев покинет должность первого секретаря Московского областного и городского комитетов партии, заняв пост секретаря ЦК. Президиум партии, расширенный Сталиным в 1952 году, сократится с двадцати пяти до десяти полноправных членов, из которых все, кроме двоих, будут ветеранами сталинской гвардии.
«Пока что казалось, что наследники Сталина едины, – пишет У. Таубман. – Но однажды ночью, дежуря у постели Сталина, Хрущев заговорил с Булганиным о том, что Берия хочет вернуть себе пост министра госбезопасности. „Это будет начало нашего конца. Он возьмет этот пост для того, чтобы уничтожить всех нас. И он это сделает!“ Булганин согласился, однако заметил, что здесь не обойтись без поддержки Маленкова. Как писал позже Хрущев, „Маленков знал… что Берия издевается над ним… однако считал, что быть вместе с Берией выгодно для его персоны“. Более того, „теперь, когда умер Сталин, Берия не сомневался, что Маленков будет послушной марионеткой в его руках“».
Вечером 5 марта созвали общее собрание ЦК, Совета министров и Президиума Верховного Совета. Избранный XIX съездом партии Президиум ЦК был сокращен до десяти членов и четырех кандидатов. Тем самым от власти были отстранены выдвиженцы 1952 года.
Первым человеком в руководстве стал Маленков. Он получил пост председателя Совета министров и одновременно возглавил Секретариат ЦК. В Совмине у него оказалось четыре заместителя: Берия, возглавивший объединенные МВД и МГБ; Молотов, вернувшийся на должность министра иностранных дел; а также Каганович и Булганин. Поначалу остался без государственного поста Хрущев, но потом Маленков отказался от должности секретаря ЦК и уступил ему секретариат.
Самым рьяным из тех, кто после смерти Сталина рвался к власти, был Берия. Уже на похоронах он не стеснялся шепотком поносить усопшего. Уйдя в мир иной, Сталин мигом утратил для Берии все свое величие. Светлана Аллилуева рассказывала:
«Дом в Кунцево пережил после смерти отца странные события. На второй день после смерти его хозяина – еще не было похорон, – по распоряжению Берии созвали всю прислугу и охрану, весь штат обслуживающих дачу и объявили им, что вещи должны быть немедленно вывезены отсюда (неизвестно куда), и все должны покинуть это помещение. Спорить с Берией было никому невозможно. Совершенно растерянные, ничего не понимающие люди собрали вещи, книги, посуду, мебель, грузили со слезами все это на грузовики, – все куда-то увозилось, на какие-то склады… подобных складов у МГБ – КГБ было немало в свое время. Людей, прослуживших здесь по десять-пятнадцать лет не за страх, а за совесть, вышвыривали на улицу. Их разогнали всех, кого куда: многих офицеров из охраны послали в другие города. Двое застрелились в те дни. Люди не понимали ничего, не понимали – в чем их вина? Почему на них так ополчились? Но в пределах сферы МГБ, сотрудниками которого они все состояли по должности (таков был, увы, порядок, одобренный самим отцом), они должны были беспрекословно выполнять любое распоряжение начальства».