Кюхельбекер, будучи с матросами на разных работах, встречался с индейцами, жившими в окрестных местах. Поначалу они недоверчиво и даже враждебно встречали их, зная по опыту нравы белых людей — американцев, англичан, испанцев.
— Но сии дикие весьма доверчивы и скоро поняли, что дурного не совершаем, вскорости стали мы для них желанными гостями.
Завалишин согласился.
— Ежели ласково обходиться с ними и детям ихним ничтожные подарки делать, то без притворства любовь и расположение проявляют и помогают во всем бескорыстно.
Утром 12 января «Ладога» и «Аполлон» поставили все паруса. Прогремел прощальный салют, и, окутанные клубами порохового дыма, корабли ушли.
Вскоре следом за ними, загрузившись пшеницей, ушел в Ситху «Крейсер». Лазарев рассчитывал прийти в Новоархангельск через две недели, но океан внес свои поправки. Больше месяца трижды встречные жестокие штормы трепали «Крейсер», противные ветры гнали на юг.
Приходу фрегата были рады все, и промышленники, и население. Одно присутствие «Крейсера» служило порукой от любых нападений.
Больше всех обрадовался приходу «Крейсера» Муравьев, так как он привез на долгую зиму пшеницу и овощи для людей.
Лазарев принялся снаряжать суда для дальних вояжей, наставлял молодых, неопытных капитанов судов. Помимо охраны мирного промысла суда компании без опаски направлялись по всему побережью от Кадьяка до форта Росс.
А причины для беспокойства появились. В прошлом году Муравьев получил из форта Росс известие, что американский конгресс основал первую колонию на западном побережье при устье реки Колумбия. Специальный комитет рекомендовал это конгрессу в январе 1821 года.
Как-то у Муравьева обедал Лазарев вместе с новым старшим офицером Никольским и Завалишиным. Правитель рассказал, как было дело.
— Что ж доносит сия комиссия? — спросил Лазарев.
— Вы не поверите, Михаил Петрович, насколько нагло сей комитет присваивает себе право на обладание обширной частью северо-западного берега Америки, лживо отвергая участие России в открытиях, промыслах и торговле.
Муравьев принес из соседней комнаты шкатулку.
Прочитав донесение, Лазарев покачал головой, передал бумагу Завалишину.
— Нелестно, с небрежением толкуют о правах, нам принадлежащих, будто на сих берегах мы нынче и не обретаемся.
— Позвольте, Михаил Петрович, — пробежав бумагу глазами, Завалишин повернулся к Лазареву. — Американцы неосновательно весьма судят о России. Мне о сем Василий Михайлович Головнин сказывал еще в Петербурге, перед отплытием.
Помолчав, Лазарев заключил:
— Видимо, Матвей Иванович, в грядущем правителям, да и промышленным людям компании отстаивать судьбу земель здешних предстоит…
В середине мая, исполняя обязанности штурмана на компанейском бриге «Волга», покинул Ситху Завалишин и отправился в Охотск. Оттуда путь его лежал через Сибирь, в Петербург. Офицеры и матросы тепло проводили его, а Лазарев отправил с этой же оказией рапорт начальнику Морского штаба. «Пользуясь сим случаем, я обязанностью себе поставляю рекомендовать г. Завалишина, как весьма исполнительного и ревностного к службе офицера, и с сим вместе довести до сведения… что в продолжение двухлетнего его служения под моим начальством он как благородным поведением своим, так и усердным исполнением всех возложенных на него обязанностей приобрел право на совершенную мою признательность».
В корабельных заботах промелькнуло короткое ситхинское лето. Августовским утром на рейде прогремели залпы салюта — из Кронштадта на смену фрегату прибыл шлюп «Предприятие» под командой О. Е. Коцебу. Он доставил Лазареву предписание возвратиться в Россию.
Берега бухты сплошь усеяли жители. И стар и млад. Покидал Ситху, уходил в далекий Кронштадт очередной корабль. Навсегда расставался с этими берегами Лазарев и его экипаж. Одному лейтенанту Ивану Куприянову суждено будет через десяток лет вернуться в Новоархангельск главным правителем компании…
Утром 16 октября Лазарев тепло простился с Муравьевым. Когда правитель спустился в шлюпку, раздалась команда:
— Выстрел завалить! Трап поднять! Крепить по-походному!
Крепкий ветер не заставил долго ждать. Сопровождаемый прощальными залпами крепостных орудий, фрегат под полными парусами направился к выходу из залива.
Едва успели миновать многочисленные острова, задул сильный южный ветер, начался шторм, и фрегат, беспрестанно меняя галсы, две недели лавировал неподалеку от Ситхинского залива. Потому путь до Сан-Франциско занял больше месяца.
Пополнив запасы, фрегат в конце декабря вышел в океан. На шканцы поднялись офицеры, шкафут заполнили матросы, свободные от вахты. Вдали за кормой, постепенно удаляясь, едва чернела в утреннем мареве полоска отвесного берега форта Росс. Оторвавшись от подзорной трубы, Лазарев задумчиво произнес:
— Огорчительно для России, ежели земли сии, обильно политые потом сыновей ее, в удел останутся другим…
Вечером «Крейсер» миновал траверз Монтерея. Неподалеку от него, в маленькой Санта-Барбаре верила и ждала встречи со своим суженым Консепсион де Аруэлло. В таком ожидании пройдет ее жизнь еще четверть века. И лишь потом уединится Кончита в монастыре, где тихо скончается через шесть лет…
В середине января фрегат прошел экватор, направляясь к мысу Горн. Здесь рассчитывали использовать благоприятные западные ветры, обычно господствующие в южных широтах океана. Но опять не повезло. Моряков встретил редкий в этих местах противный восточный ветер, временами переходящий в штиль.
Наконец ветер переменился. «Крейсер» вышел в Атлантику и через три месяца беспрерывного плавания зашел в Рио-де-Жанейро. Здесь пришлось задержаться, заболели десять матросов. Никакими статьями не положено тратить казенные деньги на лечение, но Лазарев снял для них на берегу особняк, окруженный садом. Уже через десять дней матросы выздоровели и перебрались на фрегат.
Пошел третий год разлуки с родной стороной. Излишне говорить о тяге к отчим местам после долгого расставания.
Еще Державин подметил: «Отечества и дым нам сладок и приятен».
Когда «Крейсер» вышел на просторы Балтики, развеселились моряки. Засвистели боцманские дудки, Лазарев объявил аврал.
Каждый командир по-своему заканчивает поход. Одни расслабляются сами и предоставляют команде пребывать в благодушии. Другие держатся до конца и команду держат в кулаке, а кораблю внимания уделяют мало, наводят лишь внешний лоск. В правилах Лазарева было приводить корабль при возвращении из плавания в образцовый порядок и быть готовым хоть немедля идти в море, а ежели понадобится, то и в бой. Все палубы, кубрики и трюмы Лазарев проверил и остался доволен фрегатом. Всюду офицеры и матросы с огоньком драили, скоблили, мыли родной корабль, подновляли краску, ремонтировали рангоут и такелаж. Пожалуй, впервые, в отличие от плавания на других кораблях, команда «Крейсера» трудилась с душой и задором. Видимо, офицеры переняли от командира высокую морскую выучку и сноровку, и экипаж это чувствовал.
Никольский, Нахимов, Путятин, Завалишин, Домашенко — такие офицеры, быть может, со временем станут украшением Российского флота… Конечно, не всем по душе его неизменное правило — при исполнении любой работы офицер должен обязательно не только знать, но и уметь выполнить все то, что делает матрос. Поэтому во время учений он посылал мичманов на реи, ставил рядом с матросами…
Главное, что его понимают мыслящие офицеры…
На левом шкафуте Лазарев провел рукой по днищу большой алеутской байдары. Рядом с ней лежали еще две лодки с Алеутских островов. Лазарев приобрел их на свои деньги, как это часто делал и ранее, для коллекции Петербургской модель-каморы…
После трехлетней разлуки Кронштадт радушно встретил мореплавателей. В шканечном журнале «Крейсера» появились последние записи — «в плавании 1084 дня, из них под парусами 457».
На следующий день фрегат посетил начальник Морского штаба.
Вице-адмирал Моллер прошелся всюду, тщательно осмотрел каждый закоулок и пришел в восхищение.
«Я смотрел фрегат, — доносил он в тот же день Александру I, — и нашел его во всех отношениях не только в отличной, но даже необыкновенной превосходной исправности».
«Крейсер» еще стоял на внешнем рейде, а на него уже потянулись друзья, знакомые и просто кронштадтцы, посмотреть на красавец фрегат. Из Морского корпуса привезли специально роту гардемарин — показать пример образцового корабля.
Одним из первых на «Крейсере» появился Андрей. Братья обнялись. Андрей на немой вопрос Михаила пояснил:
— Алешка в гору пошел. Плавал прошлую кампанию с царственными особами на «Эгейтене». Приглянулся, видимо, Николаю Павловичу, тот его перевел в лейб-гвардию, нынче он у него адъютантом.
— Да что ты, — удивился Михаил, а Андрей закончил:
— Обещался отпроситься, быть на днях, тогда все вместе и отпразднуем.
Возвращаясь с Вишневским из конторы порта, Лазарев встретил Федора Матюшкина. Краснея, тот радостно улыбался.
— Почитаю засвидетельствовать свое уважение, господин капитан второго ранга, со счастливым возвращением.
— Равно как и я вам, господин лейтенант, и пожелать счастливого вояжа!
Матюшкин удивленно поднял брови. Лазарев уже знал, что через несколько дней он отправляется в кругосветное плавание в Русскую Америку. Взяв Матюшкина под руку, Лазарев познакомил его с Вишневским и пригласил к себе домой.
Допоздна слушал Федор рассказы умудренного мореплавателя, трижды обогнувшего Землю под парусами, о разных приключениях и неожиданностях при плавании к берегам Аляски.
Неожиданно прервав рассказ, Лазарев вдруг спросил:
— Вы, я знаю, тоже путешествовали два года по северным краям с Врангелем!
Матюшкин помолчал минуту-другую, собираясь с мыслями.
— Было дело, Михаил Петрович. Пришлось путешествовать где на перекладных, где на оленях, где пешком, немного шли и под парусами. Всю Сибирь и Север, вплоть до Чукотки, исколесили. Повидали многое. Кое-что из земель новое обрели. Однако, — Матюшкин огорченно вздохнул, — основу наших замыслов не осуществили. Неведомую большую землю в Ледовитом океане отыскать нам не привелось.