Мальчик снова погладил котенка, тот напрягся, но уже не пытался удрать.
– Он есть хочет? – спросил Сартак.
Девочка растерялась, не зная, что ответить и на всякий случай кивнула головой. Ганжуур, даже если его недавно покормили, через час мог съесть еще столько же.
Сартак сунул руку в карман, но вспомнил, что раздал собакам все кусочки мяса. Мальчик задумался… Идти к матери за едой для котенка значило только одно – нарваться на злую и занудливую Навчин. Бессердечная тетка была упряма и если Боракчин-хатун давала ей приказ, не спускать с сына глаз, чтобы тот не ушел далеко от дома, Навчин могла запросто пустить в ход кулаки, чтобы притащить мальчика назад.
«Можно что-нибудь найти у отца», – решил Сартак.
После пира в юрте Бату всегда оставалось много еды. Даже после того, как ее убирали целыми мешками, в юрте легко можно было найти что-нибудь вкусное.
– Пошли со мной, – сказал Сартак девочке.
Они обогнули пару юрт, связанные цепями телеги с укрытой рогожами поклажей и пересекли площадь. Девочка молча шла сзади.
Юрта Великого Хана возвышалась как огромная гора и если бы рядом с ней не торчали колеса огромных арб, на которых она покоилась, и не мелькали огоньки внизу под ней, в наступающей темноте гора казалась бы настоящей.
Перед тем, как подняться в юрту отца, Сартак передал девочке котенка.
– Тут жди, – строго сказал он.
У входа в юрту, Сартак вдруг заметил Хо-Чана. Китаец лежал на циновке, укрывшись шерстяным одеялом и положив под щеку кулак. Он спал или притворялся спящим, но как только Сартак подошел ближе, китаец открыл глаза, привстал на локте и тревожно посмотрел на лицо мальчика.
Сартак остановился. Какое-то время мальчик и Хо-Чан рассматривали друг друга.
«Перешагнуть через него?» – подумал мальчик.
Для монгола такой поступок считался крайне унизительным, но Хо-Чан был китайцем и, наверняка не обиделся бы на Сартака.
– Твой отец не один, Сартак, – сказал Хо-Чан и виновато улыбнулся.
Начальник охраны кэбтэулов подошел к Сартаку, нагнулся и что-то сказал ему на ухо. Мальчик поморщился. Хо-Чан понимая, что глупо лежать, когда все стоят, тоже встал. На измятом лице китайца светилась вымученная улыбка. Заметив котенка на руках стоящей внизу девочки, он все понял и даже вспомнил имя котенка.
– Бедный Ганжуур, – сказал он и покачал головой.
Начальник охраны отошел в сторону и сделал вид, что ему нет никакого дела ни до детей, ни до китайца, которого Бату оставил ночевать на пороге юрты.
Хо-Чан порылся в карманах и достал оттуда кусок раскрошившегося пирога. Он положил лакомство на доски и показал девочке жестом, что она может подняться. Пока котенок жадно ел, Хо-Чан вытащил из кармана что-то небольшое и желтое, похожее на круглое колесико.
– Вот, смотрите, – сказал он детям.
В умелых руках китайца желтый круг вдруг вытянулся и превратился в шар, в котором тотчас вспыхнул огонек. Сартак едва справился с удивлением, а девочка улыбнулась не в силах оторвать взгляда от волшебного огонька. Страх в ее огромных глазах исчез и в них появилось любопытство.
– Я знаю, это китайский фонарик, – заявил Сартак. Он постарался сказать фразу пренебрежительно, как взрослый, но, как и девочка, по-детски не мог оторвать глаз от огонька.
Хо-Чан поставил фонарик рядом с Ганжууром. Девочка присела на корточки, а Сартак сел поджав под себя ноги. Желтый свет фонарика освещал крохотное пространство вокруг и затенял все другие огни огромного монгольского лагеря.
«Как в шатре сидим…», – мелькнуло в голове Сартака.
Он смотрел то на котенка, то на китайца, то на девочку. Маленький мир, освещаемый желтым светом фонарика, вдруг показался ему забавным и даже интересным. Хо-Чан успокоился и его лицо стало умным и добрым. И даже грязная мордашка девочки с нелепым, коротким и вздернутым носом вдруг стала безмятежной и даже красивой. Ее светлые, спутанные волосы, падавшие на лоб и плечи, словно светились своим особенным светом.
Откуда-то издалека вдруг донесся раздраженный голос тетки Навчин. Она ругалась и называла Сартака злым бесенком. Тетка обещала крепко держать его, когда найдет, и когда мать Боракчин-хатун будет колотить его палкой.
Сартак поморщился и подумал о том, что ему очень не хочется идти домой. Когда Ганжуур наелся, мальчик взял его на руки и стал гладить по мягкой шерстке. Котенок благодарно замурчал, но стоило Сартаку ослабить чуть ослабить руки, котенок тут же прыгнул к девочке.
– Все равно мой будет! – сказал девочке Сартак.
Та послушно протянула котенка сыну Великого Хана.
– Ладно, держи его пока сама, – великодушно отказался мальчик.
Теплый мир вокруг желтого фонарика был уютным и мягким, и даже слова, которые произносил Сартак или Хо-Чан, звучали как-то особенно и были лишены привычной для Сартака резкой и грубой силы. Они звучали как журчание воды или шелест травы и как сладкая лепешка имели свой особенный, неповторимый вкус. Огромный монгольский лагерь полностью погрузился в тень, созданную светом крошечного фонарика.
Мимо фонарика порхнула неизвестно как пережившая выпавший снег ночная бабочка. Она исчезла, потом появилась снова, неуклюже ударилась о грудь Хо-Чана, и упала на доски настила. Все трое – Сартак, Хо-Чан и девочка чуть наклонились, стараясь рассмотреть неожиданную гостью. Бабочка лежала на спине и всеми силами старалась встать на лапки. В желтом свете фонарика она казалась желтой, черными были только ее тонкие лапки, которыми она шевелила в воздухе.
Сартак протянул к бабочке руку.
– Лучше это сделать вот так, – остановил мальчика Хо-Чан.
Он взял с настила соломинку и осторожно подсунул ее под спину бабочки. Бабочка, трепеща крыльями, тут же сползла с нее, и Хо-Чан не успел перевернуть ее. Вторая попытка мастера-китайца так же кончилась неудачей.
Глядя на руки Хо-Чана, Сартак забыл о том, что он и не думал переворачивать бабочку, а просто хотел взять ее в руки и рассмотреть поближе.
– Дай я попробую, ты не умеешь, – сказал Сартак китайцу, когда бабочка третий раз сползла с соломинки.
Мальчик переломил соломинку и осторожно, прикусив нижнюю губу, подсунул под крылья бабочки не одну, а две тоненькие опоры. Бабочка дернулась в сторону, но Сартак оказался быстрее, а его инструмент – более надежным.
– Есть! – засмеялся Сартак, когда бабочка вспорхнула вверх и едва не задела его крыльями по лицу.
Хо-Чан улыбнулся мальчику. Коротко, едва заметно улыбнулась и девочка.
Справившись с нелегкой задачей, Сартак вдруг почувствовал себя взрослым, и ему захотелось поговорить о чем-нибудь серьезным с мастером Хо-Чаном.
– Завтра будет большой бой? – спросил он.
Тот кивнул:
– Да, господин.
– Мы победим?
– Конечно, господин. Армия вашего отца никогда не знала поражений.
Сартак хотел сказать что-то еще, но его взгляд снова уперся в Ганжуура. Котенок ласкался к девочке, высоко поднимая голову под гладящей его рукой, и громко мурчал.
«И ко мне привыкнет», – решил Сартак.
Злой голос тетки Навчин стал ближе. Она называла племянника хитрой змеей и бестолковым ослом.
«Найдет – драться будет», – подумал Сартак.
Он еще раз осмотрел лица напротив себя: Хо-Чан, неплохо знавший сварливую тетку Сартака, стал проявлять признаки беспокойства, а в глазах девочки снова появился страх.
Сартак вздохнул. Ему не хотелось покидать желтый круг уютного света, ласкового котенка Ганжуура, волшебный фонарик и даже Хо-Чана, с которым можно было бы еще поговорить о взрослых делах.
– Ладно, я пойду… – нехотя сказал мальчик и встал.
Голос Навчин звучал уже совсем далеко, наверное, она уже заметила людей у входа в юрту Великого Хана, но, приближаясь к ней, стала кричать немного тише.
Сартак спустился вниз и зло крикнул в темноту:
– Иди, иди сюда, дура! Сейчас я сам поколочу тебя палкой, а еще скажу маме, что ты воруешь ее румяна. Я видел!..
Голос Навчин стих.
– Иди, впереди и не подходи ко мне близко, – Сартак топнул ногой. – Я… Я тебя… – мальчик запнулся, не найдя нужного слова. Он немного подумал и что было силы крикнул: – Дура деревянная!..
…Это был все тот же сон, а точнее, его продолжение. Джучи-хан и маленький Бату настреляли дюжину уток, и горка птичьих тел на дне лодки была похожа на большую, не чистую и разодранную подушку.
Джучи чему-то улыбался и часто посматривал на сына:
– Охотник!.. – то ли с насмешкой, то ли с удовлетворением сказал он.
Бату сосредоточенно греб. Стена камыша кончилась, и лодка вышла на чистую водную гладь. Там, на ее середине, плавали два больших белых лебедя. Огромные птицы медленно кружились в медленном танце, вытягивая длинные шеи, и издавали негромкие звуки похожие «уа-а».
– Папа! – не оглядываясь, позвал Бату.
– Что?
– Давай, лебедя подстрелим.
– Зачем? – удивился Джучи. – Лебедь – не добыча. Его мясо не разжуешь сколько не вари.
Бату оставил весло. Лодка продолжала скользить по воде к лебединой паре. Та птица, что поменьше прекратила танец и направилась к свободному от камышей берегу.
Бату оглянулся. Поймав умоляющий взгляд сына, Джучи улыбнулся.
– Похвастаться большой добычей решил?
Бату жадно смотрел уже не на отца, а на направляющегося к берегу лебедя. Второй уплыл в сторону камышей, и его уже не было видно.
Джучи медленно поднял лук. Расстояние было довольно большим, но цель плыла спокойно и плавно. Свистнула стрела. В последний момент лебедь взмахнул крыльями, собираясь взлететь, и стрела угодила ему в крыло.
Бату закричал от радости. Он вскочил, едва не опрокинув лодку, и Джучи резко дернул его вниз.
– Сядь и греби!
Бату с силой, как лопату в землю, вогнал в воду весло. Вдруг пришла радостная злость, и она придала мальчику сил.
Раненный лебедь описывал широкие круги. Его левое крыло, пробитое стрелой, скользило по воде и почти не отрывалось от нее, а второе, взмывая и падая, поднимало фонтаны брызг. Когда лодка подошла ближе, раненый лебедь устремился к берегу.