Милованова застала свою помощницу за разбором кернов.
— Хорошо, что ты еще не ушла, — сказала она, развязывая пуховую шаль и грея руки у печки. — Со всех буровых доставили керны?
— Со всех, кроме четвертой, — доложила Камиля.
— Опять Птица медлит! — рассердилась Милованова. — Утром начальник экспедиции и главный геолог должны выехать в Москву. Им нужны самые последние сведения о ходе бурения. Попробуй дозвониться на четвертую. Если ничего не получится, придется сходить к ним.
Камиля знала, что это почти невозможно, но все-таки попыталась связаться с четвертой буровой по телефону.
— Не отвечают?
— Нет.
— Я так и думала. Собирайся в путь.
Сбор кернов входил в обязанности коллектора. Камиля натянула шубу, повязала платок.
— Смотри не задерживайся, — предупредила Милованова. — Поднимается ветер, как бы не завихрила метелица.
— Ничего, — успокоила Камиля. — Мне тут каждое дерево знакомо, каждый овражек.
В сенях она столкнулась с Хамзиным.
— Куда, красавица? — спросил он, стряхивая с валенок снег.
— На четвертую.
— Можете вернуться. Я захватил по пути их керны.
— Ой, выручили! — обрадовалась Камиля. — Какой вы добрый и хороший!
Войдя в лабораторию, Хамзин продолжал:
— Поднимается метель. К ночи разыграется вовсю, даю слово. Добрый вечер, Людмила Михайловна! Я совершил рыцарский поступок — доставил вам образцы с четвертой.
— Спасибо, Сагит Гиззатович. Вы слышали, что начальство вызывают в Москву? — в свою очередь спросила Милованова.
— Нет еще. Откуда же мне знать, я целый день пробыл на буровых. Когда выезжают?
— Завтра утром.
— Надо успеть к Казимиру Павловичу на чашку чая, — заторопился Хамзин. — Готовите отчет? Я вам не нужен?
— Нет, спасибо.
— Камиля, — приказала Людмила Михайловна. — Выпиши по журналу последние результаты по всем буровым, за исключением четвертой. До утра постараюсь закончить анализ кернов, которые принес Сагит Гиззатович.
Пришлось прервать работу, чтобы закрыть ставни, которые распахнул ветер. «Каково там Бурану?» — подумала Камиля, отогревая руки.
Пока Милованова возилась с кислотами, бензином, микроскопом, опробуя образцы, Камиля занялась своим делом.
«Глубина шестьдесят три метра, — писала она. — Глина с прослойками песка». Таков итог по первой скважине. Следующая запись относится ко второй буровой: «Глина мягкая, коричнево-красная. Прожилки светло-голубые и зеленые. С HCl вскипает. Кусочки доломита…» А вот и третья: «Глубина семьдесят шесть метров. Гипс серый, с прожилками глины, хорошо отмученный в начале колонки. Попадается порошкообразный белый гипс. Глина издает сильный запах сероводорода».
Телефонный аппарат, который требовательно звонил в соседней комнате, отвлек ее. Звонил Ага Мамед.
— Вода перестала поступать на четвертую! Наверно, где-то лопнула труба! — кричал он. — Доложите Великорецкому и Белову. Меры к устранению аварии принимаю.
В самом деле, на четвертой буровой дела сложились худо. Если растеряться, можно загубить скважину. Ага Мамед не выдержал, стал помогать бурильщику.
Метель разыгралась не на шутку, она захватывала дыхание, залепляла снегом глаза, сбивала с ног.
Бригада спешила поднять трубы, пока их не засосало в забое. Тяжелее всех было верховым. Там, на высоте десятиэтажного дома, метель разгулялась в полную силу. Мороз пронизывал тело, руки деревенели. Ага Мамед распорядился сменять верховых через каждые пятнадцать минут.
Бурану, как и всегда, пришлось работать в паре с Хамитом. Они развинчивали трубы, оттаскивали их в сторону, и снова блок вздымался вверх.
После того как захлопывается элеватор, их глаза на какую-то долю секунды встречаются, однако думать о своих переживаниях им некогда. Минутная задержка — и вся колонна труб может застрять в скважине.
Пока блок тянет вверх трубы, можно несколько секунд передохнуть. Буран успевает подумать: «Хамит на хорошем счету. В газете о нем заметка была. Письмо к белорецким рабочим подписывал. Два раза в президиум избирали. Изо всех сил старается вернуть любовь Камили, не иначе!»
Плохо, что женщина прошла между ними. Но нельзя же вечно из-за этого сердиться на него. Он неплохо работает.
Вдруг сквозь вой метели и грохот ротора донесся громкий крик бурового мастера:
— Эй, осторожно!
Буран едва успел оглянуться и отпрянул в сторону: покачнувшаяся труба могла убить насмерть.
Глинистый раствор бьет фонтаном, когда начинаешь отвинчивать очередную трубу. Ледяной коркой заросла одежда, под ногами образовался каток.
Бьет метелица, раскачивая «летучие мыши» из стороны в сторону. В эту минуту Буран чувствовал себя, как на палубе судна. За тонкой дощатой перегородкой бушевала зима. Над головой гудели стальные канаты, стонала узкая винтовая лестница.
Пальцы замерзли, перестали слушаться. Буран, скользя, протянулся к элеватору, из последних сил напирая на «свечу».
«Черт побери! — ругался он, потеряв счет трубам, извлеченным из скважины. — Скоро ли конец?»
Конца все не было. Ему казалось, что не удастся спасти скважину. Пропал труд, лопнули надежды. И сердился на себя: оставался бы кузнецом в ауле — лежал бы сейчас дома. Кто заставил уйти из аула? Кто вынудил проситься на буровую? Только сам! Ну и не жалуйся теперь, терпи!
И Буран терпел. Терпел и думал. Зачем мучается Хамит? Ему-то чего не хватает! Говорят, копит деньги. Ну и пусть копит, если человек любит деньги. Кому какое дело?
И вдруг приходит радостная мысль: «А Камиля все-таки не любит его».
Наконец вынута последняя труба. Не верится — неужели спасли скважину?
— Поздравляю! — говорит Ага Мамед, устало улыбаясь.
Его усы — две льдинки. Глаза ввалились. Приказывает Птице:
— Приведи скважину в порядок, очисти площадку, приготовься бурить. Как только ликвидируем аварию, дам команду. Надо выяснить, почему перестала поступать вода.
— Понятно, готовиться бурить по команде.
— Действуй, — продолжает Ага Мамед. — А мы начнем копать траншею вдоль водопровода, чтобы найти повреждение. Только мы одни не скоро управимся…
Все с ним согласны — одним никак не справиться. Какой же выход?
— Клянусь солнцем и луной! — внезапно восклицает буровой мастер. — Есть выход. Пойду с поклоном к Ясави. Авось поможет.
— Одного тебя не пущу, — нахмурился Птица. — Возьми с собой кого-нибудь из парней. Не дойдешь!
Ага Мамед не стал упрямиться.
— Ладно, собирайся, Авельбаев.
Белая кошка с пушистым хвостом сидела на подоконнике, неторопливо откусывая листки алоэ. Зифа хотела прогнать кошку — ведь погубит цветы, — но звук застрял в горле. Попыталась приподнять голову — потемнело в глазах. От бессилия и обиды застонала.
Айхылу мгновенно появилась у изголовья.
— Лежи, доченька, ни о чем не думай, — сказала она скорбно.
— Что со мной?
— Ты простудила легкие во время метели, когда ходила спасать буровую. Теперь тебе полегчало, дело идет на поправку. Кушать не хочешь? Может, выпьешь горячего молока?
Не успела Зифа закрыть глаза, как перед ней поплыли круги, в которых то появлялись, то исчезали куски каких-то событий, мелькали какие-то лица, слышались взволнованные голоса. Когда и где все это происходило?
«Надо лежать спокойно». Эти слова тоже не ее. Она их слышала в кромешной темноте. Она не видела, кто их произнес. Быть может, врач?
Плывут круги, все разрастаясь. Вот стучится в дверь Хайдар. Вскоре прибегает и Кабир. Это не бюро ячейки. Совещаться некогда: у нефтяников произошла авария, пришли просить помощи. Кого же поднимешь в такой буран? Конечно, пойдет комсомолия. Кабир боится, что молодежь не соберется. Пойдут. Зифа уверена в этом. Хайдар поддерживает ее. Значит, большинство членов бюро за помощь.
Ясави, как ни удивительно, тоже «за». «Без нас у них ничего не получится! — кричит он. — Живут в наших домах, пьют молоко наших коров, греются у наших печей, надо помочь. Понятно, общее дело. Как ни говори, трудятся на карасяевской земле. Но при случае я им припомню!»
Зифа осторожно открывает глаза. Кругов нет. В окно льется дневной свет. Белая кошка по-прежнему обкусывает листок алоэ. Странно, никогда не замечала, чтобы кошки лакомились этим горьким растением.
Зифа пытается восстановить в памяти все события по порядку. Тридцать два человека копали траншею вдоль водопроводной трубы, уложенной в землю. Попробуй тут бороться с метелью! Не успеешь выбросить одну лопату снега, как ветер наносит десять. Все же продвигалась вперед, пока были силы.
К полуночи — а работали уже шесть часов подряд — начали расходиться. Кое-кто не выдержал. Это всегда так бывает: возьмутся горячо — и остынут. Зифа была в числе тех, кто остался.
По правде говоря, и она уже выбилась из сил. Больше сидела, чем работала. Хотелось только одного — чтобы не заметили ее слез. Она плакала оттого, что устала. В такую ночь некому было наблюдать за ней, и она могла реветь сколько хотела.
Как назло, место аварии никак не обнаруживалось. Рядом работал Хайдар. Он часто спрашивал: «Не замерзла?» — «Не-ет!» — отвечала Зифа.
Было темно и очень холодно. Хотелось пить, и она глотала снег. Но жажда не переставала мучить ее.
Все глуше и глуше слышался голос Хайдара. Зифа с трудом поднимала тяжелую лопату. Подумала: «Почему бы немного не отдохнуть в траншее? В яме не так дует».
А потом появились эти круги.
Один раз проснулась ночью, потом утром. Белой кошки на подоконнике уже не было. Возле кровати сидел Хайдар.
— Как твои дела?
Зифе захотелось оправдаться:
— Я сама виновата. Зря храбрилась.
— Не думай об этом, — ответил он.
— Почему не думать?
Она ведь не маленькая и соображает что к чему.
— Траншею копали и утром. Всего участвовало шестьдесят девять человек. Отыскали место аварии. Труба лопнула из-за того, что с осени была закопана мелко…