Людмила Михайловна подняла глаза на окно. Золотое марево застыло над холмами. Легкие облака кудрявились над рощей стройных берез. Вкрадчиво щебетали птицы, зеленая гладь Белой была совсем спокойной, как будто река еще спала.
Всю эту неделю Белов говорил себе: «Держись, Артем, до конца. Трудно тебе, но другого выбора нет. Если хочешь победить — побори свое нетерпение, наберись выдержки».
Сначала его торопил Хамзин.
— По-моему, уже пора опробовать скважину, — говорил он. — Подписать приказ?
Белов отказывался:
— Рано, подождем еще немного.
Поддался слабости даже опытный Ага Мамед.
— Газ был? Был! — шумел он. — Керны выносят капли нефти? Выносят! Мне Людмила Михайловна сама показывала… Чего ждешь? Моему терпению пришел конец.
Одна Людмила Михайловна не давала никаких советов. Ведь скважина еще не дошла до проектной глубины в семьсот метров. Надо пройти всю артинскую породу, а потом уже опробовать.
Сегодня утром, забросив железную руду, уголь, строительные площадки, даже Черниковский комбинат, в Карасяй на опробование четвертой скважины приехал Алтынбаев. Белову казалось, что на нефть сейчас секретарь особенно не надеется, а хочет на месте присмотреться к ним, чтобы решить, можно ли доверить им новые миллионы на поиски башкирской нефти, если и последняя скважина в Карасяе окажется «сухой».
Алтынбаев не стал заниматься станками, насосами и всем тем, что превыше всего ставил Ага Мамед. Не привлекли его внимания и керны в «каменной библиотеке». Он разговаривал с рабочими, ходил по домам, где они жили, пообедал в столовой и «на третье блюдо» попросил к себе заведующего. Очевидцы утверждали, что Алтынбаев не кричал на заведующего, не топал на него ногами, но после его ухода тот долго вытирал потное лицо рукавом халата. Среди нефтяников прошел слух, будто секретарь на вечные времена отменил надоевшую всем перловую кашу…
А сейчас Алтынбаев заперся с Хамзиным в его кабинете, и вот уже больше часа оттуда раздается ровный глуховатый голос секретаря и вкрадчивый — Сагита Гиззатовича. Они говорят на родном языке. Через тонкую фанерную перегородку Белову слышно, как Алтынбаев часто повторяет одно и то же слово — Башкортостан.
Похоже на то, что Алтынбаев развивает в Сагите Гиззатовиче патриотическое самосознание! Что ж, можно, пожалуй, и с этого конца взяться за Хамзина, пристыдить его за холодок в работе…
Белову вспомнилось, что Алтынбаев совершенно по-разному разговаривает с разными людьми. Не потому ли он избегает трибуны? Он предпочитает говорить так, чтобы можно было заглянуть человеку в глаза. Не прошел секретарь и мимо старика Шаймурата — поведал ему такие вещи о карасяевцах, что тот только кряхтел от удовольствия.
С Беловым секретарь еще не говорил, скорей всего приберегал этот разговор напоследок.
Когда Алтынбаев с Хамзиным вышли из-за перегородки, вид у Сагита Гиззатовича был расстроенный, словно он только что узнал о себе что-то такое, чего и сам не подозревал. Кажется, Алтынбаев сказал начальнику экспедиции именно то, что давно уже хотел высказать ему Белов. Что ж, Артем Алексеевич был только рад, что его опередили в этом щекотливом деле…
— Ну, инженер, пришел твой черед, — сказал секретарь Белову, — докладывай, почему плохо нефть ищешь!..
Людмила Михайловна села на скамью. Отсюда ей видна нижняя окраина Карасяя, минарет мечети без полумесяца, два колодезных журавля, зеленые крыши домов. Солнце только что вынырнуло из-за Девичьей горы. Три облачка, похожие на небольшие островки, пролетая над Девичьей горой, на миг закрыли багряный диск солнца. Но солнце растопило облачка, они рассыпались пенистыми клубками и, как стая гусей, поплыли по небу.
В это время на улице показался Ага Мамед. Он шел быстро, не тая от встречных счастливую улыбку. Остановившись посередине улицы и заметив бурильщика Птицу, он крикнул:
— Доброе утро! Вижу, ты в полной боевой готовности!
— Здравствуй…
Подойдя поближе, Ага Мамед пристально взглянул на бурильщика и спросил:
— Почему не побрился, матушка-душа?
— Только вчера брился.
Ага Мамед укоризненно покачал головой:
— Не куда-нибудь, а на испытание буровой идешь…
Увидев Людмилу Михайловну, Ага Мамед напустился и на нее:
— Да снизойдет к тебе долголетие… Нарядиться как на праздник, привести себя в полный порядок. Товарищ Птица, тебе тоже поблажки не будет, доставай зеркало и бритву.
Погладив рукой щеку, Ага Мамед проговорил:
— Кто-то был, кого-то не было. В прекрасном Баку жил-был ключник первой руки Ага Мамед. Тогда мы долбили землю, а не бурили. Ударным назывался этот способ. Работал я у знаменитого в Баку мастера Ага Дадаш Гусейн-оглы. Ты видел Каспий? То-то! Мы пускали первую буровую у самого моря. Все вахты собрались, куда там до отдыха, пусть твои глаза лопнут от зависти! Смотрим — легковая машина прикатила. Вышел из нее мужчина небольшого роста, с тебя, не больше, в черном пальто, фуражка на голове кожаная, и идет прямо к нам, на буровую. Поздоровался со всеми, геологу и мастеру руки пожал, знаком был, верно, с ними. Вдруг я слышу, матушка-душа, приезжий спрашивает: «Где же твой ключник первой руки Ага Мамед?»
Думаю: «Зачем я ему понадобился?»
Ребята расступились. Приезжий подошел ко мне и говорит: «А я-то представлял вас такой громадиной». Поднял руку над кожаной фуражкой — показывает, каким он меня представлял. И вдруг сделал серьезное лицо: «Почему небритый?»
Я не успел ответить, а он и говорит: «Первую вышку у моря ставим!. Праздник для всего Баку. Вся страна на вас смотрит, а вы будто не чувствуете праздника… Вот не ожидал!» Он сказал это с улыбкой, но мне от этого не стало легче…
Потом, когда этот человек уехал, я спрашиваю у бурового мастера: «Кто это был?» А он мне отвечает: «Сергей Миронович Киров!»
Вот как бывало в старое доброе время… С неба упало три яблока: одно — тебе, другое — мне, третье — тому, кто это рассказал…
Тишина объяла красавицу Белую, тишина залегла меж синими хребтами. Буровая затаилась. Люди переговаривались негромко, озабоченно…
Теперь весть об опробовании не собрала праздной толпы — былой интерес пропал. Привыкли к неудачам.
Ранним утром на буровую прибыли лишь Алтынбаев, Белов, Милованова и Хамзин.
Буровики по приказу Ага Мамеда спустили в скважину тридцать килограммов тола. Подземный взрыв должен открыть проход для нефти. Пока спускали взрывчатку и готовились к взрыву, прошло около часа.
Взрыв ощутили по сильному выбросу воды, но вскоре вода перестала фонтанировать.
— Приготовиться к свабированию.
Снова начался утомительный подсчет:
— Один… два… три…
Хамзин рассказывал Алтынбаеву:
— Англичане говорят: нефть — это взрывчатый материал. Кто-кто, а англичане знают, что такое нефть. Подсчитано, что во время войны половину поставок на фронт составляют нефтепродукты…
Ага Мамед продолжал считать:
— Пятьдесят один… пятьдесят два… пятьдесят три…
Белов стоит около самой скважины. После каждого сваба появляется вода, медленно вытекая из устья скважины. Неужели снова неудача?
Милованова и Камиля молчат. На их лицах — страдание. Значит, нефти не будет…
Хамзин часто спускается с площадки, чтобы закурить. Он тоже нервничает.
Ага Мамед монотонно считает:
— Шестьдесят шесть… шестьдесят семь… шестьдесят восемь…
И вдруг с глухим гулом из скважины вырвался черный фонтан. Люди едва успели отбежать. Фонтан взлетел выше, а через какую-нибудь минуту достиг полукилометровой высоты.
Громадный нефтяной столб, как смерч, взметнувшийся к облакам, ослепительно сверкал радугой в лучах багряного восхода.
Милованова сквозь слезы — она плакала от радости — видит, как рабочие во главе с Беловым и Ага Мамедом бросились к скважине, чтобы закрыть стальным колпаком разбушевавшуюся стихию. Другая группа рабочих самоотверженно борется с потоком нефти, пытаясь направить его в сторону земляных амбаров.
Фонтан рос, как великан в сказке. Он был так высок, что казалось, с пренебрежением глядит сверху вниз на гордую вершину Девичьей горы.
Из Карасяя бежали мужчины и женщины, дети и подростки, у многих в руках были чайники, кумганы и бутылки. Только один человек стоял молча и неподвижно — Хамзин. Казалось, он окаменел…
Алтынбаев бросил лопату. С трудом разогнулся. Руки — как тряпки. Кажется, будто они вот-вот отвалятся.
Только теперь он огляделся вокруг. Удивительная картина, которую он увидел, запомнилась ему на всю жизнь. Все пространство вокруг вышки напоминало муравейник. Люди, черные, как черти, воздвигали земляной вал вокруг озера нефти.
Еще год назад они воевали между собой из-за сотни десятин земли, а теперь дружно работали плечом к плечу. Земля уже не разделяла, а объединяла их.
А фонтан все рос и рос. Казалось, что черные брызги запятнали облака. Земля протянула руку небу!
— Эй, секретарь! — крикнул Шаймурат. — На свой костюм посмотри!
Алтынбаев, взглянув на свой новый костюм, ахнул. Он ничем не отличался от рабочей одежды буровиков. Маслянистые капли, комки грязи украшали его. А шляпа во что превратилась!
Усмехнулся: попадет от жены!
За ночь соорудили высокий вал. Амбары заполнились нефтью.
— Доброе утро! — сказала Людмила Михайловна, подойдя к секретарю обкома.
Белов протянул руку Алтынбаеву, отвернулся. Он едва стоял от усталости. Слезы навернулись ему на глаза.
— Ну ничего. Зато какая победа!
Белов махнул рукой, будто был недоволен.
Хамзин тоже горячо трудился. Он распоряжался крестьянами, насыпавшими земляной вал.
Галлям остановил Алтынбаева:
— Прекратится этот фонтан или нет?
— Ага Мамед старается прикрыть устье скважины. Но фонтан отшвыривает все заслонки. В конце концов все-таки закроют…
Вдова Хадича стояла в стороне с кумганом.
— Воду, что ли, принесла?