— Нет, нет, это нужно для меня. Я ведь впервые в этом клубе. Меня затащил туда брат. А потом этот норвежец… Если бы вы знали, как мне стыдно! Я больше никогда туда не пойду. Никогда, верьте моему слову… И я вам очень благодарна…
— Ну, довольно об этом. — Людмила обняла девушку за плечи, спросила: — Вы когда-нибудь видели работу сварщиков? Пойдемте, покажу. Это очень интересно.
В день рождения Степы Саня поехал за Людмилой.
— Знаешь, за кем едем? — сказал он шоферу такси. — Будешь везти Людмилу Хрисанову.
Шофер обернулся и взглянул на Саню:
— Хрисанову?
— А что?
— Прокачу с ветерком! — заверил шофер. — Знатная девушка. Наши девахи в гараже не раз о ней говорили. И красивая, и честная, и гордая… Подражают… Косы завели — у Людмилы Хрисановой, толкуют, косы… Как-то на собрание пришли все как одна в платьях с кружевными воротничками. А все потому, что Хрисанову в таком же платье видали на набережной. Да, знатная девушка…
Марк и Степа поджидали их у ресторана…
Соглашаясь провести вечер с Саней и его друзьями, Людмила немного боялась, что будет неловко чувствовать себя в обществе совсем незнакомого человека — Марка Талалина. Сейчас, увидав его, она успокоилась. Открытая, почти по-детски чистая улыбка Марка сразу располагала к себе.
Выйдя из машины, Людмила подошла к Степе, обняла его и расцеловала.
— Поздравляю тебя, Степа, желаю всего, чего желаешь ты сам. — Раскрыла сумочку, извлекла оттуда красивую трубку, протянула ему: — Когда будешь курить, немного думай обо мне. Хорошо?
— Спасибо тебе, однако, — растроганно сказал Степа…
Когда раздевались, Марк хотел помочь Людмиле снять шубку. Но Саня незаметно оттер его и через минуту вручил ему шубку Людмилы, свое пальто, шапку и, весело бросив: «Не задерживайся, Марк!», повел Людмилу в зал.
— Видал? — спросил Марк у Степы.
— Да, нехорошо, совсем нехорошо, — покачал головой Степа и перекинул свое пальто через плечо Марка. — Не задерживайся, пожалуйста.
Марк рассмеялся: «Вот обормоты!»
Он сдал одежду, поправил перед зеркалом галстук, причесал волосы. Из распахнутой двери несся гул голосов, пахло жареным мясом, пряностями. В глубине зала, на эстраде, музыканты настраивали инструменты.
Марк редко бывал в ресторанах. Не потому, что считал предосудительным посидеть с друзьями за рюмкой водки. Но пьяные физиономии, нередкие скандалы, налет какого-то показного шика — это раздражало его, портило настроение. «Дома лучше, уютнее», — говорил Марк.
Однако сейчас у него совсем другое настроение. Веселое и приподнятое. Он словно чего-то ждал от этого вечера. Чего — он не знал, но предчувствие, что ему сегодня должно быть хорошо, не покидало ни на минуту.
Войдя в зал, он огляделся. Столики почти все были заняты, несколько человек столпились в проходе, ожидая, когда освободятся места. Марк, слегка досадуя на Саню Кердыша («Мог бы, кажется, выйти навстречу!»), нерешительно двинулся в глубь зала.
И тут он увидел Марину. Она стояла за буфетной стойкой и смотрела на пьяного типа, пытающегося завязать галстук. Смотрела совсем безразлично, привыкшая, видимо, к таким сценам.
На мгновение Марк почувствовал к ней острую жалость: «Ей, наверно, нелегко здесь, — подумал он. — Но как она могла променять свою гордость на все это?!»
С полотенцем через руку, лавируя между столиками, точно опытный лоцман меж рифов, к Марку шел Костя Любушкин. Остановился, заговорщически шепнул:
— Вам столик?
Марк не понял.
— Что?
Костя снисходительно улыбнулся:
— Страшно много клиентов. Можно прождать до утра. Но, как человеку нездешнему… Понимаете? Обслужу вне очереди…
В это время Марк заметил Саню, махавшего ему рукой.
— Спасибо. — Марк прошел мимо Кости, оглянулся, повторил: — Спасибо. Я здесь не один…
Ваненга наполнил фужеры. Саня Кердыш, поднявшись и положив руку на плечо Степы, сказал:
— Маленький тост. Двадцать пять лет назад в холодной тундре родился хороший человек — Степан Ваненга. Наверное, тогда была длинная ночь и тундра молчала, как молчит всегда, когда ее надолго покидает светило. Но вдруг она ожила, запела, заговорила. О чем? О том, что на ее землю ступила нога Степы Ваненги. Переполоха, правда, никакого не было: в тундре переполохи бывают очень редко. Но была радость. Лично я, узнав о таком событии через два десятка лет, сказал себе: «Это здорово, что Степа тогда родился!» И давайте выпьем за тундру, из которой пришел сей человек, и за него самого. Будь здоров, Степа!
— Будь по-настоящему счастлив, — прибавила Людмила.
— Когда будешь в тундре — поклон ей от меня, — сказал Марк.
— Спасибо, однако. — Степа глотнул шампанского, закашлялся.
Марк подцепил вилкой ломтик сыру и положил его на тарелку Людмилы. В ту же секунду Степа так боднул его ногой под столом, что Марк ойкнул.
«Сумасшедший!» — подумал он.
А Степа снова наполнил фужеры, попросил Марка:
— Скажи что-нибудь.
— Скажу. — Марк посмотрел на Людмилу, потом на Саню Кердыша. — Скажу вот что: мне сейчас очень хорошо. Я познакомился с девушкой, которую нельзя не полюбить. И я ее полюбил, девушку Людмилу… Степа, не пинай меня ногой, выслушай до конца… Полюбил так, будто она моя сестра. Вы не сердитесь, Люда?
Людмила засмеялась.
— Не слишком ли быстро вы разобрались в своем чувстве, Марк? Вы ведь меня почти не знаете.
— Я знаю Саню, — сказал Марк. — А Саня, по-моему, не ошибается в людях… И мне сейчас очень хорошо, потому что я вижу, как счастлив Саня. Посмотрите в его глаза — вы там все увидите…
Степа вдруг сказал:
— Не надо «вы». Когда друзья, так не говорят.
— Степа прав, — согласилась Людмила. — Вы не возражаете, Марк?
Марк не ответил. Будто и не слышал. Чуть подавшись вперед, он смотрел на двух человек, только что вошедших в зал.
Саня Кердыш спросил:
— Что там, Марк?
Марк глухо выругался:
— Ч-черт!
Прилетев со Шпицбергена, Беседин в тот же вечер отправился в ресторан. Он был уверен, что Марина там, а ему, как никогда, хотелось ее увидеть.
«Ты хочешь знать все? — вспоминал он слова Марка. — Спроси у нее, она тебе все расскажет…»
Она никогда не говорила о Марке, ни разу не назвала его имени, но Илья чувствовал, Марина все время о ком-то помнит. Теперь-то Беседин знал, о ком! И думал: если бы не любила — не помнила бы! Трудно было разобраться, какое чувство было сейчас сильнее: ревность, любовь к Марине, острая неприязнь к Марку или совсем непонятная, неведомая доселе жалость к себе. Илье начинало вдруг казаться, что счастье изменило ему. Теперь он уже не был уверен в себе так, как раньше. Внешне как будто ничего и не изменилось, но той внутренней силы, на которую Илья всегда опирался, он уже не чувствовал. Холоднее стали относиться к нему сварщики, реже хвалило начальство, и даже верный оруженосец Харитон Езерский, в недалеком прошлом готовый ползать перед ним на брюхе, стал все чаще огрызаться и проявлять «непослушание»…
Беседин не подавал и виду, как остро он все это переживает, но с самим-то собой он был откровенен. «Закатилась твоя звезда, Илья, а когда — ты сам не заметил».
Ему было жаль себя, но он не падал духом. Все будет хорошо. Только бы не отвернулась Марина, только бы она поняла его по-настоящему. По дороге в ресторан Илья думал о том, как они встретятся. Черт возьми, он не всегда был к ней справедлив! Далеко не всегда, теперь-то он это понял. Но и она должна изменить к нему свое отношение…
«Скучала ли она без меня? Всплакнула ли хоть раз от тоски? Другие ведь плачут». Ему хотелось увидеть ее сейчас грустной, подавленной разлукой, побледневшей.
В ресторане Марины не оказалось. Костя Любушкин, томно зевая, сказал: «Марина?.. Сегодня не работает».
Даже не взглянув на Любушкина, Илья помчался к ней домой. Анна встретила его неприветливо. Сказав: «Марина куда-то ушла», она захлопнула дверь перед самым его носом.
Илья вышел на улицу и долго стоял у подъезда, не зная, что предпринять. Он чувствовал, как в нем поднимаются раздражение и злость.
Опустив голову, Беседин медленно побрел домой: «Теперь она знает, что я прилетел. Придет сама».
Но она не пришла. Ни на другой день, ни на третий. Илья поклялся, что сам больше не сделает и шагу, чтобы встретиться с ней. Поклялся — и снова пришел в ресторан, прихватив с собой Харитона.
Харитон сказал:
— Сегодня — густо. Позвать Любушкина?
— Позови, пусть организует столик.
Илья стоял в десяти шагах от Марины и, хотя не смотрел в ее сторону, видел все, что она делает. Вот к ней подошел старик Пашецкий, наклонился над стойкой, о чем-то начал говорить. Марина засмеялась, шутливо замахнулась на Пашецкого салфеткой. Тот перехватив ее руку и, как показалось Беседину, очень уж долго задержал в своей. «Старый хрыч! — в душе выругался Илья. — Туда же со своими телячьими нежностями!»
Взяв поднос с графинчиками, старик отошел от буфета. Марина осталась одна, и теперь Илья посмотрел на нее. Нет, она не была ни грустной, ни бледной. Все такая же, даже еще оживленнее, чем обычно. Не очень-то, видно, переживала разлуку.
Марина почувствовала его взгляд. Словно кого-то отыскивая, медленно повернула голову — и увидела Илью. Беседин ждал: она, конечно, сейчас улыбнется… Нет, выбежит ему навстречу, может быть, даже обнимет. При всех. Ведь бесконечно долго не виделись!
Марина даже не улыбнулась. Только кивнула, просто как знакомому.
Илья тоже кивнул. И, натыкаясь на стулья, пошел по проходу.
— Илья Семеныч, сюда! — Харитон поднял руку, щелкнул пальцами.
Между столом, где сидели Марк и его друзья, и окном, задернутым длинной шторой, Любушкин поставил маленький стол и два стула. Харитон вначале заартачился: ему не нравились соседи, он хотел бы сидеть подальше от них. Но Любушкин сказал: «Другого ничего предложить не могу». Пришлось согласиться…
Кто-кто, а Беседин умел держать себя в руках. Как ни гадко у него было на душе, по внешнему виду никто не мог бы догадаться, что он расстроен. Все в нем, как всегда: уверенные движения, слегка ироническая улыбка, независимый тон.