Увидав Хомяка, они развернулись и двинулись в другую сторону.
— Значит, он не один, зараза.
— И с оптикой… Давай на яхту скорее.
Плахов догнал их на самом берегу, у катера:
— Я с вами.
— По виду вроде как иностранец. Весь такой прилизанный и духами шмонит. А в руках волына в чехле, — быстро рассказывал Серов.
— Не путаешь? — нахмурился Троицкий.
Вот уже сколько дней — ни одной хорошей новости. Только плохие.
— Я чего, оптику не узнаю?! — даже обиделся Серый. — У Хомяка-то только «Макаров» да матрешки… Разве это оружие?
— Матрешки, не скажи, тоже опасно, — не согласился Николай.
— Обложили, короче, — резюмировал Серов и неприязненно глянул на Плахова.
Не нравился ему этот мент. Вся история не нравилась. Ну двое киллеров вместо одного, ну волына. Ну матрешки… Но все равно: дел-то на десять минут. Бритвой, как говорится, по горлу — и в колодец. И Коляну с Димычем практика — чтоб кровь не застаивалась. И домой. В Португалию, в смысле.
— Не ожидали подельника, — признался Плахов. — Раньше он один работал.
— Заказ-то ответственный… — криво усмехнулся Троицкий.
Он сидел во главе стола, опершись ладонями о его поверхность, расставив руки, наклонив упрямую голову. Маленькие злые глаза цепко осматривали собеседников. От Демьяныча исходила мрачная сила. Кроме того, он явно нервничал. Игорю даже стало на секунду не по себе.
— Демьяныч, надо Хомяка грохнуть, и дело с концом. А второй просто ружье принес, посредник. И его можно грохнуть. Давай я пойду грохну, а?..
Простодушный Николай выразил ту самую мысль, которую Серов при менте озвучить все же не решился.
— А как я узнаю, кто меня заказал? — злобно спросил Троицкий.
Николай задумался. Да, шеф прав. Стратегически мыслит, а не сиюминутными интересами.
— Значит, взять и душу вытрясти, — решительно предложил Николай.
По дыханию Троицкого Плахов понял, что Демьяныч уже готов к такому решению. Созрел. Оставят его сейчас на яхте, а сами за Егоровым поедут. Вот будет кино.
— Погодите, Михаил Демьянович. Что, с набережной его забирать, при всех? И потом — взять-то никогда не поздно.
— Бывает что и поздно… — вновь недобро усмехнулся Троицкий.
— За ним Рогов плотно ходит. Сто процентов, если что, обезвредит.
В каюту с биноклем в руках заглянул Дима.
— Шеф, гляньте. Только пригнитесь.
Вся компания, опасливо пригибаясь, выбралась на палубу. Дима указал в сторону маяка. Принимая бинокль, Троицкий отметил, что Дима грамотно встал перед ним. Прикрывает. А Колян дышит где-то сзади, за спинами. Ну все, крест на пацане. Недолго осталось… Белому Сердцу.
В окуляр Троицкий разглядел толстого Хомяка, который деловито управлялся с подзорной трубой — из тех, что устанавливают на смотровых площадках для туристов. Выглядывал что-то в заливе. И даже понятно что — его, Троицкого. Ружье в чехле стояло рядом.
— Полюбуйтесь, — Троицкий передал бинокль Плахову.
Игорь полюбовался: ничего не скажешь — красавец Сергей Аркадьевич. Какие таланты в человеке открылись! Очень убедительно работает.
Предыдущий известный Игорю опыт артистической деятельности Егорова был менее удачен. В роли Деда Мороза он, помнится, командирскими замашками распугал на утреннике всех главковских детишек. А когда в мешке с подарками среди конфет и мандаринов обнаружил подкинутую туда Любимовым бутылку пива, закатил настоящую истерику.
— Ну чё молчишь-то? — неожиданно грубо рявкнул Троицкий.
Ситуация, похоже, начала выходить из-под контроля.
— В Рогове не сомневайтесь, — твердо заверил Плахов, — Василий однажды двух ваших коллег…
— Я здесь не останусь! — перебил его Троицкий. — У меня люкс в «Олимпии» забронирован. Ясно ведь уже, что здешним ментам я не нужен.
— Разумно, — быстро согласился Серый. Ему тоже не улыбалась дальнейшая жизнь на воде. Ту же матрешку ночью на днище яхты приклеить — пара пустяков.
«В кино-то вы посмелее будете…» — хотел сказать Плахов, но благоразумно не стал дразнить гусей.
Демьяныч и так был на взводе — виски он хряпнул жадным глотком прямо из горлышка.
Только оказавшись в Антибах, Василий почувствовал себя на отдыхе. Ныряя в ласковую волну, загорая на пляже, прогуливаясь по бульвару, забитому знаменитостями, попивая пиво на скамейке с видом на залив — он ни на секунду не забывал, что работает. Ловит Троицкого. Сидит в засаде. Изучает местность и обстановку. А тут расслабился, наконец.
Сначала они неспешно ехали на стареньком «Рено» Вазгена вдоль буколических полей. Даже крестьяне вдалеке виднелись. И коровы, лениво жующие траву. Рогов подумал, что точно так же эти поля выглядели сто лет назад. И двести. И еще раньше. При д'Артаньяне.
— Вазген, — вдруг осенило Василия, — д'Артаньян — фамилия какая-то армянская. Что-то мне раньше в голову не приходило…
— Конечно, армянская, — захохотал Вазген. — Не грузинская же! Или скажи еще — азербайджанская, да? Это старинная армянская фамилия! А ты думал, кто был д'Артаньян? Француз?..
И Вазген засмеялся таким саркастическим смехом, из которого следовало, что уж кем-кем, а французом сердечный друг Констанции Бонасье точно быть не мог.
Долго парковались у рынка (как раз в этот момент Плахов уверял Троицкого, что Рогов плотно держит Хомяка), долго шли меж рядов сыров, от запахов которых голова шла кругом, яиц, устриц в огромных ящиках (Рогов впервые узнал, что они бывают трех размеров — первого, второго и третьего), яблок, лука десятка сортов…
Тут-то Рогов и забыл, зачем он приехал на Лазурный берег. То есть, что за прованским корнем — помнил. А что за Троицким — забыл.
Пришли наконец в ряд с кореньями. Такой же длинный ряд, Вазген по каким-то одному ему понятным признакам выбрал «лучший по профессии, клянусь Араратом». Лучший по профессии оказался крупным смуглым мужчиной лет пятидесяти, чем-то напоминающим одновременно и Вазгена, и Егорова.
Вазген уточнил у Васи, как называется искомый продукт.
— Бальзам вечной молодости.
— Да не бальзам, друг. Какой бальзам! Бальзам потом, после всего. Как называется этот… материал для бальзама?
— Прованский корень жизни.
— У вас есть корень жизни? — обратился Вазген к продавцу.
— Что это, месье? — не понял торговец.
— Из которого бальзам делают. Очень хороший. Очень хороший, от всего полезный бальзам!
Продавец пожал плечами:
— Первый раз слышу. А как растение называется?
— Как растение называется? — обратился Вазген к Рогову. — Точно знать хочет, так не говорит. Любит, говорю, во всем точность. Скажите мне, говорит, название с точностью до…
— Точно не знаю, — почесал в затылке Рогов. — Какое-то горное.
И показал руками гору. Продавец в ответ на этот жест почему-то нахмурился.
— Говорит, в горах растет, — перевел Вазген. — Волшебный корень, только в Провансе мог вырасти! Лечит, укрепляет. И так помогает!..
Продавец с сомнением оглядел покупателей, побормотал о чем-то с коллегами из соседних рядов. Потом вынес вердикт:
— Там, кроме лаванды, ничего нет.
— Но у них в России бальзам из вашего корня продают, — горячился Вазген. — Вечной молодости. Всем помогает! Он Араратом клянется!
Хотя если бы Рогову пришло в голову клясться какой-нибудь горой… Даже непонятно какой. Разве что Пулковской возвышенностью.
— Что ж тогда русские так мало живут? — иронично улыбнулся продавец. — Сожалею, месье…
— Василий! Этот человек нам клянется — нет такого корня.
— Брешет! — Василий посмотрел на продавца исподлобья. — Чую: брешет. Секрет выдавать не хочет… Или цену набивает.
О том, что русские мало живут, Вазген Рогову переводить не стал.
Чтобы не огорчать хорошего человека.
К Белову Егоров решил пойти во фраке. Чтобы как солидный мужчина к солидному мужчине. Без всяких понтов — просто для пущего взаимопонимания.
Специально зашел домой, переоделся. Напяливая громоздкий наряд, подумал, что соскучился по своему милицейскому мундиру. Сергей Аркадьевич любил форму. Как-то на душе спокойнее становилось, когда облачался в мундир. Форма делает человека самим собой. Определяет четко его место в жизни. Особенно если на форме подполковничьи погоны.
Но тут фестиваль. Свои правила…
Егоров деликатно постучал в номер. Час был поздний, Белов решил в этот вечер лечь спать пораньше. Дверь он открыл в халате.
— Здравствуйте, Олег Иванович! Я к вам, — вкрадчиво сообщил Егоров.
— Здравствуйте, — вздрогнул актер. — Вы кто?
— Подполковник Егоров. Начальник штаба ГУВД Петербурга. — Егоров не стал уточнять ту мелочь, что он замначальника штаба. — В настоящий момент специальный представитель МВД России.
— Еще один… — вздохнул Белов. — А в Питере кто-нибудь остался?
— Можно зайти? — Егоров решил не обращать внимания на иронию актера.
Белов молча посторонился. Егоров вошел, оценил номер. Неплохой номер. На журнальном столике бросался в глаза пригласительный билет на фестиваль.
— Хочу вам, Олег Иванович, извинения принести, — качал Егоров. — За своих подчиненных.
— Их поведение просто возмутительно, — пафосно воскликнул Белов, взмахивая незажженной сигарой.
— Согласен. Превратно понятый служебный долг вымащивает собою дорогу в ад, — Егоров и сам не до конца понял, что сказал.
— Во избежание скандала я забрал из полиции заявление, — хмуро сообщил Белов. — По просьбе оргкомитета. Но по совести следовало их наказать. Это ведь, извините за выражение, просто «оборотни в погонах»!.. Хорошо, я человек добрый и снисходительный, и у жены характер легкий…
Актер покосился в сторону душа, где как раз была жена. Надо бы избавиться от этого ментовского борова, пока Лариса не вышла.
— Оба строго наказаны и отправлены домой! — отчитался Егоров.
Это сообщение Белову понравилось. «Добрый и снисходительный» актер, конечно, выполнил просьбу оргкомитета и не стал раздувать скандал, но в глубине души он Рогова с Плаховым разорвал бы…