расслабляться.
В последние дни температура опустилась ниже нуля, и небо сегодня ночью было необычайно ясным для Центральной Европы.
Без прибора ночного видения старый дом сливался с темнотой. Время от времени сквозь кусты и ветки мигали фары тяжелых фур, проезжавших по шоссе.
Над ближайшим районом Мархезе стеклянным куполом высился серый свет, а вдали городское освещение Верта улавливало частицы влаги, висевшие в воздухе, отчего по ночному небу словно ходило волнами бесцветное северное сияние.
Люми снова взялась за прибор ночного видения. Начала с ближайших к сараю метров, потом оглядела весь участок, в подробностях рассмотрела деталь машины в канаве. Сквозь нее проросла трава, и деталь казалась Люми похожей на гигантскую бигуди с клоком волос.
Этой деталью был барабан уборочного комбайна.
Люми проследила взглядом ухабистую гравийную дорогу от сарая, вокруг пастбища и до самого шлагбаума, где она простилась с отцом.
Над полями висели туманные сумерки.
Люми подумала, насколько она утратила уверенность в себе, и заплакала.
Проверяя узкую дорогу, ведущую к шоссе, она снова с тревогой вспомнила, как отпустила отца туда, откуда он, возможно, не вернется, прямо к человеку, от которого он хотел спрятаться.
Первый день, который Люми провела наедине с Ринусом, вышел напряженным и молчаливым.
Оба выполняли свои обязанности, соблюдали график, но, когда один из них заканчивал смену, ел, принимал душ и ложился спать, пустого времени оставалось еще много.
Они стали составлять друг другу компанию, приносить друг другу кофе, болтать, а со временем начались и серьезные разговоры.
Ринус понимал, что Люми неспокойно из-за ссоры с отцом, и рассказал, как в первый раз много лет назад услышал про Юрека Вальтера.
– Йона позвонил мне по зашифрованной линии, и я рассказал об этом вот месте. Я хотел, чтобы он приехал сюда, укрылся здесь вместе с вами, но он сделал другой выбор… Тебе, наверное, было четыре года, когда ты покинула Швецию.
– Три.
– Но ты жива, у тебя собственная жизнь.
Люми кивнула в темноте и посмотрела в бинокль на отдаленную теплицу.
– У меня теперь своя жизнь… я выросла с мамой в Хельсинки, была такая застенчивая. А теперь живу в Париже, у меня куча друзей, в голове не укладывается… У меня такой замечательный парень, я и не думала, что так будет… я всегда думала: кому я нужна?
– В юности все мы распыляемся на юных, – пробормотал Ринус.
– Может быть.
– Йона знает, что у тебя есть парень?
– Я рассказывала.
– Хорошо, – кивнул Ринус.
Об этом своем первом разговоре с Ринусом Люми и думала, передвигая стул и прибор ночного видения к зоне номер три. Она спокойно сходила за бутылкой воды, одеялом и снайперской винтовкой, которую положила на пол у стены рядом с собой.
Она села и бросила взгляд в темноту. Через окошко просматривались только красные огоньки телемачты и размытый свет Эйндховена – города, расположенного километрах в двадцати.
Возле главного вокзала имелось студенческое общежитие, где Йона снял для нее комнату на случай, если ей придется бежать.
Люми поднесла к глазам прибор ночного видения, и тут вошел Ринус с двумя банками кока-колы и пакетом горячего попкорна.
Его смена еще не началась, но он обычно появлялся на час раньше, чтобы поболтать.
– Сумел поспать?
– Вздремнул одним глазком, – усмехнулся Ринус, вручая Люми банку.
– Спасибо.
Люми поставила банку на пол, рядом с винтовкой, и стала осматривать ближайший участок зоны, гравийную площадку и поваленную ограду с колючей проволокой на краю пастбища.
Ринус поедал попкорн. На его монитор передавали картинку камеры, установленные в гараже и рядом с сараем.
Люми по отработанной схеме осматривала пастбище до самой рощицы, в которую вел подземный ход.
– Я думал о том, что ты сказала утром: что ты все-таки говорила с отцом, что вы вели долгие беседы. Я со своим так и не… Его звали Шра, я говорил? Такие имена водятся только здесь… он никогда не бывал севернее Вааля. Мы были убежденные католики, и… папа, конечно, добра хотел, но для меня это было как тюрьма. Церковь, пост.
– А мама?
– Она пару раз приезжала к нам с Патриком в Амстердам, но вряд ли по-настоящему приняла, что он – моя единственная любовь. Даже когда я сказал, что мы собираемся пожениться.
Люми перевела прибор ночного видения на большой тракторный ковш на краю рощи.
– До Лорана у меня были отношения с женатым мужчиной старше меня, с одним галеристом, – призналась она.
– Я тоже через это прошел. – Ринус поставил мешочек с попкорном на пол. – Не в смысле галериста, в смысле мужчины старше себя…
– Эдипов комплекс, – улыбнулась Люми.
– Поначалу я им просто бредил, все, что он говорил, меня так впечатляло… но ничего не вышло. Он вечно смеялся надо мной, над моими взглядами на жизнь.
Люми понимающе вздохнула.
– Я порвала с галеристом, когда он захотел выставить меня как произведение искусства в своей съемной квартире… я должна была удовлетворять его как любовница, когда ему это было удобно.
– Лоран определенно симпатичнее, – заметил Ринус.
– Это верно… Ему еще надо поработать над собой, но он хороший.
Ровно в два часа Ринус занял стул, на котором сидела Люми, и переместился к зоне номер пять. Люми отдала ему прибор ночного видения и остановилась у него за спиной с банкой кока-колы в руке.
– Что там в школе, пока тебя нет?
– Не знаю. Предполагается, что я занимаюсь графическим проектом на тему “дисфункциональное слияние”.
– Это что?
– Понятия не имею, – улыбнулась Люми. – Наверное, что-то такое, что как раз надо изучить.
– Я бы в первую очередь подумал про семью… так или иначе, люди часто не подходят друг другу. Но тут я не специалист.
– Это как будто упрощение.
– Тогда любовь… или секс.
– Отлично, Ринус, – улыбнулась Люми.
– Или творческое опьянение, – пошутил Ринус и обмахнулся ладонью.
Люми рассмеялась, посмотрела на часы и объявила, что после тренировки принесет ужин, и зашагала мимо бойниц к гаражу. Она отвела штору, обогнула лестницу, ведущую вниз, открыла дверь и прошла мимо кухни.
У нее в комнате было тепло, и Люми немного прикрутила термостат. Достала чистые трусы и подхватила с пола сумку со спортивным костюмом.
Возвращаясь, девушка услышала, как скрипнула половица в коридоре. Может, она что-то уронила? Люми остановилась и обернулась.
Она не увидела ничего, кроме закрытой двери в последнюю спальню и заколоченного запасного выхода с надписью “Stairway to Heaven”.
Люми вернулась к лестнице и стала спускаться.
Проходя мимо чулана, где хранились еда и оружие, она услышала, как пощелкивает электрощит возле раздевалки.
В один из первых дней Люми попыталась протиснуться между висящей там одежды, чтобы проверить, подходящий ли это путь к бегству. Она отодвинула толстый засов, открыла дверь и лицом ощутила прохладный подвальный воздух из подземного хода.
Сейчас, поставив в раздевалке сумку на лавку, она переоделась в спортивный костюм, а штаны-карго, свитер и майку повесила на крюк.
Поставила ногу на лавку, завязала шнурки, заметила, что одна перекладина шведской стенки на другом конце зала еле держится, и по привычке подумала, что можно выломать ее, если понадобится оружие.
В спортзале Люми час крутила педали в быстром темпе, потом отжалась и поприседала на холодном полу, после чего вернулась в раздевалку, стащила с себя пропитанную потом одежду и отправилась в ванную.
Она заперла и подергала дверь. Коврик под пятками был холодным, и Люми замерзла так, что все тело покрылось гусиной кожей.
Каждый раз, принимая душ, Люми проверяла шкафчик, вынимала пластиковый пакет с пистолетом и убеждалась, что оружие заряжено. Вообще-то у пистолета слишком узкий прицел. Если скорость стрельбы важнее точности попадания, вертикальный зазор между мушкой и прицелом не должен быть таким коротким.
Люми вернула оружие на место, закрыла дверцу с зеркалом и увидела собственное усталое лицо.
Лампочка на потолке мигнула.
На белом стеклянном плафоне скопился слой пыли. Свет лежал на потолке мутным кругом.
Люми отвела в сторону белую душевую штору, включила воду и тут же отпрыгнула от струй, бьющих из приделанной к стене лейки душа.
Только мужчины могут предпочесть такое душу, который можно снять и взять в руки, подумала она.
Первые капли казались серыми кружками на белом полиэстере. Шум воды заполнил ванную. Люми подождала, пока до нее дойдет пар от воды, а зеркало запотеет.
Глава 88
Люми шагнула под душ, задернула штору и вздрогнула всем телом, когда по коже полилась горячая вода.
Ей вспомнилось, как Лоран, с сигаретой во рту, сидел голый на ее кровати и бренчал на гитаре.
Струи воды ударяли в лицо, в стены душевой и шторку.
Люми начала согреваться, мускулы расслаблялись после многочасового напряжения.
Сквозь стену донесся скрежет; Люми немного отвела штору и посмотрела на дверную ручку.
Кожей ощутила прохладный воздух.
Капли конденсата мелким бисером усыпали раковину и унитаз.
После душа она сварит спагетти, откроет банку песто и, может быть, выпьет полбокала вина, а потом ляжет спать.
Люми намылила подмышки, грудь и между ног.
Пена стекала по животу и ногам и исчезала в стоке.
От влаги белая занавеска стала полупрозрачной.
Деревянный шкафчик под раковиной казался темной тенью.
Как будто человек присел на корточки.
Люми смотрела на черный блеск под решеткой и думала про отца. Почему он до сих пор не дал о себе знать?
Запрокинув голову, Люми предоставила воде литься по лицу и затекать в уши.
Ей казалось, что сквозь глухой грохот воды до нее доносятся голоса, какие-то мужчины кричат от боли.
Люми стерла воду с глаз, сплюнула и снова взглянула на дрожащую занавеску, на тень под раковиной.