— Поспи еще малость. Мы связали много, почти две нормы.
После обеда Зифа снова по-журавлиному носилась по полю, налетая на работу. Мать с трудом поспевала за ней.
Лобогрейка, стуча прикованными крыльями, кружила вокруг поля. Хайдар не первый год косил и должен сознаться, что никогда еще не видел такой азартной работы. Словно бес вселился в этих женщин!
В глубине души он гордился Зифой. Ему приятно было, что любимая старается ради него.
— Эй, Зифа, не торопись! — кричит он, придерживая лошадей. — Загонишь меня и бедных лошадок.
В ответ Зифа только махнула рукой, будто говоря: знай, мол, поторапливайся, иначе на пятки наступим. Вот будет смеху!
Солнце, как назло, не торопилось садиться. Постепенно росла неприязнь к нему. Какое же медлительное это солнце! Ему легко пройтись по небу. Небось у него поясница не болит и пот с него не льет в три ручья.
Руки покрылись царапинами, во рту пересохло. Теперь нет той легкости и грации в движениях Зифы, что были с утра. Солнце, пожалей девушку!
Первой сдалась Айхылу. Развязав фартук и стряхнув пыль, она сказала:
— Больше не могу и шагу ступить!
Пришло время и для Зифы. Выпрямилась, чтобы взглянуть вперед. Море ржи! Оно и рокочет, как настоящее море, издалека доносится стук лобогреек, где-то глухо ворчит трактор. «Наверно, у нефтяников», — подумала девушка, медленно опускаясь на землю.
Приятно лежать, растянувшись на еще не остывшей земле. Вот так, не шелохнувшись, лежать бы до утра, глядя в ночное небо. Она расстегнула платье, чтобы ощутить прохладу вечера.
Айхылу пошла за бригадиром. Лобогрейка перестала шуметь, постепенно затихало поле-море.
Недалеко от Зифы разговаривали женщины. Она узнала их по голосам. Неторопливый женский разговор вели матери двух парней — Бурана и Хайдара, двух близких ей людей. О чем же могут говорить матери? Конечно, о своих сыновьях и будущих невестках.
— Мой не торопится жениться, — вздохнула Танхылу. — И сватов присылали, и сама не раз говорила с ним, и отец намекал…
— А мой не чает души в Зифе… — говорила Назифа.
Зифе приятен этот разговор, пусть он продолжается хоть до утра!
Приближающиеся голоса прервали беседу женщин. Зифа узнала голос Ясави, с ним бригадир Давлет и Хайдар. Они считали снопы.
— Сто сорок пять крестцов, — сказал Ясави.
— С тем вон сто сорок шесть, — поправил Хайдар.
— Пусть будет по-твоему. Сто сорок шесть, сорок семь, сорок… Айхылу, а где твоя дочь?
— Тут где-то. Позвать ее?
— Ладно, обойдемся и без нее. Сто сорок восемь…
Голоса удалились. За Ясави ушли и старые женщины. Кругом все стихло. На землю опускалась короткая летняя ночь.
Зифа не торопилась домой, надеясь, что нефтяники и с ними Буран нагонят ее. Она сама скажет о снопах, если он не догадается спросить.
Возле мельницы, на небольшой речке, впадающей в Белую недалеко от аула, ее нагнал запыхавшийся Хайдар.
— Искал, искал тебя в поле, не нашел. Думаю: не может быть, чтобы так скоро ушла домой, — говорил он, шагая с ней рядом. — А здорово ты сегодня работала. Знаешь, сколько снопов связала?
Она лукаво улыбнулась.
— Сколько насчитали?
— Две тысячи шестьсот сорок!
— Это на двоих! Нас было двое: я и мама.
— Все равно много, — сказал он. — Я понимаю, ради кого ты старалась… Спасибо. Вот решил с тобой поговорить…
Зифа, бросив на него настороженный взгляд, торопливо сказала:
— Взгляни на дорогу! Опять едут!
Хайдар, недовольный тем, что она, как всегда, уклоняется от разговора, проследил за ее взглядом. В самом деле, по дороге из города шли тракторы, волоча за собой прицепы. На прицепах стояли громадные станки.
— Ну, что там такое? Не видела тракторов, что ли?
— Понимаешь, у меня такое чувство, будто в моей жизни все должно перевернуться. Глупо, правда?
— Почему же глупо? Кто знает, может, все пойдем к ним работать. Вон сколько людей понабрали в контору.
В это время совсем некстати их нагнали женщины. Они уже прослышали про успехи Зифы и стали с пристрастием допрашивать девушку, успевай только отвечать: сколько снопов, связала, во сколько начала? Неужели заранее приготовила свясла?
Опять упустил удобный случай! Хайдар с грустью посмотрел вслед удалявшейся девушке. Но он все равно заставит ее сказать, любит она его или нет. Наверно, любит!
Все-таки оглянулась. Помахала рукой, это ему. Не позабыла бы смазать царапины сливочным маслом. Опять оглянулась — значит, любит.
Перед деревенской портнихой встали новые затруднения. До сих пор она угождала неприхотливым вкусам местных модниц. После приезда нефтяников вкусы изменились. Теперь подавай девушкам городские платья! Не так-то легко их шить без сноровки.
Зифе хочется точно такое же платье, какое носит их квартирантка Людмила Михайловна. На примерке дочь спросила:
— А как с рукавами быть?
У квартирантки, по мнению Айхылу, они очень коротки. Короче короткого. А все остальное будет как у нее: пышная юбка и кофточка с оборками.
— И шею не надо открывать, — посоветовала Айхылу. — Стыдно людям показаться с таким вырезом.
Победило в конце концов карасяйское целомудрие. Решили прикрыть шею от нескромных взглядов. Услышав во дворе мужские голоса, мать и дочь юркнули за занавеску. Но гости что-то медлили.
— Войдите, — пригласила Айхылу, открывая дверь.
Вошел кузнец Галлям, за ним смущенный Хайдар.
— Добрый вечер! — приветствовал Галлям с учтивостью, на какую только был способен.
Айхылу улыбнулась.
— Присаживайтесь. Только я не шью для мужчин.
Все знали, что портниха любит добрую шутку. Галлям не откликнулся, у него сегодня важная миссия. Кашлянув для порядка, он проговорил:
— Нас интересует не женское платье. Мы пришли с более серьезным делом.
Зифа поднялась со стула.
— Ты, Зифа, погоди, — остановил ее кузнец. — Дело, как мне думается, касается тебя.
Девушка пошутила:
— Я не привыкла решать серьезные дела.
Галлям не обратил внимания на ее слова. Увидев, что она покорно села на свое место, он опять кашлянул, не зная, как приступить к делу.
«Чего они тянут? — думала Зифа. — Сказали бы прямо, зачем пришли. Почему так радостно улыбается Хайдар?» И вдруг промелькнула догадка: «Не сватать ли пришел Галлям?» Зифа покраснела до ушей.
Кузнец, еще раз откашлявшись, промолвил:
— Вы знаете, что я недолюбливаю вашего брата, то есть женщин. — Передохнув после такого ответственного заявления, которое, как казалось ему, должно было сделать значительнее все, что он скажет далее, Галлям продолжал: — В данном случае сделал исключение, хотя и не без сомнений. Хайдар, которого я очень уважаю, пристал ко мне. Говорит: «Сосватай мне Зифу». Я ему отвечаю: «Можно. Отчего же нельзя? Но с одним условием: на свадьбе угостишь как следует». Согласился парень. Выходит, мы пришли, Айхылу, за твоей дочерью. Отчего краснеешь, красавица? — спросил он Зифу и, не дождавшись ответа, добавил: — Понимаю, приятно. Не буду хвалить парня. Единственный недостаток — робок. Я ему так и говорю: «Из тебя гармонист случайно получился. Девушки любят таких, кто способен их выкрасть». Правда, Айхылу?
— Постыдись, Галлям! Чего ты распустил язык при девочке? — взмолилась Айхылу.
Галлям обиделся:
— Такой уж, какой есть. Чего тут канитель разводить? У тебя дочь, у меня парень. — Повернулся к Хайдару: — Ну, чего молчишь? Скажи что-нибудь.
Собравшись с духом, Хайдар сказал:
— Вы, Айхылу-енгяй, знаете меня. Изба у меня есть. Не новая, правда, но на наш век хватит. Крышу перекрою осенью. Есть корова с телкой, пять овец. Завел уток городской породы. У матери характер спокойный, лишнего слова не скажет. И опять-таки сестер у меня нет, некому будет обижать жену. Хозяйкой будет.
Портниха взглянула на смутившуюся дочь.
— Что может сказать мать? Ты мне, Хайдар, нравишься. Однако не меня надо спрашивать.
Парень торопливо оправдывался:
— Пробовал я с ней разговаривать. Много раз, я вам скажу. Не дает она ответа. С весны на лето откладывает, с лета на осень. Сколько же можно ждать, я вас спрашиваю? Может, я противен ей, пусть скажет.
Перебив своего подопечного, Галлям воскликнул в сердцах:
— Эй ты, жених! Надо требовать любви, а не выпрашивать. Не нравится мне твой разговор. Вот что: я начал сватать, а ты сам продолжай. Стыдно мне за тебя.
И Галлям ушел, сильно хлопнув дверью.
Наступило молчание. На лице парня появилась мрачная решимость. Зифа растерянно глядела то на него, то на мать. У нее тоскливо сжалось сердце.
— Мама, останься, — попросила она, увидев, что Айхылу собирается уйти. — Не уходи.
Айхылу осторожно прикрыла за собой дверь.
Когда они остались вдвоем, Зифа сказала:
— Хайдар, милый, хороший, ну что я тебе скажу? Ничего я не могу сказать. Знаю, многие девчата от тебя без ума… А я… Ты, Хайдар, прости меня, но я люблю отчаянных, как Буран. Такая уж я дура.
Имя Бурана нечаянно сорвалось с ее губ.
Счастливая улыбка на лице парня погасла. Зифе стало жаль Хайдара. Она улыбнулась.
— Ну, зачем ты меня торопишь? Я и сама еще не знаю, чего хочу, — пожаловалась она. — Не обижайся на меня. Мне хочется разреветься. Нельзя же заставить себя любить. Это само придет. Я так думаю, что выйду замуж в непогоду. Чтобы при этом грозы грохотали или метели крутили. Вот видишь, какая я дура. А пока нет ни гроз, ни метелей…
Зифа и в самом деле заплакала. Растерянный Хайдар подошел к ней и ласково сказал:
— Зачем ты плачешь? Ну, перестань. Я могу подождать еще год, я на тебя не в обиде. Почему не подождать? Понимаю, ты любишь смелых. Знаешь, я тоже могу быть отчаянным.
Сквозь слезы она улыбнулась.
— Вот и хорошо!
На току, возле веялки, работали женщины. Даже в такой пыли карасяйки оставались верны себе: на них были белые платки и модные фартуки. Чего им станет, простираешь, и снова засверкают белизной.