Каганович. В связи с этим было предложение ликвидировать пост первого секретаря, но никакого предложения не было о том, что тов. Хрущев вообще не будет в Секретариате.
Беляев. Вы сказали, что найдется для тов. Хрущева работа в сельском хозяйстве, правильно?
Каганович. Неправильно.
Голос. Какой позор.
Булганин. Правильно.
Хрущев. Пусть скажет Булганин.
Аристов. Дайте Булганину сказать.
Булганин. Тов. Беляев, так было сказано.
Каганович. Я точно скажу, как я говорил. Я сказал, что тов. Хрущев может работать по той или иной отрасли народного хозяйства, а в коллегиальном секретариате есть секретарь, который может заниматься и сельским хозяйством. Я не ставил вопроса об освобождении тов. Хрущева из коллегиального секретариата. Я говорил: может заниматься одной из отраслей хозяйства, например сельским хозяйством. Я так говорил. Я не говорил, что можно назначить министром сельского хозяйства.
Беляев. Но, по существу, вы это сказали.
Каганович. Таким образом, я говорю то, что думал. Я, например, не имел в виду, чтобы назначить тов. Хрущева министром сельского хозяйства. Я имел в виду, что он в коллегиальном секретариате может работать в одной из отраслей народного хозяйства.
Михайлов. Хорошо вы думали или плохо думали?
Голос. Кто дал вам право определять работу тов. Хрущева?
Каганович. Любой член Президиума ЦК, любой член ЦК может думать о работе другого товарища и дано право высказывать свое мнение. Я высказал свое мнение. <…> Это мое право. Я буду отстаивать это право….
Голос. Скажите, как сложилась семерка?
Каганович. Я категорически отрицаю какое-либо сплочение. Сложилось определенное мнение. Вы поймите, товарищи, я не понимаю характера обсуждения. Если вы хотите разобраться в вопросе, так вы выслушайте нас до конца.
Голоса. Кого вас?
Каганович. Если не прав, скажите – не прав, но выслушайте. <…> Из 11 членов Президиума 7 членов высказали определенное мнение. Это группа? Неверно. Любого юриста (шум в зале), любого законника, любого разумного человека пригласите, и он скажет, что семь из одиннадцати – это большинство, а не группа.
Голос. Нет.
Каганович. Неправда. Это – большинство Президиума. Вы можете этот Президиум переизбрать (шум, оживление), ваше право, но пока этот Президиум существует, это Президиум, а не группа, и тут группу вы не пришьете Президиуму. Неверно это.
Поспелов. В каком составе с 1953 года все 280 заседаний Президиума проходили, скажите, тов. Каганович? Почему вы хотели лишить права высказать свое мнение большинство кандидатов в члены Президиума и секретарей ЦК?
Каганович. Я говорю о тех, кто имеет решающий голос.
Поспелов. Что значит решающий голос?
Голос. 57 членов ЦК пришли к вам, вы их назвали группой.
Каганович. Скажу. Я, например, лично считаю сейчас, что это была ошибка.
Голос. Вот так.
Каганович. Мы должны были, раз члены ЦК пришли, мы должны были пригласить их и прервать заседание. (Шум в зале.) Я хочу вам объяснить, почему такая реакция получилась. А потому, что Президиум сидит и напряженно работает (оживление, шум в зале), обсуждает вопросы. И вот заходит человек и говорит: явилась группа и требует их принятия. Президиум между тем не говорил, что их не принимать, хотели отложить на 6 часов. (Оживление, шум в зале.) Вообще не принять членов ЦК нельзя. Я считаю, что нельзя было откладывать на 6 часов, можно было принять их сейчас же. Это ошибка.
Голос. У меня один вопрос. Почему одновременно критика первого секретаря ЦК ведется с предложением снять министра КГБ? Почему такая увязка двух вопросов?
С места. Правильно.
Голос. Одновременно и тов. Жуков вызывается с этой целью.
Каганович. Этого я не могу сказать. Обсуждали вопрос, и после этого обсуждения, я скажу, у меня, например, на душе к концу сложилось очень хорошее настроение.
Голос. Когда пришли члены Пленума.
Каганович. Не когда члены Пленума пришли, а когда выступил тов. Хрущев.
Голоса. Нет.
С места. Когда 80 человек пришли, тогда вам стало легче?
Каганович. Тов. Хрущев сделал хорошее, партийное выступление на реплику Сабурова, когда говорил в речи, что главное заключается в том, чтобы после этого обсуждения и после критики не было бы мести. Тов. Сабуров сказал это. Тов. Хрущев сказал: правильно, верно. Не должно быть мести.
Голос. Это не Сабуров сказал,
Фурцева. Нет, это сказал Маленков.
Каганович. Может быть, Маленков, я не помню.
Голос. Хотел гарантию получить.
Каганович. И тов. Хрущев сказал тогда: правильно, верно, не должно быть мести, не надо мстить.
Жуков. Но должна быть ответственность.
Каганович. Верно. Согласен целиком. Второе. Когда тов. Хрущев произносил речь, он начал с того, что, несмотря на тяжелую обстановку, он произнес ее спокойно, он сказал: я не совсем согласен с тем, что здесь говорилось, верно?
Хрущев. Верно.
Каганович. Но здесь была критика в мой адрес. Она правильная, полезная»[2]*.
Проект постановления Президиума ЦК КПСС «Об антипартийной группе Г.М. Маленкова, Л.М. Кагановича, В.М. Молотова» 1957 [РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 413а. Л. 1–11]
Аппаратное восстание будет подавлено. Маленкова, Кагановича, Молотова «и примкнувшего к ним Шепилова» освободят от всех занимаемых постов и навсегда удалят из политики.
Казалось, все кары на головы заговорщиков уже пали. Но нет. Первый секретарь Московского горкома КПСС Екатерина Фурцева звонит члену ЦК Николаю Байбакову, когда-то служившему под началом «железного Лазаря», и говорит: Никита Сергеевич просит вас – как бывшего заместителя Кагановича – выступить на партийном собрании предприятия, где Лазарь Моисеевич уже около тридцати лет состоит на учете.
Был ли рад Байбаков, наконец свести счеты со своим долголетним начальником, которого, мало сказать, не любил – тихо ненавидел и боялся как огня? Мы этого не знаем. Известно только, что переданное через Фурсову хрущевское поручение он добросовестно выполнил. «Я основательно подготовился к этому собранию, – пишет Байбаков в своей в книге „От Сталина до Ельцина“. – Взял из архива некоторые материалы, связанные с его деятельностью на посту наркома топливной промышленности и наркома железнодорожного транспорта. После моего доклада слово предоставили Кагановичу. Перед собранием предстал сутулый, с обвисшими плечами, совершенно сломленный человек без вызова в глазах…»
О том, как проходило это собрание, гораздо весомее и без литературных излишеств («сутулый, с обвисшими плечами, совершенно сломленный…») рассказано не в мемуарах Байбакова, а в другом произведении этого автора, найденного нами в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ). Это отчет о выполненном поручении. На первой странице поверх грифа «Секретно» оттиснут новый штамп: «Рассекречено». Документ стоит того, чтобы его процитировать целиком:
«ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ КПСС
По просьбе секретаря Московского Комитета КПСС тов. Фурцевой я сделал сообщение об итогах июньского Пленума ЦК КПСС на партийном собрании рабочих и служащих кожевенного завода им. Кагановича. Из 163 членов и кандидатов партии на собрании присутствовало 127 человек, отсутствовало по уважительным и неизвестным причинам 36 человек. На этом собрании присутствовал т. Каганович со своей дочерью.
После ознакомления собрания с закрытым письмом Центрального Комитета „Об антипартийной группе Маленкова, Кагановича, Молотова“ я сделал информацию о ходе Пленума ЦК и остановился более подробно на характеристике деятельности членов антипартийной группы. После этого мне был задан ряд вопросов следующего характера: не понятно, что они (имеются в виду Каганович и Молотов) были судьи или прокуроры, что накладывали резолюции на расстрел? Почему ЦК КПСС до сегодняшнего дня не мог довести до рядовых членов партии о такой деятельности их в 1937–1938 гг.? Все ли разоблачены, которые имели отношение к репрессиям 1937–1938 гг.? Какие цели перед собой ставила антипартийная группа – захват власти или другое? Почему ЦК своевременно не доводил до сведения членов партии об антипартийных действиях группы Маленкова, Молотова, Кагановича? Каково было отношение т. Ворошилова к антипартийной группе? Почему членам партии не было известно „Ленинградское дело“? Почему тов. Хрущева обвиняли в отсутствии коллегиальности и ряд других вопросов.
После моего сообщения и ответов на вопросы слово было предоставлено т. Кагановичу.
т. Каганович в своей горячей и искусной речи пытался смягчить свою вину перед партией, а путем освещения своих заслуг добиться сочувствия к нему со стороны участников собрания. Признавая правильность решения Пленума Центрального комитета, он одновременно не признавал ряд обвинений, предъявленных к нему на Пленуме Центрального Комитета. В начале своего выступления т. Каганович заявил, что он выступал перед участниками Пленума Центрального Комитета с признанием своих ошибок, однако его объяснения были признаны неудовлетворительными, хотя тов. Хрущев считает, что его речь на Пленуме была искренней. „Я сделал это заявление в конце Пленума искренне и честно, – заявил т. Каганович. Другое дело, если оно полностью не удовлетворило, хотя после моего заявления тов. Хрущев заявил нам, нескольким товарищам, что выступление Кагановича прозвучало искренне. Это было заявлено в комнате, куда мы вышли во время перерыва из зала заседаний“.
т. Каганович заявил: „Я только скажу, что обвинение в группировке правильное. Довод о том, что в составе Президиума ЦК большинство усомнилось, колебалось, и большинство встало на этот путь, как бы не толковали, что одни были главные, а другие завлекли. Не такие уж это люди, чтобы их завлекли. Но это не изменяет характера правильности оценки, что была группировка. Беседовали, говорили – значит, был сговор, значит, ставили вопрос о ряде недостатков, о мерах их исправления“.