Постояла неподвижно, переводя взгляд с деревьев на густо разросшийся кустарник.
Двинулась было к крыльцу, но остановилась и оглянулась на место, откуда ей послышался треск, после чего вернулась к дому.
Натан позвонил в дверь и отступил на шаг назад.
Сага встала рядом. На дверной табличке значилось “Приемная”.
Надо же. Корнелия завела дома частную сестринскую практику.
Натан позвонил еще раз. Звонок отчетливо прозвучал в глубинах дома. Натан немного подождал и тронул ручку.
Дверь на трех петлях беззвучно открылась. Дом оказался не заперт.
– Убери пистолет, – распорядился Натан.
Сага вытерла потную руку о джинсы, но двинулась за Натаном, выставив оружие. Оба вошли в приемную: телевизор, два жестких дивана и стойка с журналами.
Прошагав по светло-серому пластиковому полу, они заглянули в гостевой туалет и вошли в комнату, где Корнелия принимала больных.
Два больших веера на окне загораживали вид на стоянку. Солнечный свет как раз пролился на кроны деревьев.
Под нечистыми оконными стеклами, на подоконнике, валялись дохлые мухи.
У одной стены стояла койка, застеленная грубой защитной бумагой, у другой стены помещался письменный стол с компьютером, телефоном и лазерным принтером.
За столом, наискосок от него – дверь с матовым окошком на уровне лица.
Свет в комнате за окошком не горел.
Отразившись в стекле туманной тенью, Сага открыла дверь. В темноте, нарушаемой лучом вечернего света, что-то металлически блеснуло.
С мыслью, что в комнате кто-то может стоять и смотреть на нее, Сага зашарила по стене. Пальцы задели выключатель, она включила свет и вскинула пистолет.
Медленно вошла, огляделась – и по спине побежали мурашки.
Гостиная Корнелии с открытым камином была перестроена под операционную. Шторы задернуты и скреплены бельевыми прищепками.
В свете потолочной лампы плясали пылинки.
Натан остановился рядом с Сагой, рассматривая брошенное оборудование.
Самому операционному столу не больше десяти лет, но кардиограф не цифровой, а из тех, что выписывают кардиограмму на бумажной клетчатой ленте.
Круглая операционная лампа на штативе стояла возле капельницы и инструментального столика из нержавеющей стали. На тележке лежал капнометр и баллоны с дыхательным кислородом, медицинским углекислым газом и техническим воздухом.
– Какая-то уж больно продвинутая сестринская приемная, – заметил Натан.
– Я начинаю понимать, куда мы попали, – ответила Сага.
Глава 48
Сага с оружием наизготовку прошла через операционный зал и пинком распахнула дверь в маленькую спальню. Кровать была застелена вязаным покрывалом. На ночном столике лежала таблетница с таблетками и Библия.
Сага и Натан прошли на кухню: сосновый стол, четыре деревянных стула с красными подушками, привязанными к сиденьям. Над разделочным столом полка с мерными стаканчиками для муки, сахара и овсяных хлопьев. В раковине чашка с засохшим кофе и тарелка с крошками печенья.
– Он добрался до нее, – сказала Сага.
– Аманда с собаками будет здесь через час.
Сага опустила пистолет и после секундного колебания убрала его в кобуру. Она медленно подошла к окну и оглядела участок. Громадные ели, в траве лежит лестница.
Лес не был большим, может, с тысячу гектаров, но уже темнело, а поиски займут какое-то время.
Полицейские вернулись в гостиную и остановились у листа пластика, расстеленного на ковролине под операционным столом.
– Ну что, вызываем техников?
– Вызываем, – вздохнула Сага.
Она посмотрела на задернутые шторы. Полоска света почти исчезла. Может быть, прямо сейчас кто-то стоял за шторами и наблюдал за ними – а они этого не замечали.
– Вот, значит, куда попал Юрек после того, как ты его ранила, – сказал Натан.
Сага кивнула и подошла к высокому шкафу со стеклянными дверцами, за которыми помещались ряды хирургических пил, скальпелей, крючковатые хирургические иглы, кровоостанавливающие пинцеты. На верхней полке старый журнал в переплете.
Сага открыла дверцы и взяла журнал. В нос ударил резкий запах дезинфицирующего средства.
В колонке “дата поступления” Корнелия записала число – день, в который Сага, как она думала, убила Юрека Вальтера. В колонке “имя и место проживания” значилось “Андерсон”.
Самая обычная шведская фамилия.
Потом следовал эпикриз – пятнадцать рукописных страниц, первые четыре месяца. На трех следующих страницах Корнелия время от времени делала записи, касающиеся лечения. Описания заканчивались летом этого года.
Стоя бок о бок, Сага и Натан читали о том, что происходило в этой комнате, все больше поражаясь тому, как точно Йона угадал развитие событий.
…Корнелия курила на парковке заповедника возле озера Бергашён, когда ее собака что-то учуяла. Река принесла человеческое тело, оно застряло на мелководье, там, где река поворачивала широкой дугой.
Загоняя джип с плоского берега в воду, Корнелия думала, что река принесла труп. Лишь подняв человека на платформу машины, Корнелия поняла, что человек в сознании.
Несмотря на переохлаждение и серьезные раны, спасенный каким-то образом сумел убедить Корнелию не отвозить его в больницу.
По пулевым ранениям Корнелия должна была понять, что этого человека разыскивает полиция, но она, вероятно, посчитала своим долгом спасти человеческую жизнь.
Корнелия объяснила своему подопечному, что она медсестра и может перевязать его так, что он выдержит поездку к врачу, которому он доверяет. Однако, попав к ней в дом, спасенный упросил ее саму провести необходимые операции.
В журнале не говорилось, откуда Корнелия взяла оборудование и инструменты. Возможно, она придержала у себя ключи от больничного склада со списанным оборудованием.
Жизненные параметры пациента Корнелия зафиксировала подробно.
Три серьезных ранения и несколько травм полегче.
В теле были отверстия от всех пуль, которые выпустила в него Сага.
Две или три высокоскоростные пули пробили переднюю долю левого легкого и раздробили левую лопатку.
Корнелия объяснила, что не сумеет дать наркоз, но пациент, кажется, был против даже самого обычного обезболивания. За долгие часы последовавших операций он несколько раз терял сознание.
Корнелия описывала состояние пациента как критическое – до того, как она спасла легкое и остановила кровотечение в левом плече.
– Она перелила ему собственную кровь… у нее нулевая группа, и она могла перелить ему свою кровь, независимо от его группы, – сказала Сага.
– Невероятно…
Корнелия всю ночь трудилась над простреленной рукой. Раздробленные кости, разорванная артерия. Спасти руку было просто невозможно.
– И Корнелия ампутировала ему руку, – прошептала Сага.
Корнелия буквально по минутам расписала, как отделяла конечность вручную, пилой Джильи, удаляла осколки кости, зажимала кровеносные сосуды и нервы, накладывала двойной дренажный отсасыватель и формировала обрубок при помощи фасции и полосок кожи.
– Почему Юрек не уничтожил журнал, не сжег дом, вообще ничего не сделал? – спросил Натан, когда они дочитали историю болезни.
– Потому что знал: ни журнал, ни дом не помешают исполнению плана. Юрек не боится тюрьмы, не боится принудительного лечения. Не поэтому он сбежал.
Сага вышла из дома и бросила взгляд на дорогу, ведущую через лес.
Где-то вдалеке каркала ворона.
Сага заглянула в джип, стоящий под навесом, и пошла вокруг дома. Она остановилась под окном операционной с задернутыми шторами, представляя себе, как развивались события.
Вероятно, вскоре после операции Вальтер начал искать мужчину своего возраста и телосложения.
Может быть, он разъезжал в джипе Корнелии еще до того, как восстановился, высматривал кандидатуру среди бездомных и нищих.
Отыскав нужного человека, он прострелил его в тех же местах, что Сага прострелила его самого, и дождался, когда тот умрет.
Может быть, он все продумал с самого начала, а может быть, такой план пришел Вальтеру в голову уже после того, как он лишился руки.
Несмотря на большие дозы антибиотика, у Вальтера после ампутации развилось вторичное заражение, которое привело к гангрене, дурно пахнущему омертвению тканей.
Корнелия как могла боролась с заражением, но под конец решила провести еще одну ампутацию, выше локтя. К этому времени Юрек наверняка уже поместил свою руку и торс неизвестного в морской ил.
Весной, после новой операции, Юрек отвез разбухшие от воды торс и руку к брату Корнелии, церковному сторожу. Заставил сфотографировать торс, отрезать палец, положить его в спирт и кремировать останки.
Вероятно, расчет был на то, что, обнаружив останки, церковный сторож свяжется с полицией, но сторож никуда не позвонил: он встретил на берегу Сагу.
Ветер ходил в деревьях, и на землю падали шишки.
Сага неподвижно стояла в саду.
Вода в тачке почернела от смолы.
Земля успела еще немного повернуться вокруг своей оси, последние лучи вечернего солнца теперь светили на высокую ель под другим углом, и Сага увидела на траве новую тень.
Благодаря которой стало ясно, что скрывало дерево.
С высокой ветки свисало тело.
Вот почему под елью валялась лестница.
Подойдя ближе, Сага увидела мертвую женщину с веревкой на шее.
Корнелия повесилась.
На земле под ней валялись резиновые сапоги.
На кончиках пальцев и на кофте между грудями засохла кровь.
Женщина наложила на себя руки около трех недель назад. Опрокинула лестницу, а потом инстинктивно попыталась освободиться от петли.
Вероятно, она умерла еще до того, как сторож нацарапал на крышке гроба свою просьбу.
Он, видимо, и был заложником, властью над которым Вальтер принуждал Корнелию к повиновению. Заложником был брат, а не сестра.
Когда Корнелия покончила с собой, Вальтер перестал давать ее брату еду и воду.
Ему нужна была Корнелия, а не церковный сторож.