По существу вопроса: почему вы сейчас, сегодня не принимаете и не передаете поезда? Вы не дали мне ответа… А я прежде всего сейчас требую от вас принятия решительных мер по ликвидации создавшегося застоя в движении поездов….
По паровозам: необходимо заставить паровозников сесть на паровоз (я имею в виду руководящих) вместе с машинистом и вести паровоз и в условиях суровой зимы… А кто не будет работать, того под военный суд, а не разводить турусы на колесах и разлагать окружающих. Считаю позором, что у вас все время идет болтовня и торговля, как в лавочке, об очистке путей. Больше того, вы допускаете безобразие, когда заливаете пути водой, и паровозы примерзают к пути… Активность женщин! А почему не привлекать их к очистке путей?..
Заявления ваши о том, что слаба производственная дисциплина, слишком обобществляются при примиренческом отношении руководства дороги к разгильдяям, при разболтанности дисциплины в самом аппарате управления дороги. Конечно, нарушения дисциплины могут распространиться на линию. Но из этого не следует обобщать, что на всей дороге слаба производственная дисциплина. Разоблачите разгильдяев, накажите подлецов, организуйте передовых людей – и дисциплина подымется. Необходимо начальнику дороги больше твердости и решимости, поменьше смущаться в своих действиях склочников, шептунов и судачников, которые, конечно, мешают. Больше мы такого безобразия терпеть не можем.
Самое опасное я вижу в том, что руководство дороги не сознает серьезности положения и своей вины в этом, а, наоборот, совершенно исключительный, небывалый для Куйбышевской дороги срыв движения поездов объясняет несерьезными причинами. Как бы я ни уважал товарища Воробьева, я считаю, что он проявил в этом деле растерянность либо несерьезное отношение к такому крупному преступлению. Мы не побоимся обвинения в частой смене руководства. Если вынудят нас – сменим. Вот все, что я мог сказать.
До свидания.
Приложение 3
Председательствующий тов. Хрущев. Мы заслушали тов. Маленкова. Хочу спросить членов Пленума ЦК: кого заслушать следующего?
Голоса. Кагановича.
Каганович. Я не совсем подготовлен.
Голос. Четыре дня готовились.
Каганович. До того, товарищи, как я начал говорить, вы уже прерываете.
Голос. Не прикидывайтесь.
Каганович. Я не прикидываюсь. Товарищи, я прежде всего отвечу на вопрос, который поставлен, как начался этот вопрос, и обвинения, которые предъявляются. Действительно, вопрос возник в связи с поездкой в Ленинград. Были некоторые опасения, что если мы поедем в Ленинград, не поговорив между собой, то там могут выйти некоторые недоразумения, имея опыт банкета писателей. Правильная или неправильная моя оценка этого банкета писателей, но опыт был такой, что мы, заслушав сообщение тов. Хрущева и еще кого-то относительно писательских дел, одобрили целиком и полностью ту линию, которая намечена Хрущевым и Секретариатом ЦК, линию борьбы с извращениями в литературе, с уклонами, которые имеются, в особенности в Московской писательской организации. Там появились очень плохие течения, плохие настроения и плохие люди, их надо было осадить, надо было ударить, надо было их выправить. Это было правильно. Мы решили собраться в Семеновке и устроить там обед. На этом обеде было человек 300–400 вместе с женами. Там были скульпторы, художники. Начался обед, пошли речи. Тов. Хрущев выступал четыре раза, говорил в большинстве своем правильно, и мы, по существу, ничего не можем сказать, когда он критиковал всех писателей, а потом в бочку меда влил ложку дегтя. Мы считаем это ложкой дегтя, как хотите скажите. Это другой вопрос, но это мое мнение. Тов. Хрущев допустил, не помню, в какой речи, во второй или третьей, прежде всего разговор насчет внутрипартийных разногласий… «У меня разногласия с Молотовым».
Аристов. Споры – он говорил.
Каганович. Споры или разногласия – я точно не помню. Дело не в этом.
Поспелов. Разница большая.
Каганович. Во всяком случае, я лично считаю, что в такой среде, где собралось большинство беспартийных, затрагивать внутрипартийные вопросы, как хотите, неправильно. Устав партии я знаю, знаю наши нравы и порядки.
Голос. Что это, большая политическая ошибка?
Голос. Ничего там плохого не было.
Каганович. Тов. Хрущев позволил себе на этом банкете неправильные методы разговора с писателями, когда он применял такие выражения: кто против линии пойдет, сотрем в порошок.
Поспелов. Он говорил, что этот маленький бугорок будет стерт.
Голос. Это вы вырываете из контекста, а Хрущев говорил о том, что случилось в Венгрии, в Польше, и он сказал, что, если кто думает сделать так, как в Венгрии, в порошок сотрем.
Голоса. Правильно.
Каганович. Когда с Алигер говорил, о Венгрии разговора не было. Большинство его речей вполне правильные, я обеими руками голосую за. В разговоре с Алигер ничего о Венгрии не было.
Хрущев. Алигер, между прочим, одна из наиболее активных в этой группе писателей.
Голос. И которую тов. Каганович поддерживает больше других.
Каганович. Алигер меня мало интересует. Главное – это вопросы внутрипартийных разногласий.
Голос. Споры.
Каганович. Хорошо, я принимаю слово «споры». Я считал, что перед поездкой в Ленинград нам надо поговорить.
Беляев. И сразу снять тов. Хрущева.
Каганович. Надо было поговорить относительно многих ненормальностей, которые накопились у нас в Президиуме Центрального Комитета. С этого и началось. Товарищи, я вам рассказываю по чистой совести.
Голоса. Нет, это не по чистой совести.
Каганович. Я буду говорить то, что я знаю.
Голос. Нельзя играть на нервах членов Пленума, вытаскивать писателей. Заранее сговорились, распределили роли – надо об этом говорить, Пленум этого ждет.
Каганович. Я начал с Ленинграда потому, что здесь был задан вопрос: почему вы о Ленинграде говорите?
Голос. Было принято решение. Вы боялись с Маленковым ехать в Ленинград.
Каганович. Насчет того, что подготовились, это неправда, я категорически это отрицаю. Как бы тут вы ни допрашивали, ни шумели, я категорически отрицаю какой бы то ни было сговор, какие бы то ни было собрания и подготовку ролей.
Голос. Мы не верим.
Хрущев. Товарищи, я хочу по этому вопросу дать маленькую реплику. Ну, а как рассматривать то, что тов. Маленков попросил срочно приехать тов. Жукова? Когда тов. Жуков сказал, что он занят, то ему говорят, что сейчас заседание будет, скорее приезжай сюда. А потом, что означает разговор, о котором здесь говорил тов. Жуков?
Каганович. Я говорю за себя.
Хрущев. Вы хотели сколотить группу, у вас был сговор. Хотели снять первого секретаря ЦК, захватить ключевые посты, чтобы добраться до нужных вам материалов и уничтожить следы своих преступлений.
Голос. Чтобы захватить власть.
Каганович. Я говорю за себя, и надо вопрос адресовать тому, кого он касается. Второе. Собрались мы в конституционном порядке, без каких-либо нарушений установленных правил, обсудили вопрос. Вы сами понимаете, вопрос был поставлен относительно ненормальностей в Президиуме.
Голос. Почему бы не подождать других членов Президиума?
Каганович. Подождали. Я считаю неправильным, что мы возразили, чтобы не ждать, а потом вызвали всех людей.
Голос. Говорили, что 2 часа обсуждали: вызывать или не вызывать.
Каганович. Я называю вопрос, как он был поставлен. Смысл вопроса был такой: о нарушении принципов коллективного руководства тов. Хрущевым.
Голос. И о Ленинграде обсуждали.
Каганович. И о Ленинграде говорили.
Голос. Зачем же снимать Хрущева? Там есть много вопросов, которые могут быть подняты.
Каганович. Я все скажу. Смысл вопроса, который обсуждался, – это о нарушении принципов коллективного руководства тов. Хрущевым. При обсуждении вопроса высказано было мнение о том, что надо обдумать. В связи с тем, что у первого секретаря сосредоточивается очень большая власть, и он имеет возможность, и само положение иногда толкает на преувеличение его власти, не целесообразно ли…
Голос. Так было формулировано?
Каганович. Отнюдь не было сказано: ликвидировать. Я формулировал это. Было сказано: не целесообразно ли создать коллегиальный секретариат. И я сказал, что после XIX съезда партии у нас не было первого секретаря, а был коллегиальный секретариат, и до 1922 года не было первого секретаря, а назывался ответственным секретарем.
Беляев. Вы на этом заседании предложили освободить тов. Хрущева.
Каганович. Скажу и об этом.
Голос. Вначале – освободить Хрущева.
Каганович. В связи с этим было предложение ликвидировать пост первого секретаря, но никакого предложения не было о том, что тов. Хрущев вообще не будет в Секретариате.
Беляев. Вы сказали, что найдется для тов. Хрущева работа в сельском хозяйстве, правильно?
Каганович. Неправильно.
Голос. Какой позор.
Булганин. Правильно.
Хрущев. Пусть скажет Булганин.
Аристов. Дайте Булганину сказать.
Булганин. Тов. Беляев, так было сказано.
Каганович. Я точно скажу, как я говорил. Я сказал, что тов. Хрущев может работать по той или иной отрасли народного хозяйства, а в коллегиальном секретариате есть секретарь, который может заниматься и сельским хозяйством. Я не ставил вопроса об освобождении тов. Хрущева из коллегиального секретариата. Я говорил: может заниматься одной из отраслей хозяйства, например сельским хозяйством. Я так говорил. Я не говорил, что можно назначить министром сельского хозяйства.