Став после смерти Сталина первым по значимости из четырех первых заместителей председателя Совета министров СССР, Берия возглавил одновременно органы госбезопасности и Министерство внутренних дел. «Зачем тебе МВД?» – спрашивал Берию Микоян, на что тот отвечал: «Надо восстановить законность, нельзя терпеть такое положение в стране. У нас много арестованных, их надо освободить и зря людей не посылать в лагеря». 24 марта Берия направляет в Президиум ЦК КПСС записку об амнистии, а уже 27-го издается соответствующий указ Президиума Верховного Совета СССР. Из 2,5 миллиона заключенных были освобождены 1,2 миллиона. Затем наступил черед политзаключенных.
Помимо скорейшего расчета с прошлым, стране необходимо, твердил Берия, провести ряд серьезных преобразований во всех сферах жизни. Он буквально был обуян реформаторством. По его инициативе 18 структурных подразделений МВД («Дальстрой», «Спецстрой» и т. п.) передали другим ведомствам. Аппарат уполномоченного МВД по Германии Берия сам сократил в семь раз.
Для своих инициатив Берия безошибочно выбирал проблемы кардинальной важности. Например, межнациональные отношения. Он предлагал шире выдвигать национальные кадры, заменяя ими присланных из центра русских, принять меры к возвращению эмигрантов, не форсировать коллективизацию и выселение хуторов, добиваться взаимопонимания с местной интеллигенцией.
Не меньше внимания Берия уделял и международным делам. По свидетельству Микояна, он резко критиковал работу Совета экономической взаимопомощи, экономическую и военную политику стран народной демократии. Берия высказывал предложение отказаться от строительства социализма в ГДР и взять курс на объединение Германии в миролюбивое, нейтральное буржуазно-демократическое государство.
Дальше – новые чудеса: 9 мая по инициативе Берии принимается постановление Президиума ЦК КПСС, в котором признается целесообразным «отказаться от оформления портретами колонн демонстрантов, а также зданий предприятий, учреждений и организаций в дни государственных праздников» (после его ареста постановление отменили как ошибочное). Затем Берия инициирует амнистию, закрытие ряда строек ГУЛАГа и передачу его хозяйственных объектов в экономические министерства, а самих лагерей Министерству юстиции.
В стремлении дискредитировать Сталина, развенчать культ его личности Берию обвинили несколько членов Президиума ЦК КПСС. В том числе и Каганович. Он рассказал, как еще во время похорон, стоя на трибуне Мавзолея, Берия поносил Сталина самыми неприличными словами.
Потому ли Хрущев устранил Берию, что видел в нем главного и опаснейшего соперника в борьбе за власть?
В книге Чуева «Так говорил Каганович» о расправе Хрущева с Берией рассказано так:
«– В „Правде“ пишут, что Берия ненавидел Хрущева.
– Абсолютная неправда, – твердо заявляет Каганович.
– Вчерашняя „Правда“, 10 ноября 1989 года, статья „На пути к XX съезду“: „Есть основания полагать, что замысел устранить Берию вызревал еще у Сталина…“
– Это, наверно, правда, – соглашается Каганович. – Возможно.
– „И Берии стало об этом известно. Отсюда столь обнаженная ненависть его к Сталину, проявившаяся в дни смертельной болезни последнего. Довольно напряженными были личные отношения Берии с другими членами Президиума ЦК, в частности, он демонстративно игнорировал Хрущева…“
– Абсолютная неправда.
– Мне Молотов рассказывал, что, наоборот, они дружили.
– Это была неразлучная пара, – говорит Каганович. – Неразлучная пара. В последние два года жизни Сталина у него большей частью на даче дневали и ночевали. Хрущев, Берия и Маленков. Хрущев и Берия были неразлучная пара, дружили. Потом на какой-то почве у них возникли… Берия, может, решил, конечно, что, зачем ему держать Хрущева, когда он может один управлять? Может быть, и решил. Бурлацкий написал, как Хрущев рассказывал об аресте Берии. Зашел Берия, у него портфель, а я, говорит Хрущев, сразу сообразил, что у него в портфеле, хвать, цап, и портфель ухватил. Так и не сказано, что там было. Цап и забрал. А это неправда, мы там сидели, все члены Политбюро, собрали нас.
– В „Правде“ сказано, что его арестовали на заседании Президиума Совета министров. Наверно, на Политбюро все-таки.
– На Политбюро! Заседание Политбюро. Это кто писал?
– Барсуков, кандидат исторических наук.
– Врет! Врет… На заседании Политбюро дело было. Сидели мы. Зашел Берия и говорит: – Что, внеочередное заседание Политбюро? Вызывали меня?
Ему говорят: – А вот про тебя и будем обсуждать.
– А что про меня обсуждать?
Тогда Маленков взял слово первым. Он и председательствовал. И выступил. А потом выступили члены Политбюро, в том числе и я, что вот такие-то данные, что ты интриги водишь против Политбюро ЦК… А после этого его арестовали. Но обсуждали, выступали.
Единственный, Микоян пришел позже немного и говорит: – В чем дело? Что тут произошло?
Ему рассказали. Он говорит: – Как это так?
Микоян вначале не был в курсе дела.
– Бурлацкий в газете написал, что Хрущев провел большую работу, со всеми членами Политбюро беседовал, потом вызвал Кагановича, сказал ему о Берии то-то и то-то. Каганович спросил: – А как большинство в Политбюро? – Хрущев ответил: – Большинство за то, чтоб его исключить. И так далее…
– Врет. А дело было так. Я уезжал, был на Урале, а потом с Урала заехал в Горький. В Горьком я занимался речным портом и железной дорогой. Потом получаю телефонограмму: „Приезжайте в Москву“. Я прервал пребывание в Горьком и выехал в Москву. Приехал.
Хрущев звонит мне и говорит: „Приезжай ко мне“. Я пришел к нему. Так дело было. Он мне говорит – то-то и то-то. О заговоре не говорилось, что Берия – шпион, не говорилось. А говорилось о том, что он интриги завел, хочет свергнуть Политбюро и захватить власть. Я говорю: „Это плохо. Очень плохо“. „Вот мы хотим его снять“. То-то и то-то.
– А как Хрущев узнал?
– Видимо, у него были люди. „Хорошо, – говорю, – я согласен, соберем Политбюро“.
Я только сказал ему: „А может, его прижать и оставить все-таки, не снимать?“ Он говорит: „Нет, это не выйдет, дело зашло далеко уж очень. Ты услышишь, там расскажут подробнее, на заседании“. Хорошо, – говорю, – соберите заседание. Вот как было дело. Я говорю: „А Микоян знает?“ „Нет, – говорит Хрущев, – мы ему не говорили, а то он Берии расскажет“.
Так что Микояну не говорили. Поэтому Микоян, когда пришел на заседание, удивленно так глаза выпялил и говорит: – „Что, что?“ Ему рассказали. Он тоже проголосовал „за“. Никто не проголосовал против. Вот как было дело. Так что Бурлацкий болтает ерунду со слов Хрущева.
– Молотов мне говорил, что все проголосовали „за“, а Микоян воздержался.
– По Берии? Я не помню. Мне кажется, что он не возражал. Может быть, и воздержался… Я спросил: „А Микоян знает?“ Для меня это было очень важно. Не „большинство как?“ я спрашивал, а „знает ли Микоян?“ Потому что я с Микояном был… „Нет, ему нельзя этого доверять. Этого он не знает“. Я скажу следующее. Документов в том, что Берия связан с империалистическими державами и что он шпион и прочее, нам не представили. Таких документов ни я, ни Молотов не видели.
– Я у Молотова спрашивал: „Был ли он шпионом?“ Он говорил: „Агент – не обязательно шпион“.
– Я спрашивал у Молотова, – говорит Каганович. – Были ли у тебя документы какие-нибудь насчет того, что он агент империализма? Он говорит: „Не было“. Таких документов нам не дали, и их не было. Я рассказываю, как было. Так оно и было. На суде, говорят, были документы».
Чтобы покончить с Берией, Хрущеву требовалась поддержка членов Президиума ЦК. В том числе и Кагановича, которого он действительно отозвал в Москву из командировки по Уралу. В воспоминаниях Хрущева разговор выглядел несколько иначе, чем в изложении Кагановича. Тот начал пространно делиться своими впечатлениями о поездке. «Я его не останавливал, хотя голова у меня была занята совершенно другим. Я проявлял вежливость, тактичность, ждал, пока его тема иссякнет. Когда я увидел, что наступил конец, то сказал: „Это все интересно, что ты рассказывал. Теперь я хочу тебе рассказать, что делается у нас“. И Хрущев посвятил Кагановича в свои намерения. „А кто за?“ – первое, что спросил Каганович. Узнав, что на стороне Хрущева Маленков и большинство членов Президиума, он тотчас произнес: „Я тоже, конечно, за, это я просто так спросил“». «Но я его правильно понял, – вспоминал Хрущев, – и он меня понял».
Заручившись поддержкой большинства членов ЦК КПСС и высокопоставленных военных, Хрущев 26 июня 1953 года созвал заседание Президиума ЦК КПСС. На нем среди прочих обвинений Хрущев предъявил Берии обвинения в ревизионизме, антисоциалистическом подходе к обострившейся ситуации в ГДР и шпионаже в пользу Великобритании в 1920-х годах. Берия заявил, что если его назначил пленум ЦК, то и снять может только пленум. Но по специальному сигналу в зал вошла группа генералов во главе с маршалом Жуковым.
Из стенограммы речи Л.М. Кагановича на пленуме ЦК КПСС по докладу Г.М. Маленкова «О преступных антипартийных и антигосударственных действиях Л.П. Берия» 3 июля 1953 [РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 29. Л. 1–3]
«Вначале мы поручили арест Берии Москаленко с пятью генералами, – вспоминал Хрущев. – Он с товарищами должны были иметь оружие, а их с оружием должен был провезти в Кремль Булганин. В то время военные, приходя в Кремль, сдавали оружие в комендатуре. Накануне заседания к группе Москаленко присоединились маршал Жуков и еще несколько человек. И в кабинет вошло человек 10 или более того. И Маленков мягко так говорит, обращаясь к Жукову: „Предлагаю вам как Председатель Совета Министров СССР задержать Берию“. Жуков скомандовал Берии: „Руки вверх!“ Москаленко и другие обнажили оружие, считая, что Берия может пойти на какую-то провокацию. Берия рванулся к своему портфелю, который лежал на подоконнике, у него за спиной. Я схватил Берию за руку, чтобы он не мог воспользоваться оружием, если оно лежало в портфеле. Потом проверили: никакого оружия там не было, ни в портфеле, ни в карманах. Он просто сделал какое-то рефлекторное движение».