[89]. Вскоре к нему присоединилась Чечня. Генерал Ермолов[90] двинулся в горы-крепости. Грозный, Внезапная, Бурная — стали первыми форпостами. Очень трудно, а пожалуй, и невозможно силой покорить навсегда народ. Кубанский казак Пимен Пономаренко говорил о черкесах: «Самый еройский народ. Та й то треба сказать — свою ридну землю, свое ридно гнездечко обороняв. Як що по правде говорыты, то его тут правда була, а не наша».
Сменивший Ермолова генерал Паскевич[91] принялся ревностно выполнять приказ царя: «Усмирение навсегда горских народов или истребление непокорных». Ни первая, ни вторая задача, по сути, были и есть не выполнимы. Не понимал, конечно, этого страстный «законник» и любитель «порядка», как и не уяснили до сих пор нынешние правители России.
Однако дело военных исполнять свой долг и свято чтить присягу. Вскоре Паскевичу стало ясно, что приказ царя возможно выполнить, только отрезав горцев от поставщиков оружия, пороха — Турции.
Он лихо начал наступать вдоль побережья, но тут же за Анапой остановился. Справа отвесные скалы обрываются в море, слева — неприступные горы и никаких дорог.
А наглые турки днем и ночью доставляют морем порох, свинец, муку и соль. Увозят деньги, товары, в том числе самую ходовую на Востоке вещь — людей. Русских пленников, черкешенок продают в рабство и гаремы. Рядом с ними начали действовать посланцы с берегов Альбиона. Предлагали безвозмездно оружие, деньги, обещали скоро оказать помощь.
Спустя месяц после подписания договора в Адрианополе в Севастопольскую бухту беспрепятственно проследовал и стал на якорь сорокашестипушечный английский фрегат «Блонд». На борту фрегата находилось сорок офицеров и двести девяносто матросов и солдат. Сила по тем временам недурная. Фрегат пожаловал незвано. Просто так. Капитан фрегата Эдмунд Лайонс наивно объяснил командиру Севастопольского порта контр-адмиралу Патаниоти:
— Видите ли, сэр, мой фрегат доставил в Константинополь посланника короля, и я решил не упустить возможность ознакомиться с Черным морем и его портами. Сильные противные ветры заставили меня укрыться в вашей уютной гавани. Кроме того, мне надо пополнить запасы воды, провианта и дров.
Немного растерявшийся командир порта пасовал, молчал и раздумывал, как поступить с англичанами: «Не выдворять же его за шиворот. Как-никак союзниками были недавно». Англичанин, почуяв слабину, наступал:
— Ваша прекрасная бухта меня очаровала. Вы позволите мне познакомиться с ней?
Командир порта не имел указаний, но голова вроде была на месте.
— Когда вы имеете намерение осмотреть бухту и вообще сколь долго ваш фрегат пробудет у нас?
— Думаю, что два-три дня, как только стихнет ветер и я наполнюсь водой. Знакомство с бухтой я желал бы начать завтра с утра.
— Добро. Утром к вам подойдет катер для сопровождения.
Лайонс, не показывая досаду, подумал: «Однако эти русские не такие уж простачки…»
После ухода Лайонса Патаниоти вызвал командира шхуны «Гонец» лейтенанта Феопемта Лутковского.
— Завтра с утра возьмешь мой катер и пойдешь к английскому фрегату. Будешь сопровождать капитана фрегата по нашей бухте. Любопытен весьма. На берег высаживаться не дозволяй без моего ведома.
Утром Лутковского на фрегате ожидали. В шлюпку спустились, кроме капитана и гребцов, два гардемарина. Одному было на вид лет двадцать, второй, более солидный, с брюшком, выглядел на все сорок. С ним Лайонс обращался весьма почтительно, поддерживая под локоть, провел по шлюпке, усадил на свое место, сам примостился рядом. «Видимо, под гардемаринскими мундирами скрываются важные чины», — подумал Лутковский.
Осмотр шлюпка начала с выходного мыса на Севастопольской стороне, насколько позволяли глубины, она медленно двинулась вдоль извилистого берега. Лайонс то и дело наклонялся к пожилому «гардемарину», что-то пояснял, а его спутник делал какие-то пометки или рисунки в блокноте… Англичанин оказался настырным. Обогнув извилистые берега до основания бухты, в устье Черной речки, шлюпка возвратилась вдоль южного побережья вплоть до Карантинной бухты на выходе.
Через два дня фрегат ушел в Одессу. Получив донесение о непрошеном визитере, Грейг довольно равнодушно сообщил об этом в Петербург, доложив, что «дрова 20 саж. тотчас на помянутый фрегат отпущены; более же сего ни о чем требований не поступало». Не иначе, Грейг питал расположение к своим землякам. А зря. Не раз еще попытается пробраться Лайонс, иногда по-воровски, в севастопольские бухты, чтобы все разнюхать.
Четверть века спустя адмирал Лайонс приведет английскую эскадру к бастионам Севастополя.
Николаев настороженно встретил нового главного командира. Разъехались по своим имениям, в отставку, жулики именитые, разбежались воры рангом пониже, затаились третьи — которые не успели нажиться, но авось наверстают. С ними пока разобраться Лазареву было недосуг. Командуя эскадрой в Босфоре, он в обстановке, приближенной к боевой, многое увидел не только с высоты палубы флагмана, но и во дворце султана, посольских резиденциях, торжествах и приемах. Осмыслил по-новому положение и задачи флота, понаблюдав из стана своих ближних соседей, извечных недругов, а теперь приятелей поневоле. В Босфоре на своей спине не раз ощущал дыхание войны.
Прежде его заботили только корабли эскадры. Теперь он отвечал головой за безопасность морских рубежей на юге России. Войны не было явной, но она продолжалась подспудно.
У армейцев просто. Война — походы, переходы, сражения, поражения. Мир — тишь и гладь где-нибудь под Белой Церковью. Разве что изредка маневры со стрельбой холостыми, чтобы не забывалась служба.
Флот совсем иное. Среда деятельности его — море, постоянно и в мирные дни служит плацдармом для соприкосновения с потенциальным противником. Каждая подвижка кораблей в водах прилегающих заставляет соседа быть начеку. На море же возможно вести вооруженную борьбу и без объявления войны, ловко маскируя свои действия и используя коварные методы.
Не успел осмотреться командующий в своих новых апартаментах, Меншиков запаниковал — англичане готовятся к нападению на Севастополь.
Англия и Франция не признали договор между Россией и Турцией. Как же так, без них Россия решает свои вопросы. Английская и французская эскадры заняли позиции у Дарданелл. Запахло порохом в Сирии. Турция задумала свести счеты с Египтом. Английская эскадра появилась у Смирны. В то же время лорды адмиралтейства получили доклад Лайонса — Севастополь плохо укреплен и совсем не защищен. Пришлось успокаивать князя.
Капитан фрегата «Блонд» излагал план нападения заманчиво. Вход в бухту безопасный, ветер часто дует с моря попутный, войти в порт не представляет большого труда. Так-то оно так, но, во-первых, Лазарев предусмотрел это и придумал кое-какие хитрости, чтобы корабли противника сели на мели и камни до входа в бухту. На дальних высотах расположить дальнобойные орудия. Часть кораблей вывести на рейд и действовать в унисон с береговыми батареями. Кроме того: «Войти и наделать только шуму весьма легко, но выходить из оного с обитым рангоутом, поврежденными кораблями и, вероятно, немалой потерей людей гораздо труднее, ибо если бы и батареи пришли, наконец, в такое состояние, что должны были замолчать, то орудия, поставленные на высотах, продолжали бы действовать, наводили бы беспрестанный вред их кораблям и совершенно препятствовали исправлению их и изготовлению к обратному выходу». Все это произойдет, если неприятель проникнет в Севастополь в отсутствие эскадры. В противном случае картина изменится в корне. «И, наконец, если бы флот наш пришел на вид Севастополя в самое то время, когда сражение уже началось, или еще продолжалось, или даже по окончании оного, но усмотрев, что флаги на некоторых из стоявших на рейде судов неприятельские, обязан входить и действовать самым решительным образом, т. е. приводя к ветру перед носом и сламливая бушприты, наваливать поперек в самом выгодном положении и в то же время открывать по оным сильный огонь. Во всяком случае и чем бы дело таковое ни кончилось, должно иметь в виду уничтожение неприятельских судов и воспрепятствование выходу оных в море».
И все же, при всем оптимизме, командующий забил тревогу. «Ничтожные укрепления Севастопольского порта и дурное состояние артиллерии» и полное отсутствие «внутренней защиты батарей, устроенных столь необдуманно, что для высаженного десанта доступ в оные совершенно свободен».
Чтобы не дать промашку, не откладывая в долгий ящик, Лазарев разработал стратегический план действий на случай войны. Прежде всего он предусмотрел несколько вариантов, возможных в начале войны.
Если вход в Дарданеллы закрыт для неприятеля — немедля высадить десант в Босфоре и запереть тем самым Черное море на замок.
В случае пропуска турками неприятеля в Дарданеллы «атаковать неприятеля в море или принять сражение в порте — зависеть будет от силы и числа кораблей флота, его составляющих!».
И опять, прозорливо заглядывая вперед на десятилетия, определяет условия неприступности Главной базы флота. «Как главнейшая оборона Севастополя состоит в исправности укреплений оного (чего теперь нет), в искусных артиллеристах и достаточном числе сухопутных войск на случай высадки десанта, то необходимо прислать знающих свое дело инженеров, для временного укрепления оного, ибо те укрепления, которые предположено еще сделать, смотря по производимым работам, продолжатся на несколько лет… можно утвердительно сказать, что Севастополь при таковых распоряжениях не будет подвержен никакой опасности при самых дерзких попытках неприятеля… ежели сие потребуется в нынешнем году, флот должен принять главнейшее участие в могущем быть сражении при нападении на Севастополь. В противном случае можно сказать, что ворота им будут отворены и при том состоянии, в котором укрепления находятся теперь, всякий флот может войти без больших препятствий…»