Нептун степенно погладил бороду, оглядывая командира.
— А есть ли на нем служители, кои впервой на экватор взошли?
Лазарев, подыгрывая спектаклю, кивнул штурману Российскому, тот с поклоном протянул Нептуну свиток.
Важно усевшись в кресло на шкафуте, владыка морей начал громко выкликать «виновников» торжества.
Оба штурмана, доктор Шеффер и компанейские служащие откупились от Нептуна бутылкой водки из личных запасов. Однако помощника Молво Федора Красильникова, с утра уже хмельного, озорной матрос из свиты Нептуна все-таки окатил ведром воды. Пунцовый от смущения, помощник начал было изливать гнев на Нептуна, но тот заговорщицки подмигнул свите — «знай наших».
Два дюжих матроса цепко подхватили растерянного Красильникова под микитки, подтащили к кадке и окунули с головой. Вконец сконфуженный, тот убежал переодеваться в каюту, провожаемый дружным хохотом.
После этого остальных «новичков» по очереди подвергали забавному обряду: каждого из них с завязанными глазами сажали на доску, положенную поперек кадки. По знаку владыки ее выдергивали враз из-под сидящего, под общий хохот он погружался в воду, барахтался некоторое время и едва успевал вылезти из нее, как тут же его опять окатывали забортной водой. И сопровождалось все это забавными шутками и прибаутками, скоморошескими плясками.
Завершилось торжество поздним вечером, когда на палубу поставили ведра с пуншем, сваренным по приказанию командира…
Две недели спустя мысом Фрио открылись берега Бразилии, и, подгоняемый бризом, «Суворов» направился к бухте Рио-де-Жанейро.
Ранним утром 21 апреля, освещенная яркими лучами восходящего солнца, величественно поднималась из глубины бухты гора Сахарная головка.
Впереди по курсу под португальским флагом втягивалось в бухту купеческое судно.
После полудня миновали крепость Санта-Крус, у входа в бухту приняли лоцмана, который первым делом зашел в каюту штурмана и опорожнил два бокала рома, а потом и вовсе не появлялся, пока корабль не стал на якорь. Вскоре прибыли около десятка португальских чиновников для досмотра корабля и бумаг. Только к вечеру разрешили перейти на стоянку ближе к городу. Ветер совершенно стих, и корабль пришлось отбуксировывать шлюпками.
Короткие сумерки быстро сменились непроглядной тьмой, вдалеке на берегу зажглись огни портового города.
Не спалось душной тропической ночью. Лазарев поднялся на верхнюю палубу. Кругом стояла тишина. Штилевая погода, зеркальная гладь бухты, отражающая редкие мерцающие огоньки на берегу, влажный воздух, в котором слышались редкие хлопки крыльев и слабый писк ночных птиц, создавали впечатление какой-то таинственности и загадочности.
Вдруг со стороны океана, у входа в залив, как бы повиснув над водой, вспорхнул слабый проблеск и медленно направился в сторону «Суворова». Полчаса спустя все выяснилось. В ночной мгле загрохотала якорная цепь, фонари осветили черный силуэт пришедшего с моря корабля. В наступившей тишине вперемежку с короткими гортанными окриками людей послышались звуки, напоминавшие приглушенные стоны. Легкий порыв ветра донес смрадный дух со стороны появившегося «соседа». «Странно, — подумал Лазарев, спускаясь в каюту, — скот, что ли, они привезли?»
Ранним утром рейд огласился истошными людскими стенаниями. Сосед, португальский бриг, прибыл из Африки с «живым товаром». В трюмах корчились сотни негров-невольников.
На баке гурьбой столпились матросы, разглядывая выгоняемых на палубу полуживых арапов-рабов, сумрачно усмехались.
— Гляди-ка, в России тоже по холке не гладят нашего брата, однако такого невзвидишь.
Лазарев перешел с Унковским на противоположный борт.
— Поедешь на берег, снесешься с генерал-полицмейстером. Обговори насчет ремонта, воды, провизии. Надобно обсерваторию на берегу соорудить.
Поздним вечером вернулась на корабль шлюпка с Унковским.
— Ну и порядки заведены, насилу добился разрешения на все потребное. Ни шагу без провожатого солдата. А в городе насмотрелся… — Унковский нахмурился. — Заглянул на рынок, думал, зелени прихватить немного, отправить на шлюпку, какое там… — он махнул рукой. — Тех арапов, — Унковский кивнул на открытое оконце каюты, — аки скотину, держат в загонах, цепями скованными, и здесь же торжище идет. От покупателей отбоя не видать, и все американцы да англичане…
Лазарев задумчиво кивнул головой:
— Насмотрелся я на них в Вест-Индии, чаю, и ты не позабыл…
Унковский согласно кивнул.
В открытое оконце вместе с ночной прохладой неслись приглушенные крики, звон цепей, щелканье бича. С португальского брига разгрузка «товара» продолжалась.
— Ну, иди, Сеня, приляг. — Лазарев вздохнул и прикрыл устало глаза.
Придя в каюту, Унковский не сразу заснул, а достал толстую тетрадь в черном коленкоре и пододвинул свечу.
«Я видел сих несчастных, — начал писать Унковский, — продаваемых на рынке своими хозяевами, как будто зверей, не имея к ним никакого сострадания. Город С. Себастьян заполнен сими несчастными жертвами надменных португальцев. — Порыв ветра заколебал пламя свечи, Унковский устало потянулся и продолжал: — Все тяжкие работы исправляют невольники, и ни один природный португалец не снискает трудов рукоделием, но каждый имеет несколько невольников, которых он употреблять может по своей воле, и, утопая в лености, торжествует над сими несчастными, которые должны приносить ему ежедневно положенное количество денег, но если оный не может приобрести положенной суммы, то получает крепкие наказания».
Десяти дней оказалось достаточно, чтобы привести в порядок корабль и подготовить его к переходу через Атлантический океан в Австралию. За неделю до выхода из Англии пришел пакетбот и привез известие о полном поражении французов и вступлении русских войск в Париж.
Ранним утром 24 мая при легком береговом бризе корвет поставил паруса, вышел из бухты и курсом зюйд-ост кратчайшим путем направился в Австралию, к широтам попутных пассатных ветров. Через несколько дней с увеличением широты стали попадаться небольшие, темноватого цвета птицы, обычно предвещавшие штормовую погоду. Свободные от вахты матросы смастерили крючки и поймали на них несколько птиц, мясо их оказалось довольно вкусным, похожим на перепелиное.
На шканцах Лазарев щурился от яркого солнца, оглядывая ясный небосклон; подозвал старшего штурмана Максима Самсонова.
— Пригласите офицеров и всех штурманов. Практиковаться в астрономии надобно. — Он поднял секстан. Через три часа по наблюдениям солнца и луны вычислили долготу, определили склонение магнитного компаса. Оно отличалось на целый градус от указанного на английских картах.
Ветер постепенно крепчал, пришлось взять все рифы у марселей и опустить брам-реи…
Спустя две недели корвет вошел в полосу сороковых широт с устойчивыми попутными ветрами западных румбов. Плавание проходило в прекрасную погоду. Потянулись дни, недели благодатного времени, о котором впоследствии, обычно всю жизнь, с восторгом вспоминают моряки. Бездонный, гигантский купол нежно-голубого неба, ослепительное солнце, бескрайняя ширь океана и обрамленный белоснежными парусами корвет. К исходу дня жгучее солнце касалось, где-то недосягаемо далеко, океана, и на его поверхности тотчас протягивалась красно-медная полоса, уходившая под корму «Суворова». В коротких сумерках одна за другой на потемневшем небосклоне появлялись звезды, и вскоре безоглядная тьма окутывала мчавшийся под парусами корвет.
В таких длительных переходах в относительно спокойную погоду экипажу достается меньше хлопот. Размеренно несут вахту офицеры и матросы, как правило, в две смены. Нет той обычной в штормовое время напряженности у снастей. Ночью экипаж отдыхает спокойно, не ожидая каждую минуту авральной тревоги — «Пошел все наверх!».
В такие-то длинные погожие вечера, после ужина, в свободные от вахты часы неспешно вышагивали на шканцах командир и его помощник, или, как тогда называли, старший среди лейтенантов.
В лунные ночи, опершись о фальшборт, любовались красотой лунной тропинки на океанской ряби. Когда уставали, выносили на ют стулья из кают-компании, усаживались неподалеку от тускло освещенного путевого компаса.
Многое сближало Лазарева и Унковского. Ровесники, из небогатых мелкопоместных дворян, они в один год определились в Морской корпус, крепко там подружились, стали гардемаринами, вместе четыре года волонтерами бороздили моря под английским флагом. Им было о чем поговорить.
Рассуждали о житье-бытье, делились мнениями о службе, оглядывались на прошлое.
Как-то Лазарев, вспомнив о своем пленении, шутливо проговорил:
— Попались мы тогда как кур в ощип. Ты слыхал, видимо, что Ханыков неподалеку от Гангута сдрейфил против шведов и англичан и отошел. «Всеволод» немного отстал и напоролся на камни. Англичане навалились на него, взяли в кинжальный огонь. Я только что мичмана получил и назначение на «Благодать». Вызвался идти на выручку старшим на барказе, чтобы буксировать «Всеволод». Только мы завели буксиры, подошли два линкора англичан и картечью саданули. Наш барказ получил пробоину, пошел на дно. — Лазарев усмехнулся. — Куда денешься. Нас из воды, как щук, вылавливали. Правда, «Всеволод» англичанам не достался, все абордажи отбил. Ханыкова судили потом, да что толку, корабль все одно сожгли. А я через две недели на «Благодать» возвратился по размену.
Унковский слушал, изредка улыбаясь, а когда Лазарев кончил, сказал:
— Тебе что, две недели помаялся, и конец. Я, брат, у французов, почитай, целый годик проваландался.
— Ну и ну! — удивился Лазарев.
— Пойдем поужинаем, а потом я тебе первому откроюсь, — ответил Семен.
После ужина, устроившись на стульях неподалеку от рулевого, Унковский начал долгий рассказ:
— Служба у англичан у меня шла толково, на фрегате «Египтянин». Капитан Чарльз Флеминг мне полностью доверял. После известного сражения у Ферроля он два раза поручал мне отводить в Англию захваченные нами суда. Первый раз испанского кап