ройти к югу далее, нежели что было возможно для Кука…»
Траверсе отложил письмо. В последние недели его внимание все чаще занимали мысли об этой экспедиции. Еще в начале своей карьеры на посту министра маркиз взял за непреложное правило воздействовать на государя эффектными поступками, поражать его своим служебным рвением. Например, строил корабли за несколько месяцев вместо трех лет. Государь бывал приятно удивлен, но он, конечно, не знал, какой ценой это доставалось и что это были за корабли…
«Во время министерства маркиза де Траверсе, — писал его современник, — корабли строились, отводились в Кронштадт и… гнили, не сделав ни одной кампании, ибо мачты переставляются с одного корабля на другой… И так переводится последний лес, тратятся деньги, а флота нет. Можно сказать, что прекраснейшее творение Петра I маркиз де Траверсе уничтожил совершенно». Но французу все сходило с рук…
Сейчас он задумал увлечь государя популярностью и славой, которые принесет русскому престолу, в случае успеха, экспедиция, хотя сам Траверсе в душе сомневался в удаче.
Накануне Рождества он почтительно доложил Аракчееву:
— Ваше сиятельство не затруднит в удобный момент сообщить его императорскому величеству, что имеется прекрасная возможность добавить к славе военной Российского государства перлы научные и изыскательские?..
Он подробно доложил свое мнение о проектах предстоящего плавания.
— Чтобы не вызвать беспокойства у Европы, мы предполагаем также экспедицию, кроме южных морей, направить на Север, в Ледовитый океан, — вкрадчиво закончил маркиз.
Аракчеев, прищурившись, внимательно выслушал министра.
— Ну что ж, пожалуй, мысль эта будет приятна государю. Но только не нынче и не вдруг… Видимо, после Рождества, при соответствующем расположении его величества, найду удобным привлечь внимание его…
Довольный Траверсе расшаркался перед грозным временщиком.
В конце января Александр I вызвал Траверсе.
— Мы ознакомились с вашими прожектами и нашли их здравыми и на пользу престолу и отечеству служащими. — Александр I говорил, не глядя на Траверсе, повернувшись к окну, и смотрел на снежную пелену, крутившуюся на Дворцовой площади.
Морской министр почтительно склонился.
— Ваше величество, предприятие сие обещает быть знаменитым в случае успеха и прославить деяния вашего величества.
Император невидящим взором скользил поверх головы Траверсе.
— Так надобно, чтобы оно было беспременно успешным. И не мешкайте, коли приступили. Вот ледоход сойдет, и пускай ваши моряки отправляются с Богом.
Через неделю Адмиралтейств-коллегия получила предписание министра.
«3 февраля 1819 года.
Е.и.в. высочайше повелеть изволил в будущую коммуникацию отправить в дальний вояж находящиеся в Кронштадте и на Охте на стапеле два шлюпа и построенные в Лодейном поле два транспорта и чтобы с наступлением июня месяца суда сии могли вступить под паруса и выйти в море по назначению…»
Впервые в истории русского флота на государственные средства с научными целями снаряжались две кругосветные экспедиции.
Северной экспедиции предстояло отправиться на поиски Северо-Западного пути из Тихого океана в Атлантику. Семен Дежнев[64] положил начало изысканиям этого пути. Бесплодной оказалась попытка Кука проникнуть в Арктику.
Восемь лет провел в тех краях лейтенант Сарычев, настойчиво пробиваясь сквозь льды Арктики к берегам Америки. Побережье Берингова моря, Алеутские острова были исхожены им, подробно описаны и положены на карту. Но самой важной из задуманных экспедиций был вояж в далекие ледовитые моря, на другой край света, для поисков таинственной земли у Южного полюса. Предстояло найти или отвергнуть существование последнего континента планеты.
Собрание Адмиралтейств-коллегии без колебаний одобрило рекомендацию вице-адмирала Сарычева — назначить начальником экспедиции к Южному полюсу капитана 1-го ранга Макара Ратманова. Опытный мореход, отважный командир корабля в эскадре адмирала Ф. Ф. Ушакова на Средиземном море, старший офицер корабля в первом кругосветном плавании россиян, он не вызывал сомнений у почтенных членов коллегии.
Командиром шлюпа «Мирный» единодушно рекомендовали лейтенанта Лазарева, прочно завоевавшего авторитет искусного мореплавателя, решительного и инициативного капитана. Самый молодой капитан, не только в России, но и в Европе, совершил первое самостоятельное кругосветное плавание весьма успешно.
Умудренных членов Адмиралтейств-коллегии привлекали в Лазареве высокая морская культура и порядок на корабле после окончания плавания. Матросы же, несмотря на взыскательность командира, служили на его корабле с душой, что было редким событием на флоте в те времена. Зачастую рядом с ними на реях и вантах он сноровисто и умело показывал, учил примером.
В разгар масленицы Лазарева вызвал морской министр.
Приемная и кабинет министра благоухали, словно будуар великосветской дамы. Маркиз питал слабость к нежным ароматам и почитал заботу об этом главной обязанностью своих адъютантов.
Он говорил высокопарно, важно вышагивая вдоль массивного стола:
— Его императорское величество милостиво определил вам начальствовать на «Мирном», предназначенном в вояж для поисков земель в Южном океане.
…Две недели назад генерал-майор Спафарьев обрадовал Лазарева. Адмиралтейств-коллегия представила его кандидатуру в дальний вояж командиром «Мирного». В тот же день Лазарев не утерпел, разыскал и до позднего вечера облазил еще пахнувший смолой корабль. Осенью прошлого, 1818 года шлюп сошел со стапелей верфи Лодейного поля и произвел отрадное впечатление добротной и тщательной отделкой. Конечно, наметанный глаз Михаила Петровича уловил кое-какие неполадки…
— Весьма польщен, ваше высокопревосходительство, столь высокой милостью его императорского величества и не премину доказать, что выбор сей не случаен.
Траверсе сжал губы. «Этот лейтенант себе на уме и не шаркун».
— Государь император повелел отправиться в вояж нынче летом, посему мы надеемся, что с получением предписания вы немедленно начнете приуготовлять суда к вояжу, тем паче начальник экспедиции задерживается.
Вице-адмирал Сарычев на другой же день направил, не мешкая, капитану над главным портом генерал-майору С. И. Миницкому указ Адмиралтейств-коллегии, чтобы не чинили препон Лазареву.
У главного гидрографа была еще одна забота.
Минул месяц, как направили депешу капитану 1-го ранга Ратманову — срочно прибыть в Петербург для аудиенции у государя. Скоро уже ледоход на Неве, а его все нет. Правда, Сарычев знал, что Ратманов по пути в Россию попал осенью в кораблекрушение у берегов Швеции и чуть было не погиб. Да и путь из Дании по сухопутью не близкий. Знавал он коротко Ратманова со времен первого кругосветного плавания, готовил его тогда в дальний вояж.
Наконец вечером, в день ледохода, на квартиру Сарычева прибежал посыльный с запиской.
— Макар Иванович только что прибыли-с в Петербург, просят дозволения свидеться с вашим высокопревосходительством.
— Проси немедля, — коротко передал Сарычев.
Встретились тепло, но без ликующих эмоций.
Ратманов несколько оправился за четыре месяца, однако выглядел утомленным и все время прикрывал глаза от светильников.
— Повредил зенки, — печально улыбнулся Ратманов, — в воде ноябрьской да на ветру в стужу не одни сутки пробыл, вот и воспалились.
Разволновался, когда главный гидрограф рассказал о замыслах вояжа — нужно поправить, а удастся, так и превзойти Кука.
Немало писали о Куке мореходы, ошибался он не раз.
Ратманов покачал головой.
— Ежели бы раз. В бытность Кука на Тенерифе капитан французского фрегата кавалер Бордо показал ему ошибку расчетов. Кук отвечал дерзко, что Бордо ошибся, а он, мол, Кук, верит более своему хронометру. Однако и мы на «Надежде» Кукову оплошность вычислили.
За окном раздался грохот, похожий на пальбу, — начался ледоход на Неве. Вице-адмирал посмотрел на несколько возбужденного, статного, с сединой в волосах Ратманова.
— И все же Кук деяниями своими оказал пользу человечеству немалую…
Ратманов продолжал стоять на своем:
— Из многих предметов заключить можно, что Кук был велик токмо в некоторых отношениях. Все вояжи его не им описаны, и, ежели рассматривать все то, что он сделал для рода человеческого — ужаснуться должно!
Вконец распаленный, Макар Иванович махнул рукой:
— Он, при открытии разных народов, стрелял, резал уши тем, которые его почти Богом почитали…
Сарычев не ожидал такого бурного всплеска — видимо, наболело в душе у Ратманова, — и он поспешно перевел разговор:
— Как порешили, Макар Иванович, с вояжем?
Ратманов развел руками.
— И рад бы безмерно, но невмочь по здоровью.
— В таком случае, кого вместо себя порекомендуете?
Ратманов задумался.
— Василья Головнина, лучше не сыскать, да далек он. Другой — Ваня Крузенштерн, однако сей мореход пятый годок из имения не вылазит, мохом оброс. Лисянский прихварывает. Соплаватель мой по «Надежде» Беллинсгаузен Фаддей совладает, но не ведаю ныне, где он…
Траверсе представил Ратманова царю. Морской министр нервничал: Александр I торопил с отправкой, а до сих пор не утвержден начальник Южной экспедиции. Царь знал Макара Ратманова раньше, но убедился, что тот серьезно болен, и спросил Траверсе:
— Что же будем делать?
— Ваше величество, у нас в запасе Фаддей Беллинсгаузен, второго ранга капитан.
— Так представьте его.
Траверсе замешкался.
— Он на Черном море.
Александр недовольно поморщился.
— Вызвать немедля, и побыстрей…
Готовить корабли и подбирать экипажи Лазареву пришлось самому.
От чего зависел успех экспедиции? От надежности судов и выучки людей.
Все четыре шлюпа недавно сошли со стапелей в Охте и Лодейном поле. Но это были корабли для обычного плавания. Лазарев дневал и ночевал на шлюпах, переделывая, заменяя конструкции корпуса. Предстоял не обычный, а ледовый поход.