Лебединая песнь — страница 12 из 14

Истинные лица

Глава 70Сын мистера Кейдина

Сван шла вдоль ряда молодых зеленых кукурузных стеблей, а над кострами свистел снежный шквал. По обеим сторонам от нее шагали Джош и Сестра в сопровождении мужчин с винтовками. Охрана внимательно следила, не появятся ли рыси или другие хищники.

Минуло три дня с тех пор, как Сван проснулась. Пальто из разноцветных лоскутов, сшитое для нее Глорией, согревало ее стройное тело, а голову защищала белая вязаная шапочка, один из десятков подарков, которые благодарные жители Мериз-Реста сложили у двери хижины Глории. Она не могла надеть все пальто, перчатки, носки и шапки, принесенные ими. Излишки одежды отправлялись в картонные коробки, чтобы распределить их между теми, чья одежда совсем износилась.

Внимательные темно-голубые глаза Сван с оранжевыми и золотыми бликами смотрели на свежие стебельки, которые были уже примерно четыре фута высотой и начинали темнеть. Выбившиеся из-под шапочки волосы трепетали, как языки пламени. Кожа ее была все еще очень бледной, а щеки разрумянились от холодного ветра. Лицо было худым, но могло округлиться потом. Сейчас ее внимание занимала только кукуруза.

По всему полю горели костры, и добровольцы из Мериз-Реста круглые сутки сторожили ростки от рысей, ворон и всего остального, что могло их погубить. Довольно часто наведывалась еще одна группа добровольцев, с водой из нового колодца, вырытого два дня назад. Вкус воды оживлял у всех, кто ее пробовал, воспоминания о почти забытых вещах: о чистом холодном горном воздухе, о сладости рождественских подарков, о прекрасном вине, выдержанном в бутылке полсотни лет, пока его оценят, и о десятках иных вещей, каждая из которых — неповторимая часть счастливой жизни. Воду теперь получали не из радиоактивного снега, и люди почувствовали себя сильнее, а болезни — головные боли, ангины и прочие — начали отступать.

Джин Скалли и Захиэль Эпштейн так и не вернулись. Тела их не нашли, и Сестра была уверена, что они погибли. Она не сомневалась и в том, что человек с алым глазом все еще где-то в Мериз-Ресте, и поэтому держала свою кожаную сумку еще крепче, чем прежде. Но теперь она задавала себе вопрос, не потерял ли он интерес к стеклянному кольцу и не переключил ли свое внимание на Сван.

Сестра и Джош толковали о том, что это за существо — человек с алым глазом. Сестра не знала, верит ли она в дьявола с рогами и раздвоенным хвостом, но хорошо знала, что зло существует. Если он искал их семь лет, значит он не всеведущ. Пусть он был коварен, пусть обладал чутьем, острым, как лезвие бритвы, пусть умел по желанию менять свое лицо и поджигать людей, точно факелы, но он был неумен и допускал промахи. И быть может, самая большая его слабость заключалась в том, что он считал себя чертовски умнее людей.

Сван замедлила шаг, потом приблизилась к одному из ростков помельче. Его листочки еще пестрели темно-красными точками — каплями ее крови. Сван сняла перчатку и коснулась тонкого стебелька. Она почувствовала покалывание, зарождавшееся где-то у нее в ногах: оно поднималось выше по позвоночнику, а потом через руки и пальцы проникало в растение, как слабый электрический ток.

С самого детства Сван считала это ощущение естественным, нормальным. Но теперь она спрашивала себя, не было ли все ее тело подобно Плаксе: она принимала и проводила энергию Земли и могла направить ее через пальцы в семена, деревья, растения. Может, все было гораздо сложнее, может, она на самом деле никогда не понимала, что это такое, но, закрыв глаза, она видела чудесные картины, которые ей показывало стеклянное кольцо, и знала, что должна посвятить остаток жизни их воплощению.

По просьбе Сван основания стеблей были обвязаны тряпками и старой бумагой, чтобы по возможности уберечь молодые корни от холода. Твердую почву разбивали лопатами и мотыгами и через каждые четыре-пять футов между рядами рыли ямку. В эти ямки наливали чистой воды, и когда ветер стихал, то можно было услышать, как жадно пьет земля.

Сван шла дальше, часто останавливаясь, чтобы коснуться стебля или наклониться и растереть в ладони землю. Из ее пальцев будто выпрыгивали искорки. Но она чувствовала себя неловко оттого, что вокруг нее все время столько людей — особенно мужчин с винтовками. Для нее выглядело странным, что люди смотрят на нее, хотят прикоснуться и готовы отдать ей одежду, буквально сняв ее с себя. Она никогда — ни раньше, ни сейчас — не чувствовала себя особенной. Ее способность заставлять злаки расти — всего лишь умение, как Глория умеет сшить из лоскутков пальто, а Пол — заставить маленький печатный станок снова заработать. У каждого есть какой-то талант, и Сван знала, какой дар у нее.

Она прошла еще несколько футов и почувствовала, что кто-то на нее смотрит.

Девушка оглянулась на Мериз-Рест и увидела: он стоял на краю поля, его длинные каштановые волосы развевались по ветру.

Сестра проследила, куда смотрит Сван, и тоже его увидела. Она знала, что Робин Оукс все утро следовал за ними, но не подходил. Последние три дня он отклонял все приглашения зайти в хижину Глории, довольствуясь сном у костра, и Сестра с интересом отметила, что он вынул из волос все перья и косточки.

Женщина взглянула на Сван и увидела, что та покраснела и быстро отвернулась. Джош был занят тем, что наблюдал за чащей, из которой могли выскочить рыси, и не заметил этой маленькой драмы. Как всякий мужчина, подумала Сестра, он за деревьями не видит леса.

— Они хорошо растут, — сказала Сван Сестре, чтобы отвлечься от Робина Оукса.

Голос у нее был нервный и немного более высокий, и Сестра под маской Иова улыбнулась.

— От костров воздух здесь теплее. Я чувствую, что кукуруза быстро поднимается.

— Рада слышать, — ответила Сестра.

Сван была удовлетворена. Она подходила к каждому костру, разговаривала с добровольцами, спрашивала, не надо ли кого-нибудь заменить, не нужно ли им воды или супа, который готовили Глория, Анна или кто-нибудь из женщин. Она обязательно благодарила их за то, что они сторожат поле и отгоняют ворон. Воронам, конечно, тоже нужно есть, но пусть ищут себе пропитание где-нибудь в другом месте. Сван заметила девочку-подростка, у которой не было перчаток, и отдала ей свою пару. На ладонях Сван еще шелушилась омертвелая кожа, но в целом руки зажили.

Девушка остановилась у деревянной доски на могиле Расти. Она совсем ничего не помнила из событий той ночи, кроме видения человека с алым глазом. Не было возможности сказать Расти, что он для нее значил и как она его любила. Она вспомнила, как Витерс во время представления «Странствующего шоу» заставлял красные шарики появляться и исчезать, тем самым зарабатывая старую банку бобов или компота. Теперь земля крепко обняла его, чтобы он мог спать долго и спокойно. А его чудеса продолжали жить — в ней, в Джоше, в зеленых стебельках, трепетавших на ветру и обещавших жизнь, которая еще не наступила.

Сван, Джош и Сестра пошли обратно в сопровождении двух вооруженных охранников. И Сван, и Сестра заметили, что Робин Оукс уже исчез, и Сван почувствовала укол разочарования.

Пока они шли переулками к хижине Глории, дети прыгали вокруг Сван. С сильно бьющимся сердцем Сестра всматривалась в переулки, которыми они проходили, стараясь уловить змеиное движение, — и ей показалось, что где-то поблизости она слышит скрип колес красной коляски, но звук затих, и Сестра засомневалась, прозвучал ли он вообще.

У подножия ступенек с Полом Торсоном разговаривал высокий худой мужчина с бледно-голубыми шрамами, диагональю проходившими по лицу. Руки Пола были дочерна измазаны грязью и гуталином, которые они с Глорией смешивали, чтобы получить типографскую краску. На улице и около хижины собрались десятки людей, пришедших взглянуть на девушку. Они расступились, и Сван приблизилась к этому человеку.

Сестра встала между ними, напряженная, готовая ко всему. Но она не ощутила промозглой отталкивающей волны холода — только запах тела. Глаза его были почти того же цвета, что и рубцы. На нем было пальто из тонкой ткани, голова неприкрыта, на обожженном черепе торчали пучки черных волос.

— Мистер Кейдин ждет, чтобы повидаться со Сван, — сказал Пол. — С ним все в порядке.

Сестра сразу же расслабилась: она доверяла интуиции Пола.

— Тебе стоит его послушать.

Кейдин заговорил, обращаясь к Сван:

— Мы с семьей живем вон там. — Он показал в сторону сгоревшей церкви. Говорил он со слабым неясным акцентом жителя Среднего Запада, голос был дрожащий, но внятный. — У нас с женой трое мальчиков. Старшему шестнадцать, и до сегодняшнего дня у него на лице было то же самое, что, я полагаю, было и у вас. — Он кивнул в сторону Джоша. — Вот такое. Наросты.

— Это маска Иова, — сказала Сестра. — Но что значит — до сегодняшнего утра?

— У Бена начался сильный жар. Он был так слаб, что едва шевелился. А потом… рано утром сегодня… она просто треснула и открылась.

Сестра и Сван посмотрели друг на друга.

— Я слышал, с вами было то же самое, — продолжал Кейдин. — Вот почему я пришел. Я знаю, многие хотели бы увидеться с вами, но… не могли бы вы прийти к нам и взглянуть на Бена?

— Не думаю, что Сван могла бы что-то сделать для вашего сына, — сказал Джош. — Она не врач.

— Не в этом дело. Бен чувствует себя хорошо. Я благодарю Бога за то, что эта штука треснула, потому что мальчик едва мог дышать. Дело в том… — Он снова посмотрел на Сван. — Он стал другой, — тихо сказал Кейдин. — Пожалуйста, зайдите на него посмотреть. Это не отнимет много времени.

Умоляющее выражение его лица тронуло Сван. Девушка кивнула, и они потянулись за ним в переулок мимо обгоревших развалин церкви Джексона Бауэна, через лабиринт лачуг, маленьких хибар, гор отбросов, обломков и даже картонных коробок — из них сколачивали подобие жилья.

Они перешли через грязную лужу и по двум деревянным ступеням поднялись в хижину, которая была даже меньше, чем у Глории, и здесь гуляли сквозняки. Единственная комната была обита старыми газетами и журналами, чтобы сберегать побольше тепла, так что не осталось места, не покрытого пожелтевшими заголовками, статьями и картинками прошлой жизни.

Болезненная на вид жена Кейдина держала на худых руках спящего ребенка. Мальчик лет девяти-десяти, хрупкий и испуганный, цеплялся за юбку матери и попытался спрятаться, когда вошли чужие. В комнате стояли кушетка со сломанными пружинами и старая стиральная машина с ручкой. В электрической печке — реликте минувших времен, подумал Джош, — горели деревяшки, угольки и мусор, давая слабый свет и немного тепла. Рядом с кучей матрасов на полу стоял деревянный топчан. На нем под грубым коричневым одеялом лежал старший сын Кейдина.

Сван подошла к матрасам и взглянула в лицо мальчику. Вокруг его головы валялись куски маски Иова, похожие на серые глиняные черепки, с приставшей к ним изнутри скользкой желеобразной массой.

Мальчик — лицо у него было совсем белое, а голубые глаза лихорадочно блестели — попытался сесть, но был слишком слаб. Он откинул со лба темные влажные волосы.

— Это вы — она? — спросил мальчик. — Девушка, которая стала сажать кукурузу?

— Да.

— Это действительно здорово. Из кукурузы можно столько всего сделать!

— Я тоже так думаю.

Сван вглядывалась в его черты. Кожа у мальчика была безупречно гладкая и почти светилась под фонарем. У него был волевой подбородок и острый нос с тонкой переносицей. В целом он был красивый подросток, и Сван знала, что он вырастет красивым мужчиной, если выживет. Почему Кейдин хотел, чтобы она на него посмотрела?

— Конечно! — Мальчик наконец сел, возбужденно блестя глазами. — Ее можно жарить и варить, делать оладьи и пироги, даже выжимать из нее масло. Еще из нее можно делать виски. Я все о ней знаю, потому что в начальной школе в Айове писал реферат о кукурузе.

Он замолчал, потом дотронулся дрожащей рукой до левой щеки.

— Что со мной случилось?

Сван посмотрела на Кейдина. Тот знаком попросил ее, Джоша и Сестру выйти за ним.

Когда девушка отвернулась от матрасов, ей в глаза бросился заголовок газеты, приклеенной к стене: «Звездные войны под контролем». Там была еще фотография каких-то важных мужчин в костюмах и галстуках, они улыбались, победно вскидывали руки. Сван не знала, в чем дело, никто из них не был ей знаком. Они казались очень довольными: чистые, одетые с иголочки, отлично причесанные. Все они были гладко выбриты, и Сван подумала: приходилось ли им когда-нибудь присаживаться на корточки над ведром, чтобы сходить в туалет?

Потом она вышла к остальным.

— Ваш сын прекрасно выглядит, — сказала Сестра Кейдину. — Вам следует радоваться.

— Я рад. Я благодарен Богу, что эта штука сошла с его лица. Но дело не в этом.

— А в чем?

— Это не лицо моего сына. По крайней мере… это не то, что мы видели до того, как появилась корка.

— У Сван лицо сгорело, когда упали бомбы, — сказал Джош. — Она тоже выглядит не так, как раньше.

— Моего сына не изуродовало семнадцатого июля, — спокойно ответил Кейдин. — Он вообще почти не пострадал. Он всегда был хорошим мальчиком, и мы с матерью его очень любим, но… Но у Бена от рождения было красное родимое пятно, покрывавшее всю левую сторону лица, врачи называют это «винное пятно». И челюсть у него была деформирована. В Сидар-Рапидсе его оперировал специалист, но положение было таким тяжелым, что большой надежды мы не питали. Однако Бену всегда хватало мужества. Он хотел ходить в обычную школу, чтобы с ним обращались как со всеми, не лучше и не хуже. — Кейдин посмотрел на Сван. — Цвет волос и глаза у него такие же, как и раньше, но родимое пятно исчезло, и челюсть больше не деформирована, и… — Он замялся, качая головой.

— И что же? — спросила Сестра.

Кейдин колебался, стараясь найти слова, а потом поднял на нее глаза.

— Я всегда говорил ему, что с лица воду не пить. Я всегда говорил ему, что истинная красота — это то, что внутри, в сердце и в душе. — По правой щеке Кейдина покатилась слеза. — А теперь Бен стал таким, каким он всегда для меня являлся. Мне кажется, что сейчас наружу проступило лицо его души. — Его собственное лицо напряглось — то ли от улыбки, то ли от плача. — Разве это безумие — думать так?

— Нет, — ответила Сестра, — я думаю, это чудесно. Он красивый мальчик.

— И всегда был красивым, — сказал Кейдин и на этот раз позволил себе улыбнуться.

Он вернулся к своей семье. Остальные отправились через грязную лужу на улицу. Все затихли, каждый был занят своими мыслями: Джош и Сестра размышляли о рассказе Кейдина, задаваясь вопросом, отпадут ли когда-нибудь их собственные маски Иова и что обнаружится под ними. А Сван припомнила, что ей давно сказала Леона Скелтон: «Каждый имеет два лица, детка: внешнее и внутреннее. Внешнее — такое, как тебя видят люди, а внутреннее — то, как ты действительно выглядишь, настоящее лицо. Если бы можно было стряхнуть внешнее лицо, то мир увидел бы, каков человек на самом деле».

— Стряхнуть? — переспросила тогда Сван. — А как?

Леона улыбнулась.

— Ну, Господь пока не придумал способ сделать это. Но еще придумает.

«Проступило лицо его души», — сказал мистер Кейдин.

«Но еще придумает…»

«…лицо его души…»

«Но еще придумает…»

— Едет грузовик!

— Грузовик!

По дороге приближался грузовик-пикап, его борта и капот были изъедены ржавчиной. Он полз еле-еле, вокруг него волновалась толпа: люди кричали и смеялись. Джош подумал, что большинство из них давным-давно не видели движущегося автомобиля. Он положил руку на плечо Сван. Сестра стояла позади них. Грузовик громыхал к ним.

— Вот она, мистер! — закричал мальчик, залезший на крыло и капот. — Вот она, здесь!

Грузовик подъехал и остановился, а за ним и поток людей. Мотор фыркал и чихал, но для тех, кто гладил ржавый металл кузова, он казался новым сверкающим «кадиллаком». Водитель, мужчина с багровым лицом, в красной бейсболке, с окурком настоящей сигары в зубах, настороженно поглядывал из окна на возбужденную толпу, будто был не вполне уверен, туда ли он прибыл.

— Сван здесь, мистер! — сказал мальчик на капоте, указывая на нее.

Он обращался к мужчине, сидевшему на пассажирском сиденье.

Дверь со стороны пассажира открылась, и оттуда, вытянув шею, чтобы увидеть, на кого показывает мальчик, высунулся мужчина с вьющимися седыми волосами и неухоженной длинной бородой. Его темно-карие глаза на обветренном морщинистом лице осматривали толпу.

— Где? — спросил он. — Я ее не вижу!

Но Джош уже понял, кто к ним приехал. Он поднял руку и сказал:

— Сван здесь, Слай!

Сильвестр Моуди узнал огромного борца из «Странствующего шоу» — и понял, почему тот носил черную маску. Взгляд его переместился на девушку, стоявшую рядом с Джошем, и на некоторое время он лишился дара речи.

— Боже милосердный! — наконец воскликнул он и вылез из пикапа.

Еще не уверенный, она ли это, он поглядел на Джоша и увидел, что тот кивает.

— Твое лицо, — сказал Слай. — Оно совсем исцелилось!

— Это произошло несколько дней назад, — сказала ему Сван. — И я думаю, что другие тоже начинают выздоравливать.

Если бы ветер дул сильнее, Слай бы упал.

— Ты прекрасна, — сказал он. — О боже… ты прекрасна!

Он повернулся к грузовику, и голос его задрожал:

— Билл! Девушка здесь! Это Сван!

Билл Макгенри, ближайший сосед Слая и владелец фургона, осторожно открыл дверцу и вышел.

— Мы на эту дорогу убили черт знает сколько времени! — пожаловался Слай. — Еще один ухаб — и моя задница превратилась бы в отбивную! К счастью, мы запаслись горючим, а то последние двадцать миль пришлось бы идти пешком!

Он оглянулся, ища кого-то.

— А где ковбой?

— Мы похоронили Расти несколько дней назад, — сказал Джош. — На поле, не очень далеко отсюда.

— Ох-хо. — Слай помрачнел. — Вот беда! Жалко. Он, похоже, неплохой был человек.

— Это точно. — Джош наклонил голову, вглядываясь в грузовик. — Что вы здесь делаете?

— Я знал, что вы собираетесь в Мериз-Рест. Когда вы от меня уезжали, вы сказали, что поедете сюда. Вот я и решил навестить вас.

— Почему? Отсюда до твоего дома по меньшей мере пятьдесят миль по плохой дороге!

— А то моя бедная задница этого не знает! Боже милостивый, как бы мне хотелось посидеть на мягкой подушке!

Он потер больной крестец.

— Верно, поездка как пить дать не из приятных, — согласился Джош. — Но ты наверняка знал это еще до отъезда. Так почему ты приехал?

Слай сверкнул глазами:

— А вы угадайте!

Он пристально посмотрел на хижины Мериз-Реста:

— Боже, здесь город или сортир? Что за ужасный запах!

— Если останешься здесь достаточно долго, скоро к нему привыкнешь.

— Ну, я сюда ровно на один день. Один день — столько, сколько мне нужно, чтобы вернуть долг.

— Долг? Какой долг?

— Сван и тебе за то, что ты привел ее ко мне. Давай, Билл!

И Билл Макгенри, который обошел грузовик и стоял сзади, потянул за брезент, покрывавший кузов.

Грузовик был полон небольших красных яблок.

По толпе прокатился дружный вздох. В воздухе разлился свежий яблочный аромат. Слай засмеялся. Он смеялся до изнеможения, а потом залез в грузовик и взял лежавшую там лопату.

— Я привез тебе яблок со своего дерева, Сван! — закричал он и расплылся в улыбке. — Куда их тебе положить?

Сван не знала, что сказать. Она раньше никогда не видела столько яблок, разве что в супермаркете. Они были ярко-красные, каждое размером с детский кулак. Она стояла, оторопело глядя на них, и думала, что, должно быть, выглядит полнейшей дурой, но потом сообразила, куда их деть.

— Туда. — Она указала на толпу вокруг.

Слай кивнул.

— Да, мэм, — согласился он и лопатой стал кидать фрукты через головы.

Яблоки дождем падали с неба, и голодные жители Мериз-Реста тянули руки, чтобы их поймать. Яблоки отскакивали от их голов, плеч и спин, но никто не обращал на это внимания. Послышался рев голосов: из переулков и лачуг побежали другие, чтобы схватить хотя бы один плод. Они плясали под яблочным дождем, подпрыгивая, крича и хлопая в ладоши. Лопата Слая Моуди продолжала работать, и все больше людей выбегало из переулков, но драки из-за драгоценного лакомства не было. Все стремились получить по яблоку, а Слай все бросал и бросал фрукты в толпу, и груда в машине, казалось, почти не убывала.

Слай улыбался как в бреду. Он хотел рассказать Сван, как два дня назад проснулся и обнаружил, что его яблоня отяжелела от сотен плодов. Но как только яблоки сорвали, сразу же раскрылись новые почки, и весь неправдоподобно короткий цикл повторился. Это было самое удивительное, самое чудесное, что Слай видел в жизни: одно-единственное дерево, казалось, могло дать сотни, а может, тысячи яблок. У них с Карлой уже были полны все корзины.

Всякий раз, как Слай сгружал урожай, его встречали возгласами и смехом. Когда яблоки раскатывались по земле, толпа рассеивалась. Сван, Сестру и Джоша потеснили и разделили. Вдруг Сван почувствовала, что людской поток несет ее, как тростинку по течению реки. Она услышала, как Сестра кричит: «Сван!» — но их разделяло уже около тридцати футов. Джош отчаянно пытался пробиться сквозь толпу, стараясь никого не потревожить.

В плечо Сван ударилось яблоко, упало на землю и откатилось на несколько футов. Она успела наклониться, и когда подняла его, то в трех футах от себя увидела ноги в стоптанных коричневых ботинках.

Она ощутила холод — пронизывающий до костей.

И сразу поняла, кто это…

Сердце у нее забилось. Страх волной прошел по спине. Человек в коричневых ботинках не двигался, и люди его не толкали. Они избегали его, как будто отпугиваемые холодом. Яблоки падали на землю, толпа волновалась, но никто не поднимал плоды, которые лежали между Сван и этим человеком.

Ее первым, почти непреодолимым желанием было закричать, позвать на помощь Джоша или Сестру — но она чувствовала, что именно этого он и ждет. Как только она выпрямится и откроет рот, горящая рука окажется у нее на шее. Она не знала, что делать, и была так напугана, что чуть не обмочилась. Но потом сжала зубы и медленно, грациозно встала, зажав в руке яблоко. Сван посмотрела на него: ей хотелось видеть лицо человека с алым глазом.

Он явился в обличье тощего чернокожего мужчины в джинсах и футболке под оливково-зеленой курткой. Шея была обмотана алым шарфом, а пронизывающие ужасные глаза светились, будто бледный янтарь. Его взгляд застыл. Он ухмыльнулся, и Сван увидела, как во рту у него блеснул серебряный зуб.

Сестра была слишком далеко. Джош еще только пробирался сквозь толпу. Человек с алым глазом стоял в трех футах от Сван, и ей казалось, что все кружатся вокруг них в медленном хороводе и только она и этот человек стоят неподвижно. Она знала, что должна сама определить свою участь, потому что не было никого, кто мог бы помочь ей.

Но в глазах маски, за которой он укрывался, она чувствовала что-то иное — что-то за холодным змеиным блеском зла, что-то более глубокое… и почти человеческое. Она вспомнила, что видела то же самое в глазах дяди Томми в тот вечер, когда он топтал ее цветы, семь лет назад, в Канзасе, на трейлерной автостоянке: это было что-то блуждающее и тоскующее, навеки скрытое от света и обезумевшее, как тигр в темной клетке. Тупая надменность и выродившаяся гордость, глупость и ярость, разгоревшиеся до атомного пожара. Но было и что-то от потерявшегося заплаканного маленького мальчика.

Сван его знала. Знала, что он сделал и что он сделает. И в этот миг узнавания она подняла руку, протянул в его сторону — и предложила ему яблоко.

— Я вас прощаю, — сказала она.

Его улыбка сломалась, как отражение во вдруг разбившемся зеркале.

Он неуверенно моргнул, и в его глазах Сван увидела огонь и жестокость, сжатую боль и человеческое страдание, такое неистовое, что у нее чуть не разорвалось сердце. Он был весь как вопль, заключенный в ненадежную, порочную вещь. Она увидела, из чего он сделан, и очень хорошо поняла его.

— Возьмите, — сказала она. Ее сердце отчаянно колотилось, но она знала, что он набросится на нее при первых же признаках страха. — Пора.

Ухмылка исчезла. Его взгляд перебегал с ее лица на яблоко и обратно, как метроном смерти.

— Возьмите, — повторила Сван, и кровь так отчаянно стучала у нее в голове, что она не слышала себя.

Он пристально посмотрел ей в глаза — и Сван почувствовала, что он ледяным копьем прощупывает ее душу. Небольшие проколы там и сям, а потом темный просмотр ее воспоминаний. Как будто он вторгался в ее жизнь, хватал и пачкал грязными руками, а потом отбрасывал. Но она уверенно и твердо выдержала его взгляд и не отступила.

Яблоко снова привлекло его внимание, и ледяная игла перестала пронзать душу Сван. Она увидела, что глаза его что-то заволокло, а рот открылся. Оттуда выползла зеленая муха. Короткий вираж вокруг головы Сван — и муха упала в грязь.

Рука его начала подниматься. Медленно. Очень медленно.

Сван не смотрела на его руку, но чувствовала, как та поднимается, словно голова кобры. Она ждала, что сейчас ладонь воспламенится. Но этого не произошло.

Его пальцы потянулись к яблоку.

И Сван увидела, что его рука дрожит.

Он почти взял яблоко.

Почти.

Другая его рука вдруг схватила тянувшуюся к яблоку за запястье, отдернула, прижала к груди. Он издал задыхающийся стон — словно ветер промчался по зубчатым стенам замка ада, глаза его едва не вылезли из орбит. Он отпрянул от Сван, заскрипел зубами и на миг растерялся: один его глаз побледнел и стал голубым, а на черной коже проступили белые полосы. На правой щеке, как шрам, зазиял второй рот, полный блестящих белых зубов.

В его глазах была и ненависть, и ярость, и страстное желание несбыточного.

Он повернулся и побежал. Временное оцепенение сразу же прошло, и толпа снова закружилась вокруг Сван, подбирая упавшие яблоки.

Джош был уже в нескольких шагах от Сван, пробираясь ей на выручку. Но теперь все было в порядке, она знала. Она уже не нуждалась в защите.

Кто-то другой выхватил яблоко из ее рук.

Она увидела лицо Робина.

— Надеюсь, это для меня? — сказал он и улыбнулся, перед тем как откусить.


Он бежал по грязным переулкам Мериз-Реста, прижимая руку к груди, сам не зная куда. Рука дрожала, будто старалась освободиться. Собаки бросались врассыпную с его дороги, а потом он споткнулся о какую-то железяку, упал в грязь, встал и, шатаясь, отправился дальше.

Если бы кто-нибудь видел его лицо, он стал бы свидетелем тысячи превращений.

«Слишком поздно! — восклицал он про себя. — Слишком поздно! Слишком поздно!»

Он намеревался поджечь ее прямо там, среди всех, и смеяться, глядя, как она выплясывает. Но увидел прощение в ее глазах — и не смог этого вынести. Прощение даже для него.

Да, он собрался было взять яблоко. На мгновение ему захотелось его взять, он словно делал первый шаг по темному коридору, ведущему обратно к свету… Но ярость и боль вспыхнули в нем, и он почувствовал, что мироздание пошатнулось, колеса времени замедляют ход. Поздно! Слишком поздно!

Но для того чтобы выжить, сказал он себе, ему не нужен никто и ничто. Он многое стерпел и стерпит еще, такова теперь его участь. И теперь был его праздник. Он всегда шел в одиночестве. Всегда один. Всегда…

С окраины Мериз-Реста донесся вопль, и те, кто его слышал, могли подумать, что с кого-то заживо сдирают кожу. Но люди были заняты тем, что собирали яблоки и со смехом их ели, — они ничего не слышали.

Глава 71Визит к Спасителю

Вокруг парковки пятнадцатью милями южнее развалин Линкольна, штат Небраска, в ночи светилось кольцо факелов. В центре площадки стоял комплекс кирпичных зданий, соединенных крытыми переходами, с люками и вентиляционными выходами на плоских крышах. Ржавые металлические буквы, уцелевшие через одну, на одном из зданий складывались в название какого-то магазина: «Гринбрайер».

На западном краю площадки дважды вспыхнули фары джипа. Примерно через двадцать секунд последовала ответная двойная вспышка фар пикапа с бронированным ветровым стеклом, припаркованного у одного из въездов.

— Это сигнал, — сказал Роланд Кронингер. — Поехали.

Джад Лоури медленно вел джип через стоянку к фарам. Шины скрипели по кирпичам, по кускам железа, старым костям и другим обломкам, устилавшим засыпанный снегом бетон. Позади сидел солдат с автоматической винтовкой, у Лоури в плечевой кобуре был пистолет, но Роланд не был вооружен. Он следил, как постепенно сокращалось расстояние между машинами. И у джипа, и у грузовика на антеннах развевались белые лоскуты.

— Они нипочем не выпустят вас отсюда живым, — с деланой небрежностью сказал Лоури и покосился на капитана Кронингера. Забинтованное лицо Роланда скрывал капюшон. — Почему вы вызвались добровольцем?

Спрятанное лицо медленно повернулось к Лоури.

— А мне нравятся острые ощущения.

— Да. Похоже, они у вас будут… сэр.

Лоури провел джип мимо остова сгоревшей машины и затормозил. Грузовик, отделенный от них примерно пятьюдесятью футами, замедлил ход. Машины остановились в тридцати футах друг от друга.

Возле грузовика не было заметно никакого движения.

— Мы ждем! — крикнул из окна Роланд. Дыхание паром вырвалось из его бугристых губ.

Время шло, ответа не было. Потом со стороны пассажирского места открылась дверь, из машины вылез блондин в темно-синей куртке, коричневых брюках и ботинках. Он сделал несколько шагов от пикапа и навел на ветровое стекло джипа ружье.

— Спокойно, — предупредил Роланд, когда Лоури полез за пистолетом.

Из грузовика вышел еще один человек и встал рядом с первым. Стройный, с коротко остриженными темными волосами. Он поднял руки, чтобы показать, что не вооружен.

— Ладно! — раздраженно сказал тот, что с ружьем. — К делу!

Капитан боялся. Но он уже давно научился подавлять в себе ребенка Роланда и призывать сэра Роланда, авантюриста на службе Короля, да исполнится воля Короля, аминь. Его ладони в перчатках взмокли, но он открыл дверь и вышел.

За ним вышел солдат с автоматической винтовкой и встал чуть в стороне, целясь в вооруженного мужчину.

Роланд быстро взглянул на Лоури, чтобы убедиться, что этот дурак не собирается стрелять, и пошел к грузовику. Темноволосый двинулся к джипу, его глаза нервно бегали. Они шли, не глядя друг на друга. Человек с ружьем схватил Роланда за руку почти в то же самое мгновение, когда солдат «АСВ» толкнул пленника в сторону джипа.

Кронингера заставили прислониться к грузовику, развести руки и расставить ноги и обыскали. Когда эта процедура была закончена, блондин развернул его и упер дуло ему под подбородок.

— Что с твоим лицом? — требовательно спросил он. — Что под повязками?

— Я сильно обгорел, — ответил Роланд. — Вот и все.

— Мне это не нравится!

У него были гладкие, тонкие, светлые волосы и свирепые голубые глаза, как у маньяка.

— Несовершенство — это работа Сатаны. Хвала Спасителю!

— Мы уже договорились, — сказал Роланд.

Заложника — представителя «Американской верности» — затолкали в джип «АСВ».

— Спаситель ждет меня, — добавил Роланд.

Человек неуверенно примолк. Лоури дал задний ход, лишая его возможности пойти на попятную. Роланд не знал, разумно он поступает или глупо.

— Залезай!

Солдат «Американской верности» грубо затолкал его в кабину. Грузовик развернулся и поехал обратно.

Сквозь узкую щель в бронированном ветровом стекле Роланд видел другие машины, защищавшие цитадель «Американской верности»: бронированный грузовик с едва различимой надписью на борту, джип с пулеметом вместо заднего сиденья, тракторный прицеп, оборудованный под БТР, — из каждого отсека выглядывало дуло винтовки или пулемета; почтовый фургон с металлической башней с бойницами наверху, снова легковые автомобили и грузовики и, наконец, машина, от которой у Роланда в горле встал комок величиной с куриное яйцо, — низко посаженный, зловещего вида танк, покрытый цветастыми надписями вроде «Жук любви» и «Спаситель жив!». Пушка танка, как заметил Роланд, была нацелена в направлении трейлера полковника Маклина, где его Король с прошлой ночи страдал от лихорадки и был теперь недееспособен.

Грузовик проехал между танком и автомобилем, двинулся вниз по склону и въехал в торговый центр со стороны открытого темного пространства, где раньше были стеклянные двери.

Фары осветили широкую торговую зону, представлявшую собой площадку, по обеим сторонам которой стояли лавочки, давно уже разграбленные и разрушенные. Солдаты с винтовками, пистолетами и ружьями приветственно махали грузовику, в центральном коридоре и в ларьках горели сотни фонарей, и по всему зданию мерцали оранжевые блики, как на Хеллоуин. Роланд увидел сотни палаток, втиснутых где только можно. Свободным оставался только проезд, по которому и катил грузовик. Внутри торгового центра разбила палатки вся «Американская верность», понял Роланд; когда грузовик свернул в освещенный дворик, Кронингер услышал пение и увидел огонь костра.

В крытый дворик набилось, пожалуй, до тысячи человек. Они раскачивались, хлопали в ладоши и пели вокруг большого костра, дым от которого уходил вверх через разбитое стекло. Почти у всех за плечами висели винтовки, и Роланд знал, что одной из причин, почему Спаситель пригласил офицера «АСВ», было желание продемонстрировать свое вооружение и войска. Но Роланд принял приглашение курьера, движимый желанием найти слабое место в крепости Спасителя.

Грузовик не стал въезжать во дворик, а проехал в сторону по другому коридору. Вдоль него тоже тянулись разграбленные лавочки, теперь заполненные палатками, железными бочками с бензином и топливом, чем-то вроде контейнеров с консервами и водой в бутылках, одеждой, оружием и прочими припасами. Грузовик остановился у одного из ларьков. Блондин с ружьем вышел и знаком велел Роланду следовать за ним. Перед тем как войти, Роланд заметил над входом обломки вывески: «Книжный магазин Далтона».

Над витриной — обе кассы были разбиты вдребезги — светили три фонаря. Стены в магазине обгорели, ботинки Роланда хрустели по корешкам обуглившихся книг. На полках не осталось ни одного журнала, ни одной таблицы, все было свалено в кучу и сожжено. Еще несколько фонарей горело у задней информационной стойки. Мужчина с ружьем толкнул Роланда к закрытой двери склада, где стоял навытяжку еще один солдат «Американской верности». Когда Роланд приблизился, караульный опустил винтовку и щелкнул предохранителем.

— Стой! — сказал он.

Роланд остановился.

Солдат постучал в дверь.

Выглянул низенький лысый человек с лисьими чертами лица. Он ласково улыбнулся:

— А, вы уже здесь! Он скоро будет готов увидеться с вами. Как вас зовут?

— Роланд Кронингер.

Человек втянул голову обратно в комнату и закрыл дверь. Потом она вдруг снова открылась, и лысый спросил:

— Вы еврей?

— Нет.

Тут кто-то стянул капюшон с головы Роланда.

— Смотрите! — сказал человек с ружьем. — Передайте ему, что они послали какого-то больного!

— Ох-ох, милый. — Лысый досадливо посмотрел на забинтованное лицо парламентера. — Что с вами, Роланд?

— Я обгорел семь…

— Да это лжец с раздвоенным языком, брат Норман! — Дуло ружья уперлось в твердые наросты на черепе Роланда. — У него сатанинская проказа!

Брат Норман нахмурился и сочувственно почмокал губами.

— Подождите минутку, — сказал он и снова скрылся за дверью склада.

Потом вернулся, приблизился к Роланду и промолвил:

— Откройте рот, пожалуйста.

— Что?

Ружье уперлось ему в голову.

— Выполнять.

Роланд повиновался. Брат Норман улыбнулся.

— Хорошо. Теперь высуньте язык. О, по-моему, вам нужна новая зубная щетка!

Он положил на язык Роланду маленькое серебряное распятие.

— Теперь подержите это несколько секунд во рту, хорошо? Не проглотите!

Роланд передвинул распятие по языку и закрыл рот. Брат Норман одобрительно улыбнулся.

— Это распятие благословил Спаситель, — объяснил он. — Оно особое. Если в вас сидит какая-то порча, то оно почернеет, когда вы откроете рот. А если оно почернеет, брат Эдвард вышибет вам мозги.

Глаза Роланда за очками на мгновение расширились.

Прошло секунд сорок.

— Откройте! — весело потребовал брат Норман.

Роланд открыл рот, медленно высунул язык и стал наблюдать за реакцией мужчины.

— Догадываюсь, — сказал брат Норман.

Он снял распятие с языка Роланда и поднял. Оно осталось ярко-серебристым.

— Вы выдержали испытание! — объявил лысый. — Спаситель сейчас увидится с вами.

Брат Эдвард в последний раз хорошенько толкнул Роланда в голову, и гость последовал за братом Норманом в помещение склада. Пот струйками тек у Роланда по бокам, но парень оставался спокоен и собран.

За столом, освещенным лампой, в обществе мужчины и молодой женщины сидел господин с вьющимися, зачесанными назад седыми волосами. В комнате находились еще два или три человека, которые стояли в тени.

— Здравствуй, Роланд, — тихо сказал седовласый и улыбнулся левым уголком рта.

Он очень спокойно держал голову, и Роланду был виден только его профиль: высокий аристократический лоб, ястребиный нос, прямые седые брови над ясными голубыми глазами, чисто выбритые щеки и мощный, как молоток, подбородок. Роланд подумал, что этому человеку уже под шестьдесят, но на первый взгляд у него было крепкое здоровье и неиспорченное лицо. Одет он был в полосатый костюм с жилетом и голубым галстуком и выглядел так, словно готовился к телевыступлению. Однако, присмотревшись повнимательнее, Роланд увидел на пиджаке заплатки, а брюки на коленях были залатаны кожей. Спаситель был в походных ботинках. На шее висели, покачиваясь, примерно двенадцать или пятнадцать серебряных и золотых распятий на цепочках, некоторые были усыпаны драгоценными камнями. Крепкие руки Спасителя украшало с полудюжины сверкающих бриллиантовых колец.

Мужчина и молодая женщина с карандашами и аппликаторами работали над его лицом. Роланд увидел на столе открытую косметичку.

Спаситель чуть приподнял голову, чтобы женщина могла напудрить ему шею.

— Через пять минут я собираюсь предстать перед своими людьми, Роланд. Они сейчас поют в мою честь. У них голоса как у ангелочков, согласись?

Роланд не ответил, и Спаситель слабо улыбнулся.

— Сколько времени прошло с тех пор, как ты слышал музыку?

— У меня есть своя, — ответил Роланд.

Спаситель повернул голову направо — мужчина подрисовывал ему бровь.

— Я всегда стараюсь выглядеть как можно лучше, — сказал он. — Запущенности и неряшеству не может быть никаких извинений, даже в наше время, в эти дни. Мне хочется, чтобы мои люди смотрели на меня и чувствовали уверенность. А уверенность — хорошая вещь. Она означает, что вы сильны и можете справиться с ловушками, которые расставил вам Сатана. Ах, Роланд, Сатана сейчас очень занят, да! — Он сложил руки на коленях. — Конечно, у него множество лиц, множество имен — и одним из этих имен может быть Роланд, так?

— Нет.

— Но Сатана всегда лжет, чего же мне ждать?

Он засмеялся, его поддержали и остальные. Успокоившись, он позволил женщине наложить румяна на левую щеку.

— Хорошо, Сатана, то есть Роланд, скажи мне, чего вы хотите. А заодно объясни, почему вы со своей армией демонов преследовали нас последние два дня и почему вы сейчас нас окружили. Если бы я что-нибудь понимал в тактике, я бы мог подумать, что вы собираетесь начать осаду. Мне бы не хотелось так думать. Мысль обо всех этих бедолагах, что умрут за своего хозяина, столь прискорбна… Говори, Сатана!

Голос его щелкнул, как кнут, и все в комнате, кроме Роланда, вздрогнули.

— Я Роланд Кронингер, капитан «Армии совершенных воинов». Мой командир — полковник Джеймс Маклин. Нам нужны бензин, топливо, продовольствие и оружие. Если вы предоставите нам это в течение шести часов, то мы отойдем и оставим вас в покое.

— Ты хочешь сказать, в смертном покое? — усмехнулся Спаситель и повернул бы лицо к Роланду, но женщина пудрила ему лоб. — «Армия совершенных воинов»? Кажется, я слышал о вас. Я полагал, что вы в Колорадо.

— Мы перебазировались.

— Да, это то, что обычно делают армии! Нам уже приходилось встречаться с «армиями», — сказал он, с отвращением выговаривая это слово. — У некоторых не хватало обмундирования и оружия, и все они распадались, как бумажные куклы. Ни одна армия не может устоять перед Спасителем, Роланд. Возвращайся к своему командиру и скажи ему это. Передай, что я буду молиться за ваши души.

Сейчас от Роланда отделаются. Он решил испробовать другую тактику.

— Кому вы собираетесь молиться? Богу на вершине горы Уорик?

Наступило молчание. Гримеры замерли и посмотрели на Роланда. Он слышал в наступившей тишине, как дышит Спаситель.

— Брат Гэри присоединился к нам, — спокойно продолжал Роланд. — Он все нам рассказал — куда вы собираетесь и зачем.

Под убедительным воздействием Роланда в черном трейлере Гэри Кейтс повторил свой рассказ о боге, живущем на вершине горы Уорик в Западной Виргинии, и что-то о черном ящике и серебряном ключе, который должен решить, будет жить Земля или умрет. Даже пытка не смогла изменить его рассказ. Верный своему слову, Маклин сохранил ему жизнь: с брата Гэри содрали кожу и повесили за лодыжки на флагштоке перед саттонской почтой.

Тишина затянулась. Наконец Спаситель тихо сказал:

— Я не знаю никакого брата Гэри.

— Но он вас знает. Он сказал нам, сколько у вас солдат. От него мы узнали о двух танках. Я видел один из них и подозреваю, что другой где-то поблизости. Брат Гэри — настоящий кладезь информации! Он рассказал мне о брате Тимоти, который ведет вас к горе Уорик, чтобы найти бога.

Роланд улыбнулся, показав испорченные зубы:

— Но бог ближе, не в Западной Виргинии. Гораздо ближе. Он здесь, у вас под самым носом, и он взорвет вас к чертям, если вы через шесть часов не дадите нам того, что нам нужно.

Спаситель сидел очень тихо. Роланд увидел, что он дрожит: левая сторона его рта дергается, а левый глаз начинает выкатываться, как будто выталкиваемый вулканическим давлением.

Он оттолкнул гримеров в сторону. Голова его повернулась к Роланду — и тот увидел все его лицо.

Левая сторона была совершенна, оживленная краской и припудренная. Правая же вся представляла собой кошмарный шрам: плоть выпирала из ужасной раны, глаз был белым и мертвым, как речная галька.

Живой глаз Спасителя уставился на Роланда, как в час Страшного суда. Спаситель встал, схватил стул и швырнул его через комнату. Он приблизился к Роланду — маленькие распятия качались и звенели у него на шее — и поднял кулак.

Кронингер не двинулся с места.

Они пристально смотрели друг другу в глаза. Стояла глубокая тишина, как перед столкновением неодолимой силы и несокрушимой преграды.

— Спаситель! — сказал чей-то голос. — Он дурак и старается поймать тебя на крючок.

Человек с распятиями заколебался, моргнул, и Роланду почудилось, что он видит, как в голове у него вертятся колесики в попытке осмыслить ситуацию.

Из мрака справа от Роланда появилась фигура. Это был высокий худой мужчина лет тридцати, с зачесанными назад темными волосами над глубоко посаженными карими глазами. Со лба назад зигзагом, подобно молнии, шел шрам от ожога, и вдоль него волосы побелели.

— Не трогай его, Спаситель, — сказал он тихо и настойчиво. — У них брат Кеннет.

— Брат Кеннет? — Спаситель в недоумении покачал головой.

— Вы послали брата Кеннета в заложники в обмен на этого человека. Брат Кеннет — хороший механик. Мы же не хотим, чтобы он пострадал, правда?

— Брат Кеннет, — повторил Спаситель. — Хороший механик. Да. Он хороший механик.

— Вам пора, — сказал человек. — Они поют для вас.

— Да. Поют. Для меня.

Спаситель посмотрел на свой кулак, зависший в воздухе, разжал его. Рука повисла вдоль тела. Затем он уставился в пол, его губы задергались в бегающей улыбке.

— Боже мой, боже мой, — нервничал брат Норман, — давайте скорее закончим работу, ребятушки! Он сейчас здесь, и мы хотим, чтобы он выглядел хорошо.

Еще двое неожиданно возникли из тени, взяли Спасителя за руки и повернули его кругом, как марионетку, чтобы гримеры могли закончить работу.

— Ты глупый, дурной язычник, — сказал Роланду человек в очках. — Тебе, должно быть, очень хочется умереть.

— Через шесть часов посмотрим, кто должен умереть, а кто будет жить.

— Бог живет на горе Уорик. Он живет у вершины, где угольные рудники. Я видел его. Я прикасался к нему. Меня зовут брат Тимоти.

— Бог для тебя.

— Ты можешь пойти с нами, если хочешь. Ты можешь присоединиться к нам и пойти искать Бога, чтобы узнать, как умрут нечестивые в последний час. Он все еще там, ожидает нас. Не сомневайся, он там.

— И когда намечается последний час?

Брат Тимоти улыбнулся:

— Это известно только Богу. Но он показал мне, как огонь польется с небес. И в этом дожде потонул бы даже Ноев ковчег. В последний час все несовершенные и порочные будут смыты без следа, и мир снова станет свежим и новым.

— Правильно, — сказал Роланд.

— Да, правильно. Я был с Богом семь дней и семь ночей на горе Уорик. И он научил меня молитве, которую надо произнести в последний час.

Брат Тимоти закрыл глаза, блаженно улыбаясь, и начал декламировать:

Вот Белладонна, Владычица Скал,

Владычица обстоятельств.

Вот человек с тремя опорами, вот Колесо,

А вот одноглазый купец, эта карта —

Пустая — то, что купец несет за спиной,

От меня это скрыто. Но я не вижу

Повешенного. Ваша смерть от воды[7].

Когда он открыл глаза, в них блестели слезы.

— Прогоните отсюда Сатану! — закричал Спаситель. — Выгоните его.

— Шесть часов, — произнес Роланд, но в его мозгах, как гул похоронного колокола, звучала молитва о последнем часе.

— Изыди, Сатана; изыди, Сатана, — нараспев заговорил Спаситель, — изыди, Са…

Роланда вывели из комнаты и вновь передали брату Эдварду, который повел его обратно. Кронингер старательно запоминал все, что видел, чтобы доложить потом полковнику Маклину. Он не обнаружил явных слабых мест, но как только сядет составлять карту дислокации — возможно, одна из них станет очевидной.

Ритуал со световыми сигналами повторился. Роланда вернули к джипу, и снова они с братом Кеннетом разминулись, не глядя друг на друга. Затем он очутился в салоне автомобиля и еще раз с облегчением вздохнул, когда Джад Лоури поехал к огням лагеря «АСВ».

— Повеселился? — спросил Лоури.

— Да. Быстро доставь меня в штаб.

«Но я не вижу Повешенного», — думал Роланд.

Божья молитва в последний час казалась ему знакомой — но это была не молитва. Нет. Это было… Это было…

Вокруг трейлера полковника что-то происходило. Охранники сгрудились у лестницы, и один из них стучал в дверь прикладом винтовки. Едва джип замедлил ход, Роланд выскочил из машины и побежал к трейлеру.

— Что происходит?

Один из охранников поспешно козырнул:

— Полковник заперся изнутри, сэр! Мы не можем открыть дверь, и… Вам лучше послушать самому.

Роланд поднялся по ступенькам, отстранил от двери другого охранника и прислушался.

Сквозь металлическую дверь слышался треск ломающейся мебели и звон битого стекла. Затем раздался звериный вой, от которого бросило в дрожь даже Роланда Кронингера.

— Боже! — сказал Лоури, белея. — Там с ним какое-то животное!

В последний раз, когда Роланд видел полковника, он был прикован к постели и горел в лихорадке.

— Кто-то должен был находиться с ним все время! — рявкнул Роланд. — Что случилось?

— Я только вышел на пять минут покурить! — сказал другой охранник, и в его глазах промелькнул ужас — он понял, что ему придется дорого заплатить за эту сигарету. — Всего на пять минут, сэр!

Роланд забарабанил в дверь кулаком:

— Полковник! Полковник! Откройте! Это Роланд!

Шум перешел в гортанное хрюканье, напоминавшее чудовищный эквивалент всхлипываний. Что-то еще разбилось вдребезги, и в трейлере воцарилась тишина.

Кронингер опять постучал в дверь, отошел назад и приказал охранникам открыть, даже если придется сорвать ее с петель.

Но тут кто-то спокойно поднялся по ступенькам, и к самому замку скользнула рука, сжимавшая нож с тонким лезвием.

— Не возражаете, если я попробую, капитан? — Воздух со свистом проходил через отверстие на том месте, где раньше был нос Альвина Мангрима.

Роланду были отвратительны и Мангрим, и его урод-карлик, который подпрыгивал в нескольких футах от них. Но попробовать стоило, и Роланд выдохнул:

— Валяй.

Мангрим занялся замочной скважиной. Он принялся чуть заметно поворачивать нож вперед и назад, как отмычку.

— Если он закрыл на засовы, то ничего не получится, — сказал он. — Посмотрим.

— Делай что можешь.

— Ножи знают мое имя, капитан. Они говорят со мной и подсказывают мне, что надо делать. Вот этот дает советы прямо сейчас. Он говорит: «Легкость, Альвин, лишь настоящая легкость — иначе ничего не добьешься».

Он аккуратно повернул лезвие, и раздался щелчок.

— Видите?

Засовы оказались не задвинуты, и дверь открылась.

Роланд вошел в затемненный трейлер, Лоури и Мангрим последовали за ним.

— Нам нужен свет! — крикнул Роланд.

Охранник, который проштрафился с сигаретой, зажег фонарь и передал капитану.

В первой комнате царил полный кавардак: стол перевернут, стул разломан на кусочки, а сорванные со стойки у стены винтовки, по-видимому, использовались для того, чтобы разбить вдребезги лампы и мебель.

Роланд вошел в разоренную спальню. Полковника Маклина там не оказалось, но свет выхватил из темноты нечто, на первый взгляд показавшееся капитану осколками серой керамики, разбросанными по влажной от пота подушке. Он поднял один из них и осмотрел. Он не мог точно определить, что это такое, но какая-то белая желеобразная масса испачкала ему пальцы, и Роланд отшвырнул кусочек в сторону.

— Его здесь нет! — крикнул Лоури из другого угла трейлера.

— Он должен быть где-то здесь! — громко отозвался Роланд.

Внезапно он услышал какой-то звук.

Плач.

Доносился он из туалета.

— Полковник?

Всхлипывания прекратились, но Роланд по-прежнему слышал нервное, испуганное дыхание.

Он подошел к туалету, взялся за ручку двери и начал поворачивать.

— Убирайтесь прочь, черт бы вас побрал! — прогремел голос за дверью.

Роланда передернуло. Этот голос был кошмарной пародией на полковника Маклина. Он звучал так, словно полковник полоскал горло бритвенными лезвиями.

— Я вынужден открыть дверь, полковник.

— Нет… нет… пожалуйста, уходите!

Вновь послышались гортанные звуки, и Роланд понял, что Маклин плачет.

Спина Роланда окаменела. Он терпеть не мог, когда Король проявлял слабость. Не пристало Королю вести себя так. Королю нельзя терять самообладание, никогда! Он повернул ручку и толкнул дверь, держа перед собой фонарик, чтобы видеть, что там внутри.

Увидел — и пронзительно закричал.

Роланд попятился, все еще крича, а тварь — тварь, одетая в форму полковника Маклина и даже с усеянной гвоздями рукой, — выползла из туалета и с безумной ухмылкой начала подниматься.

Корка наростов исчезла с лица и головы полковника, и когда Роланд отступил через комнату, понял, что именно лежало на подушке.

Лицо Маклина выглядело вывернутым наизнанку. Плоть была белой, как кость, нос ввалился внутрь. Сосуды, мышцы, хрящи бежали по поверхности его лица — оно искажалось и дергалось, когда он открывал страшные челюсти и смеялся диким смехом, похожим на царапанье когтей по стеклу.

Его зубы превратились в зазубренные клыки, десны были испещрены и желты. На лбу, на костлявых щеках, вокруг ошеломленных пристальных льдисто-голубых глаз вздулись толстые вены — словно черви, они расползались по лицу и исчезали в спутанной седой шевелюре. Казалось, весь внешний слой лица Маклина то ли содран, то ли сгнил, и обнажилось нечто вроде живого черепа. Ничего подобного Роланд никогда не видел.

Маклин смеялся, и его нелепо торчавшие челюсти и обнаженные мышцы дергались и прыгали. Вены пульсировали, как при высоком давлении. Но когда он смеялся, в его глазах блестели слезы, и он принялся снова и снова колотить деревянной рукой по стене, протыкая гвоздями насквозь дешевую панель.

В комнату вошли Лоури и Мангрим. Увидев чудовище в одежде полковника Маклина, Лоури резко остановился и его рука метнулась к пистолету, но Роланд схватил его за запястье.

Мангрим только улыбнулся:

— Пойдем отсюда, ребята!

Глава 72Леди

Сестре снилось солнце. Оно пылало в ослепительно-голубом небе, и женщина снова могла видеть свою тень. Ласковые лучи играли на ее лице, забирались в каждую морщинку, проникали под кожу к самым костям. «Благодать!» — думала она. Как приятно было больше не мерзнуть, видеть безоблачное голубое небо и собственную тень! Летний день обещал быть жарким. Лицо Сестры уже покрылось испариной, но и это было хорошо. Созерцать воздушную лазурь, не скрытую тучами, — это была одна из счастливейших минут ее жизни; и если бы Сестре пришлось выбирать, она попросила бы Бога разрешить ей умереть в лучах солнца.

Она протянула руки к светилу и громко заплакала от радости, потому что долгая, ужасная зима наконец-то закончилась.

Сидевшему на стуле у кровати Полу Торсону показалось, что Сестра сказала что-то, прозвучавшее как сонный шепот. Он подался вперед, прислушиваясь, но Сестра молчала. Воздух вокруг нее, казалось, дрожал от жары, хотя снаружи, за стенами домика, дул пронизывающий ветер, а сразу же после наступления темноты ударил мороз. Утром Сестра пожаловалась Полу на слабость, но провела на ногах весь день, пока лихорадка наконец не свалила ее. Обессилев, она упала на крыльце, а теперь, вот уже шесть часов, спала, время от времени впадая в горячечный бред.

Но и во сне Сестра не выпускала из рук кожаной сумки со стеклянным кольцом, и даже Джош не смог бы разжать ее пальцы. Пол знал, что она прошла с кольцом очень далекий путь, долго охраняла волшебный круг, защищала от посягательств. Она еще не готова расстаться с ним.

Раньше Пол предполагал, что встреча со Сван будет означать конец «путешествий во сне» с помощью кольца. Но утром он увидел, что Сестра вглядывается в стекло так же, как до их появления в Мериз-Ресте. Он заметил свет, сиявший в ее глазах, и понял, что значит этот взгляд: кольцо вновь уводило ее далеко-далеко, и она странствовала в мечтах, где-то в недосягаемых воображению Пола, немыслимых краях. Вернувшись — это обычно происходило через пятнадцать-двадцать секунд, — Сестра только покачала головой и отказалась говорить об этом. Она убрала стеклянное кольцо в сумку и больше в него не смотрела. Но Пол видел, что Сестра встревожена, и чувствовал, что тропа «снов наяву» сделала темный поворот.

— Как она?

В нескольких футах от него стояла Сван. Он не знал, давно ли она здесь.

— Без изменений, — ответил Пол. — Вся горит.

Сван подошла к постели. Она была уже знакома с симптомами этой болезни. Через два дня после визита Сильвестра Моуди с подарком для всех — яблоками — они с Джошем видели, как еще восемь человек с маской Иова провалились в горячечный коматозный сон. Когда наросты треснули у семерых из них, кожа их оказалась безупречна, и черты новых лиц выглядели намного красивее, чем прежде. Но с восьмым вышло иначе.

Этот человек по имени Делорен жил один в маленькой хижине на восточной окраине Мериз-Реста. Джоша и Сван позвал его сосед — он нашел Делорена на грязном полу сарая, неподвижного, в лихорадке. Джош поднял мужчину и понес его на тюфяк — и тут под весом гиганта треснула половица. Опустившись на колени, Хатчинс отжал доску, почувствовал запах гниющей плоти и увидел во мраке что-то мокрое и светлое. Он пошарил в образовавшейся дыре и вытащил отрезанную человеческую руку с обгрызенными пальцами.

В тот же момент маска Делорена треснула, и из-под нее выглянуло нечто черное, похожее на морду крокодила. Он с воплем сел, а как только понял, что его тайник обнаружен, пополз к Джошу, клацая острыми маленькими клыками. Сван отвела взгляд от Делорена прежде, чем отвалились остальные части его маски Иова, а Джош схватил каннибала сзади за шею и швырнул головой вперед в дверь. В последний раз они видели Делорена, когда он, закрыв руками лицо, бежал к лесу.

Трудно было сказать, сколько еще расчлененных тел спрятано под половицами лачуги и кем были эти люди. Потрясенный сосед рассказал, что Делорен всегда был тихим, спокойным человеком, который и мухи не обидит. По предложению Сван Джош поджег лачугу и спалил ее до основания. Вернувшись в дом Глории, он почти час отскребал руки, пока на коже не осталось и следов слизи Делорена.

Сван дотронулась до маски Иова, покрывавшей нижнюю половину лица Сестры, — там тоже пылал лихорадочный жар.

— Как ты думаешь, какая она в глубине души? — спросила Сван Пола.

— А?

— Скоро появится ее настоящее лицо, — сказала Сван, и ее темно-голубые глаза с множеством оттенков встретились с его глазами. — То, что находится под маской Иова, — это лицо человеческой души.

Пол почесал бороду. Он не понимал, о чем толкует Сван, но, когда она говорила, слушал ее, как и все остальные. Ее голос был мягким, однако в нем чувствовались сила мысли и способность приказывать, присущие обычно людям старше ее.

Вчера он работал в поле, помогал рыть лунки и увидел, как Сван сажает семена яблонь, собранные после праздника яблок. Она ясно и точно объяснила, какой глубины должны быть ямки и как далеко друг от друга располагаться. Затем — Джош шел за ней с корзиной, полной семян, — Сван взяла пригоршню почвы, поплевала на нее и обмазала этой землей все семена, прежде чем опустить их в лунки и засыпать. Самым безумным было то, что рядом со Сван у Пола появлялось стремление работать, хотя рытье ямок вовсе не являлось тем занятием, которому он хотел бы посвятить свою жизнь…

Присутствие Сван вселяло в Пола желание делать лунки старательно, не спеша, а одно слово ее похвалы заряжало его энергией, как электрический разряд — истощившуюся батарею. Наблюдая за другими, он видел, что и с ними происходит то же самое. Он знал, Сван может вырастить яблоню из каждого посаженного семени, и был горд собой, копая для нее лунки. Он верил в Сван и, коль скоро она сказала, что вот-вот покажется истинное лицо Сестры, верил и этому.

— Как ты думаешь, какая она в глубине души? — снова спросила Сван.

— Не знаю, — наконец ответил он, — я никогда не встречал никого столь мужественного. Она женщина особенная. Леди.

— Да.

Сван посмотрела на бугристую маску Иова и подумала: «Скоро, очень скоро».

— С ней все будет в порядке, — произнесла она. — Тебе нужно немного отдохнуть.

— Нет, я посижу тут до утра. Если почувствую, что меня клонит в сон, лягу здесь, на полу. А что, пора спать?

— Да, уже поздно.

— Я думаю, тебе лучше самой вздремнуть.

— Да, но когда случится это, я бы хотела увидеть ее.

— Я позову тебя, — пообещал Пол.

Потом ему показалось, что Сестра снова что-то сказала, и он наклонился к ней, чтобы расслышать. Сестра медленно мотнула головой туда-сюда, но не издала ни звука и снова замерла. Когда Пол оглянулся, девушка уже ушла.

Сван не хотелось спать. Она вновь чувствовала себя как ребенок в рождественскую ночь. Она прошла через первую комнату, где на полу вокруг печки уже спали другие, и открыла дверь. Ворвавшийся холодный ветер раздул угли в печи. Набросив пальто на плечи, Сван поспешно выбежала и закрыла за собой дверь.

— Нечего тебе тут делать так поздно, — проворчала Анна Макклэй, сидевшая на ступеньках крыльца рядом с бывшим сталеваром из Питсбурга по фамилии Половски. Оба были одеты в темные пальто, шапки и перчатки, вооружены винтовками. Еще одна пара охранников должна была заступить на вахту. Часовые менялись круглосуточно.

— Как Сестра?

— По-прежнему, — ответила Сван.

Она посмотрела на костер, разложенный посреди дороги. Порывы ветра вздымали в небо снопы красных искр. Около двадцати человек спали вокруг костра, еще несколько сидели, уставившись на огонь или разговаривая друг с другом, чтобы скоротать ночь. Сестра требовала, чтобы лачугу охраняли и днем и ночью, пока не удалось выяснить, где человек с алым глазом. Джош и другие с готовностью согласились. Добровольцы всю ночь оставались и вокруг костров в поле, следя за кукурузой и за новым участком, засеянным семенами яблонь.

Сван рассказала Джошу и Сестре о встрече в тот день с человеком с алым глазом в толпе; возможно, лишь отчасти, но она поняла, почему он так хочет загубить человеческое начало. Поняла она и другое: он хотел взять яблоко, но в последнюю секунду гнев и гордость победили. Девушке стало ясно, что он ненавидит ее и ненавидит себя за минутный порыв, но он еще и боялся ее. Увидев, как он убегает на неверных ногах, Сван осознала: прощение разрушает зло, вскрывая нарыв, удаляет гной.

Она не представляла, что могло случиться, если бы он взял яблоко. Но момент был упущен. И все же она больше не боялась, как раньше, человека с алым глазом и перестала смотреть через плечо на тех, кто проходит сзади.

Сван подошла к столбику крыльца, где был привязан Мул. Коня прикрыли несколькими накидками, перед ним стояло ведро колодезной воды. Найти для Мула еду было сложно, но Сван удалось сберечь дюжину яблочных огрызков, и сейчас она дала их коню вместе с кореньями и соломой, которую вытащила из тюфяка мистера Половски. Он любил лошадей и предложил помочь с кормом и питьем для Мула. Конь обычно не обращал внимания на незнакомцев, но, похоже, отнесся к Половски довольно спокойно.

Мул стоял, опустив голову, но, когда уловил запах Сван, зашевелил ноздрями, открыл глаза и насторожился. Девушка погладила его по носу, по сухой бархатной морде, и Мул с неописуемым блаженством уткнулся в ее пальцы.

Неожиданно Сван оглянулась и посмотрела в сторону костра. Он стоял там: черный силуэт на фоне искр и пламени. Она не видела его лица, но чувствовала, что он смотрит на нее. Покрывшись мурашками под тоненьким пальто, она быстро отвернулась, сосредоточив внимание на морде Мула. Но не удержалась и бросила быстрый взгляд на Робина, подошедшего поближе к перилам.

Сердце Сван восторженно запело, и она устремила взгляд вдаль. Боковым зрением она увидела, как Робин приближается, останавливается и притворяется, будто рассматривает что-то интересное на земле.

«Пора возвращаться, — сказала она самой себе. — Пора снова поглядеть, как там Сестра».

Но ее ноги отказывались идти. Робин был уже недалеко. Вдруг он снова в нерешительности повернулся к огню, как будто что-то опять привлекло его внимание. Он держал руки в карманах пальто и, казалось, пытался определиться, вернуться к теплу или нет. Сван не знала, чего хочет: чтобы он заговорил с ней или ушел, и чувствовала себя как кузнечик на раскаленной сковородке…

Затем Робин сделал еще шаг, словно подтверждая свой выбор. Но тут нервы у Сван сдали, и она резко повернулась, чтобы уйти в дом.

Мул принял этот порыв за приглашение поиграть: легко прикусил зубами пальцы Сван и продержал ее заложницей несколько секунд. Этого Робину хватило, чтобы подойти.

— Думаю, твоя лошадь голодна, — сказал он.

Сван высвободила пальцы. Ее сердце билось так, что она не сомневалась: должно быть, Робин слышит этот стук, как дальнюю грозу над горизонтом.

— Не уходи, — смягчился голос Робина, — пожалуйста.

Сван остановилась. Она подумала, что он совсем не похож на кинозвезд из журналов, которые, бывало, читала ее мать. В нем не было ничего от чистеньких тинейджеров из мыльных опер, так нравившихся Дарлин Прескотт. Его лицо, со всеми его тяжелыми линиями и углами, было молодым, но глаза — взрослыми. Они были пепельно-серыми и в свете костра казались красивыми. Сван встретила его взгляд и не увидела в нем прежней жесткости. Он смотрел ласково, даже нежно.

— Эй! — крикнула Анна Макклэй. — Шел бы ты отсюда. У Сван нет для тебя времени.

Суровая маска появилась на его лице снова.

— Тебя что, назначили ее стеречь?

— Не стеречь, умник. Защищать. А теперь будь паинькой, иди отсюда…

— Нет, — вмешалась Сван, — мне не нужны ни надзирательница, ни телохранитель. Спасибо за то, что вы обо мне заботитесь, Анна, но я сама могу постоять за себя.

— Ну извини. Я просто подумала, он опять тебе надоедает.

— Нет. Все в порядке. Правда.

— Ты уверена? Видала я таких типов — гуляет руки в брюки, а сам смотрит, где что плохо лежит.

— Уверена, — ответила Сван.

Анна бросила на Робина еще один предостерегающий взгляд и вернулась к разговору с мистером Половски.

— Теперь будет знать, как соваться не в свои дела, — сказал Робин, благодарно улыбаясь. — Вовремя ее щелкнули по носу.

— Нет. Тебе, может, не нравится Анна, и ты ей тоже не нравишься, но она старается ради меня, и я ценю это. Если бы ты беспокоил меня, я бы позволила ей прогнать тебя.

Улыбка Робина исчезла.

— Значит, по-твоему, ты лучше всех остальных?

— Нет, я не это имела в виду. — Сван чувствовала себя неспокойно, и мысли путались. — Я просто хотела сказать… Анна права, нужно быть осторожной.

— Угу. Значит, я беспокою тебя тем, что дружески настроен?

— Ты был не слишком любезен, когда зашел в дом и… и разбудил меня таким образом, — сказала Сван резко. Она чувствовала, что краснеет, и ей захотелось вернуться к началу разговора, но все уже вышло из-под контроля. Сван была наполовину испугана, наполовину рассержена. — И то яблоко я не тебе предлагала!

— О, я понимаю. Что ж, я крепко стою на земле, а не на пьедестале, как некоторые. И может быть, я не мог удержаться и не поцеловать тебя. И когда я увидел тебя с яблоком в руке, ты смотрела такими широко раскрытыми глазами, что я не мог не взять это яблоко. Когда я впервые увидел тебя, то подумал, что ты будешь что надо, но не знал, какая ты заносчивая маленькая принцесса.

— Вовсе нет!

— Нет? Ну, значит, корчишь из себя принцессу. Послушай, я побывал везде! Я видел много девчонок! Я-то сразу вижу, кто задается, а кто нет!

— А я…

«Стоп! — подумала она. — Замолчи сейчас же!»

Но она не могла остановиться, потому что была испугана и не собиралась позволять ему делать такие выводы.

— …а я вижу, кто грубый, крикливый… болван!

— Да, я болван, согласен! — Робин кивнул и невесело рассмеялся. — Я и сам знаю, что дурак: вбил себе в голову, будто могу понять Снежную королеву лучше, ха!

Он развернулся прежде, чем она нашлась что ответить. Сван сумела только крикнуть вдогонку:

— И не беспокой меня больше!

У нее вдруг больно сжалось сердце. Она стиснула зубы, чтобы не окликнуть Робина. Если он собирается валять дурака, значит он и есть дурак, капризный ребенок! Она больше не хочет иметь с ним дела.

Но Сван знала, что доброе слово может вернуть его. Одно доброе слово. Всего лишь. Разве трудно? Он неправильно понял ее, и, может быть, она тоже неправильно его поняла… Сван заметила, что Анна и мистер Половски наблюдают за ней, и почувствовала — Анна едва заметно умудренно улыбается. Мул подошел и подул в лицо Сван.

Девушка переступила через свою оскорбленную гордость и решила наконец окликнуть Робина, но едва она открыла рот, как дверь лачуги распахнулась и Пол Торсон взволнованно объявил:

— Сван! Началось!

Она проводила взглядом Робина, подходившего к костру, и следом за Полом вошла в дом.

Робин остановился у самого огня. Медленно сжав кулак, он принялся бить им себя по лбу, приговаривая:

— Идиот! Идиот! Идиот!

Он все еще не мог понять, что произошло, лишь знал, что был напуган до смерти и что никогда еще не разговаривал ни с кем прекраснее Сван. Он хотел произвести на нее впечатление, но сейчас чувствовал себя так, словно прошел босиком по коровьей лепешке.

— Идиот, идиот, идиот! — твердил Робин. Конечно, он встречал не так уж много девушек, — честно говоря, их вообще не было среди его знакомых. Он представления не имел, как с ними держаться. Они были для него точно пришельцы с других планет. Как с ними разговаривать и не… и не становиться крикливым болваном?

«Ну вот, — сказал себе Робин, — теперь все хуже некуда!»

У него внутри по-прежнему все дрожало и болел желудок. А когда он закрывал глаза, то перед ним возникала Сван, лучезарная, как прекрасная мечта. С первого дня, с той минуты, как он увидел ее спящую, он не мог выбросить ее из головы.

«Я люблю ее», — подумал Робин.

Он слышал о любви, но понятия не имел, что любовь вызывает головокружение, тошноту и дрожь одновременно. И он твердил про себя: «Я люблю ее».

Не зная, кричать или плакать, Робин стоял неподвижно, глядя в огонь, и не видел ничего, кроме лица Сван.

— Кажется, я только что слышала, как стрела пронзила два сердца, соединив их, — сказала Анна мистеру Половски, и они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

Глава 73Штурм крепости

Человек с лицом, похожим на голый череп, остановился перед джипом и поднял мегафон. Сверкая острыми зубами, он кричал:

— Убить их! Убить! Убить!

Рев Маклина перекрыли вопли и автоматные очереди, а под конец — грохот машин: более шестисот грузовиков, джипов и фургонов двинулись по захваченной земле к крепости Спасителя. В сером тусклом свете заклубился дым, на занятой оккупантами земле разгорались огни: горело около двух сотен машин, выведенных из строя во время первых двух волн штурма. Искалеченные тела мертвых и умирающих солдат «АСВ» усеяли растрескавшийся бетон, а вскоре начался новый приступ агонии, когда колеса в третий раз покатились по раненым.

— Убить их! Убить их всех! — кричал Маклин, указывая правой рукой в черной перчатке с торчащими из ладони гвоздями на машины-чудовища и горящие руины.

Сотни пехотинцев, вооруженных ружьями, пистолетами и бутылками с коктейлем Молотова, двигались перед цепью фургонов. Они шли полукругом, приближаясь к трем ощетинившимся оружием рядам грузовиков, машин и трейлеров «Американской верности», ожидавших грозной атаки так же, как они ожидали две предыдущие. Земля вокруг была усеяна трупами «верных» и множеством фургонов, которые горели и все еще взрывались от растекшегося по земле дизельного топлива.

Едкий дым расползался, наполняя воздух. Но Маклин смотрел на крепость Спасителя и ухмылялся, потому что знал: «верные» не смогут выстоять против «Армии совершенных воинов». Они падут — если не во время третьей атаки, то во время четвертой, или пятой, или шестой, или седьмой. Бой продолжится до победного конца, и Маклин не сомневался в этом. Сегодня он победит и заставит Спасителя встать на колени и целовать его сапоги, а потом разобьет ему лицо.

— Жми вперед! — крикнул Маклин своему шоферу, и Джад Лоури вздрогнул.

Он не мог смотреть в лицо полковнику, и чем ближе они подъезжали на джипе к линии машин, тем меньше он понимал, кого боится сильнее: вопящей злобной твари, которой стал Маклин, или стрелков «Американской верности».

— Вперед! Вперед! Продолжать наступление! — командовал Маклин солдатам, обводя взглядом ряды, высматривая малейшие признаки колебания. — Они вот-вот сдадутся! — кричал он. — Вперед! Продолжайте движение!

Маклин услышал гудение клаксона и, оглянувшись, увидел ярко-красный переделанный «кадиллак» с бронированным ветровым стеклом, несущийся мимо других машин прямо к передовой. У водителя были длинные вьющиеся светлые волосы, а к отверстию в крыше «кадиллака», откуда высовывалось дуло пулемета, припал карлик.

— Ближе, лейтенант! — приказал Маклин. — Нужно занять место в первом ряду!

«О боже!» — подумал Лоури. Он вспотел от страха. Одно дело — атаковать горстку фермеров, вооруженных мотыгами и лопатами, и совсем другое — штурмовать каменную крепость, где засела тяжелая артиллерия!

«Американская верность» продолжала обстреливать наступающие на нее грузовики и фургоны «АСВ». Маклин знал, что все его офицеры ведут батальоны. Где-то справа, в собственном джипе, гнал в бой две сотни человек и более пятидесяти бронемашин Роланд Кронингер. Капитаны Карр, Уилсон и Сэттерли, лейтенанты Тэтчер и Мейерс, сержанты Маккоуэн, Арнольд, Беннинг и Бьюфорд — все его доверенные офицеры — были на своих местах, настроенные на победу.

Маклин пришел к выводу, что прорыв обороны Спасителя был просто вопросом дисциплины и контроля. Не важно, сколько погибнет солдат «АСВ» или сколько взорвется и сгорит машин, — это проверка его дисциплины и контроля. И он поклялся, что скорее уложит в бою всех солдат до последнего, чем позволит Спасителю победить.

Он знал, что отчасти повредился рассудком, когда маска треснула и он взглянул на себя в зеркало. Но сейчас он был в полном порядке, потому что приступ безумия прошел и полковник Маклин увидел, что теперь у него лицо Солдата-Тени. Они стали едины. Это было чудо, и Маклин понял, что Бог на стороне «Армии совершенных воинов».

Усмехнувшись, он по-звериному зарычал в усилитель:

— Продолжать наступление! Дисциплина и контроль!

Заговорил другой голос. Глухое «бум!» — и Маклин увидел вспышку оранжевого света у забаррикадированного въезда на площадку. Следом раздался высокий пронзительный звук, который, казалось, прокатился над головой Маклина. Примерно в семидесяти ярдах позади него взрыв взметнул куски бетона и искореженного металла — остатки разбитого фургона.

— Вперед! — скомандовал Маклин.

У «Американской верности» могут быть танки, подумал он, но они ни черта не знают о траектории полета снаряда.

Еще один снаряд просвистел в воздухе и взорвался в лагере. А затем на линию обороны «Американской верности» обрушился шквал огня. Пули высекали искры из бетона и рикошетом отлетали от бронемашин. На земле остались убитые и раненые.

Маклин закричал:

— В атаку! В атаку! Не прекращать огонь!

Приказ был подхвачен другими офицерами, и почти сразу же затрещали пулеметы, пистолеты и автоматы, нацеленные на заграждения в полосе вражеской защиты. Передовые машины «ACB» устремились вперед, набирая скорость, чтобы ворваться на площадку. На стоянке, взметнув фонтан дыма и булыжников и заставив вздрогнуть землю, упал третий танковый снаряд. Несколько тяжелых машин «Верности» рванулись следом. Грузовики и бронемашины обеих армий помчались навстречу друг другу, и грянула страшная музыка битвы — визг покрышек, скрежет металла и оглушительный грохот взрывов.

— В атаку! Убить их всех! — продолжал кричать Маклин солдатам, а Джад Лоури, рывками подавая джип то вперед, то назад, лавировал между трупами и обломками. Глаза Лоури лезли из орбит, холодный пот покрывал лицо. По ветровому стеклу скользнула пуля, и Лоури почувствовал ее движение, как щелчок камертона.

По площадке зигзагом прошла пулеметная очередь, и полдюжины солдат «АСВ» закружились, как танцоры в безумной пляске. Маклин отбросил мегафон, выхватил из кобуры на поясе кольт и стал стрелять в солдат «Верности», пока те дрались на защитной полосе в водовороте тел, среди буксующих машин, взрывов и горевших обломков. Столкнулось много автомобилей, грузовики громоздились друг на друга так, что стоянка походила на место крупной аварии.

Два грузовика врезались прямо перед джипом, и Лоури ударил по тормозам и одновременно выкрутил руль, и джип занесло. При этом под колеса попали двое, и Лоури не знал, были это солдаты «АСВ» или «Верности». Все перемешалось и сошло с ума, воздух был полон искр и слепящего дыма. Сквозь крики и визги Лоури слышал смех Маклина.

В свете фар джипа вдруг возник человек с пистолетом, и Лоури сбил его. Сбоку в джип летели пули, слева взорвалась машина «АСВ», и из нее вышвырнуло водителя, еще сжимавшего горящий руль.

Между техникой была зажата пехота, вступившая в яростную рукопашную схватку. Лоури свернул в сторону, чтобы уклониться от горящего грузовика. Он услышал пронзительный свист снаряда, и внутри у него все сжалось.

— Сматываемся! — крикнул он и яростно крутанул руль вправо. Джип рванул вперед, наехав на двух солдат, сцепившихся на бетоне. Трассирующая пуля сильно ударила в крыло машины, и Лоури услышал собственный всхлип.

— Лейтенант! Поверните джип обратно! — приказал Маклин.

Больше он ничего не успел сказать. Земля вдруг содрогнулась, примерно в десяти футах перед джипом появилась ослепительная белая вспышка. Машина вздрогнула и встала на дыбы, как испуганная лошадь. Маклин услышал приглушенный вскрик Лоури, а потом сам подпрыгнул, спасая свою жизнь, когда ударная волна настигла его и едва не сорвала с него мундир. Полковник ударился плечом о бетон, раздался визг шин и грохот: джип врезался в другую машину.

Следующее, что осознал полковник, уже вскочив на ноги: его форма и куртка превратились в лохмотья, а сам он смотрит сверху на Джада Лоури. Тот раскинулся на спине среди обломков джипа, дергаясь в судорогах так, будто старался отползти на безопасное место. Голова Лоури превратилась в бесформенную кровавую массу, оставшиеся зубы клацали, как кастаньеты.

В левой руке Маклин держал пистолет. Правая рука-протез с пронзенной гвоздями ладонью все еще была крепко привязана к запястью. По ней ручьем текла кровь, капая с пальцев черной перчатки на бетон. Полковник понял, что ободрал руку от плеча до локтя. Вокруг него кипел бой, солдаты стреляли и дрались, и примерно в четырех дюймах от его правого ботинка пулей выбило кусок камня. Он огляделся, стараясь сообразить, как вернуться в лагерь «АСВ»: без транспорта он стал беспомощным, как последний пехотинец. Вокруг было столько визга, крика и огня, что Маклин не мог думать. Он увидел, как кто-то опрокинул солдата «АСВ» на землю и несколько раз вонзил в него мясницкий нож, и Маклин нажал на спусковой крючок кольта. Выстрелом вражескому солдату выбило мозги.

Отдача, ударившая в руку, вкупе с видом упавшего тела разогнали туман в голове Маклина; он понял, что нужно выбираться, не то его убьют так же, как он только что убил солдата «Верности». Он услышал свист снаряда и ужаснулся. Пригнув голову, полковник побежал, стараясь огибать скопления дерущихся солдат и прыгая через распростертые окровавленные тела.

Взрыв обрушил на него дождь из кусков бетона. Маклин споткнулся, упал, лихорадочно пополз к укрытию — перевернутому автомобилю «АСВ». Там его ждало тело, у которого была снесена выстрелом большая часть лица. Маклин подумал, что это, возможно, сержант Арнольд. В смятении полковник вынул обойму из кольта и заменил ее на новую. Пули со свистом отскакивали от бронированного автомобиля, и он пригнулся к бетону площадки, пытаясь набраться мужества, чтобы продолжить бегство в лагерь.

Сквозь суматоху он услышал крики: «Отходим! Отходим!» Третий штурм провалился.

Он не знал, что пошло не так. К этому времени «Верность» уже должна была оказаться разбитой. Но у них было слишком много людей, слишком много машин, слишком большая огневая мощь. Им нужно было только прочно сидеть в этом проклятом торговом центре. Но должен же быть способ выкурить их оттуда. Должен быть.

Грузовики и машины снова поехали по площадке — обратно. За ними последовали солдаты. Многие были ранены и хромали, время от времени они останавливались, чтобы сделать несколько выстрелов в преследователей, а затем, шатаясь, шли дальше. Маклин заставил себя вскочить и побежать. Оторвавшись от укрытия, он почувствовал, что кто-то дернул его за куртку, и понял: пуля прошла насквозь. Он четыре раза, не целясь, нажал на спуск, а потом кинулся следом за остатками «Армии совершенных воинов». Вокруг него по бетону чиркали пулеметные пули и продолжали умирать люди.

Вернувшись в лагерь, Маклин обнаружил, что капитан Сэттерли уже принимает рапорты уцелевших офицеров, а лейтенант Тэтчер расставляет вдоль границ лагеря наблюдателей, чтобы не пропустить контратаку «Верности». Маклин забрался на крышу бронемашины и осмотрел стоянку. Бойня: среди горящих обломков грудами лежали сотни тел. Среди трупов уже сновали сборщики из «Американской верности», подбирали оружие и боеприпасы. Маклин услышал победные крики, доносившиеся со стороны крепости противника.

— Рано радуетесь! — взревел полковник. — Это еще не конец! — И выпустил по сборщикам последние пули из кольта, но так дрожал, что никак не мог прицелиться.

— Полковник! — Это был капитан Сэттерли. — Мы готовим новую атаку?

— Да! Немедленно! Еще ничего не кончено! Ничего не закончится до тех пор, пока я не прикажу!

— Мы не можем предпринять еще одну лобовую атаку! — заявил другой голос. — Это самоубийство!

— Что? — рявкнул Маклин и посмотрел сверху вниз на того, кто посмел оспаривать его приказы.

Это был Роланд Кронингер в пропитанной кровью куртке. Кровь была чужая: Роланд оставался невредим, грязные повязки все еще закрывали его лицо. Стекла очков были забрызганы кровью.

— Что ты сказал? — взревел Маклин.

— Я сказал, что мы не сможем осуществить еще одно наступление! У нас осталось, возможно, не более трех тысяч человек, способных вести бой! Если мы снова пойдем грудью на пулеметы, мы потеряем еще сотен пять и все равно ничего не добьемся!

— Ты хочешь сказать, у нас нет силы воли, чтобы прорваться, или ее нет только у тебя?

Роланд глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. Он никогда раньше не видел такой резни и сейчас был бы мертв, если бы в упор не застрелил одного солдата «Верности».

— Я говорю, что мы должны найти другой способ взять площадку.

— А я говорю, что мы снова будем атаковать. Прямо сейчас, пока они снова не организовали оборону!

— Да кто вам сказал, что она прорвана, черт побери! — закричал Роланд.

Наступила тишина, нарушаемая только стонами раненых и треском пожара. Маклин свирепо уставился на Роланда. Впервые мальчишка осмелился кричать на него. Вот, пожалуйста, он оспаривает приказы Маклина перед другими офицерами!

— Послушайте меня, — продолжил Кронингер, прежде чем полковник заговорил. — Думаю, я знаю слабое место в их крепости — и не одно. Люки в крышах.

Какое-то время Маклин не отвечал. Взгляд его, устремленный на Роланда, горел злобой.

— Люки, — повторил он. — Люки. Они на крыше. Как мы попадем на эту долбаную крышу? Полетим?

Их пикировку прервал хохот. Альвин Мангрим стоял, прислонившись к искореженному капоту красного «кадиллака». Из треснувшего радиатора с шипением выходил пар. Металл был испещрен следами пуль, из смотровой щели башни сочились ручейки крови. Мангрим усмехался, лоб его был глубоко рассечен металлическими осколками.

— Вы хотите забраться на эту крышу, полковник? Я могу вас туда подсадить.

— Как?

Он вытянул перед собой руки и пошевелил пальцами.

— Я раньше был плотником, — сказал он. — Иисус был плотником. Иисус тоже много знал о ножах. Поэтому его и распяли. Когда я был плотником, я строил собачьи конуры. Только это были не обычные конуры — о нет! Это были замки, в которых жили рыцари. Да, я читал книги о замках и прочей ерунде, потому что хотел, чтобы эти конуры были действительно особенными. В этих книгах попадались интересные вещи.

— Например? — нетерпеливо спросил Роланд.

— Ну… как залезть на крышу. — Мангрим посмотрел на полковника Маклина. — Вы даете мне телефонный провод, колючую проволоку и хорошую крепкую деревяшку и разрешаете мне разобрать несколько разбитых машин. Я вас доставлю на крышу.

— Что вы собираетесь построить?

— Создать, — поправил Мангрим. — Только это займет у меня некоторое время. Мне нужна помощь — стольких людей, скольких вы сможете выделить. Если я получу необходимые детали, то смогу закончить все за три-четыре дня.

— Я спросил, что вы задумали.

Мангрим пожал плечами и сунул руки в карманы.

— Почему бы нам не пойти в ваш трейлер? Я вам нарисую полную картину. Может, здесь околачиваются шпионы.

Взгляд Маклина переместился в сторону крепости Спасителя. Он увидел, как сборщики пристреливают раненых солдат «АСВ», а потом обирают тела, и с трудом сдержал стон разочарования.

«Дело не кончено, — поклялся полковник. — Не кончено до тех пор, пока я не сказал, что это так».

Он слез с бронемашины и обратился к Альвину Мангриму:

— Покажите мне, что вы хотите построить.

Глава 74Берлога

— Что ж, — сказал Джош, — думаю, мы сумеем отстроить ее заново.

Он почувствовал, как Глория прижалась к нему и склонила голову ему на плечо. Он обнял ее. Они стояли у развалин сгоревшей церкви.

— У нас получится, — сказал Джош. — Конечно, не сразу… Это будет не завтра и не на следующей неделе, но мы это сделаем. Может быть, она выйдет не такая, как раньше, возможно, хуже, чем была, а возможно, и лучше. — Он слегка сжал ее плечи. — Да?

Глория кивнула.

— Да, — ответила она, не глядя на него, и голос у нее сорвался от волнения. Потом она запрокинула лицо со следами слез, подняла руку и медленно дотронулась до маски Иова.

— Ты прекрасный человек, Джош, — тихо сказала она. — Даже сейчас. Даже такой. Даже если это у тебя никогда не сойдет, ты все равно будешь для меня прекрасней всех.

— Ну, я не ахти что. И никогда не был красавцем. Тебе бы посмотреть на меня, когда я занимался борьбой. Знаешь, как меня называли? Черный Франкенштейн. Теперь я этому вполне соответствую.

— Нет. И не думаю, что это когда-то было.

Пальцы Глории прошлись по рубцам и впадинам на его лице, потом рука снова опустилась.

— Я люблю тебя, Джош, — сказала она, и голос ее дрогнул, но глаза медного цвета смотрели решительно и честно.

Он хотел было ответить, но подумал о Рози и мальчиках. Это было так давно! Так давно… Скитаются ли они где-нибудь в поисках еды и крова, или они лишь призраки, живущие в его воспоминаниях? Было мучительно не знать, живы ли они, но, посмотрев в лицо Глории, Джош понял, что, возможно, он этого так никогда и не узнает. Будет ли бессердечием и предательством похоронить надежду на то, что Рози и его сыновья, возможно, живы, или это будет трезвый взгляд на случившееся? Он был уверен в одном: он хочет остаться в стране живых, а не странствовать по склепам погибших.

Джош обнял Глорию и сильнее прижал к себе. Он почувствовал сквозь куртку ее выпирающие кости и остро затосковал о том дне, когда будет собран урожай.

Еще Хатчинс страстно хотел видеть обоими глазами и снова получить возможность глубоко дышать. Он надеялся, что скоро маска Иова с него сойдет, как у Сестры прошлой ночью, но к надежде примешивался страх. Каким он станет? А что, если это окажется лицо незнакомца? Но сейчас он чувствовал себя прекрасно, никаких признаков лихорадки не было.

В стороне, футах в четырех от себя, Джош увидел что-то в замерзшей луже. Живот у него свело, и он тихо сказал:

— Глория, иди-ка домой. Я приду через несколько минут.

Она в недоумении отстранилась:

— Что случилось?

— Ничего. Ты иди. Я немного прогуляюсь, попробую прикинуть, как ее можно восстановить.

— Я останусь с тобой.

— Нет, — твердо сказал Джош. — Иди домой. Мне нужно немного побыть одному.

— Ладно, — согласилась Глория. Она направилась было к дороге, но снова повернулась к нему. — Тебе не нужно говорить, что ты любишь меня. Ничего страшного, если это не так. Я просто хотела, чтобы ты знал, что я чувствую.

— Да, — сдавленно, напряженно откликнулся Джош.

Глория задержала на нем взгляд еще на несколько секунд, а потом пошла домой.

Когда она скрылась, Джош наклонился и, сломав ледяную корку, вытащил из лужи то, что в ней лежало.

Это был обрывок шерстяной ткани, испещренный темно-бурыми пятнами.

Джош знал, откуда это.

Пальто Джина Скалли.

Он стиснул в руке окровавленный лоскут и выпрямился. Повернув голову, осмотрел землю вокруг. Еще один кусок клетчатой ткани лежал поодаль, в проулке, который вел к развалинам. Джош поднял и его, а потом увидел перед собой третий и четвертый, оба в кровавых пятнах. Землю вокруг, как клетчатый снег, устилали обрывки пальто Джина Скалли.

«Его схватило какое-то животное, — подумал Джош. — Что бы это ни было, оно разорвало его на клочки».

На самом деле он знал, что дикие животные тут ни при чем. Это был зверь совсем иного рода — возможно, принявший обличье калеки в красной коляске или черного джентльмена с серебряным зубом. Либо Скалли нашел человека с алым глазом — либо его нашли.

«Иди за подмогой, — сказал себе Джош. — Иди за Полом и Сестрой и возьми, ради бога, винтовку!»

Но он продолжал собирать маленькие кусочки клетчатой ткани, хотя сердце у него отчаянно колотилось, а в горле пересохло. На земле валялся разный хлам. Джош прошел по проулку дальше, и перед ним возникла крыса размером с персидскую кошку, сверкнула на него глазами-бусинками и скользнула в какую-то дыру. Джош услышал вокруг себя легкое попискивание и шуршание. Он знал, что эта часть Мериз-Реста наводнена грызунами.

Он увидел на земле замерзшие пятна крови. Они привели его — пришлось пройти еще около пятнадцати футов — к круглому куску жести у развалин неровного кирпичного фундамента церкви. На жести тоже обнаружилась кровь. Джош опять увидел обрывки клетчатой ткани. Он уперся ногой в жестяной круг, величиной и формой напоминавший крышку люка, сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Затем резко оттолкнул железку в сторону и отпрянул.

Открылся лаз, прорытый под фундаментом церкви. Оттуда исходила холодная кислая вонь, от которой у Джоша по телу побежали мурашки.

«Нашел», — было первой мыслью Джоша.

А второй — «Убирайся отсюда к чертям собачьим! Беги, дурак несчастный!»

Но он медлил, глядя в дыру. Ни звука, ни движения.

«Там пусто, — понял Джош. — Он ушел!»

Хатчинс осторожно шагнул к дыре. Потом сделал еще шаг. И еще. Остановился над ней, вслушиваясь. По-прежнему ни звука, ни движения.

Берлога была пуста. Человек с алым глазом ушел. После того как Сван встретилась с ним лицом к лицу, он, должно быть, покинул Мериз-Рест. «Слава богу!» — прошептал Джош.

Позади что-то прошуршало.

Джош обернулся, вскинув руки, чтобы отразить удар.

На картонной коробке, скаля зубы, сидела крыса. Она завизжала и забормотала, как помещик, возмущенный вторжением на свою территорию.

— Тихо ты, сво… — произнес Джош.

Две руки — одна черная, другая белая — высунулись из люка и схватили Джоша за лодыжки. Джош не успел закричать: упал на землю и задохнулся от удара. Изумленный, он старался освободиться, ухватиться за мерзлую землю вокруг дыры, но руки, маленькими обручами сжимавшие его лодыжки, тащили его вглубь.

Джош уже наполовину очутился внутри, когда полностью осознал, что произошло. Он забился, работая руками и ногами, но пальцы только сильнее сжимались. Он почувствовал запах гари, стал извиваться и увидел голубые языки пламени, плясавшие на руках того, кто напал на него. Кожу Джоша опалило, он почувствовал, что ладони, которые держат его, влажные и липкие, как растопленные восковые перчатки.

Но в следующее мгновение языки пламени померкли и пропали. Руки стали холодными и утянули Джоша в темноту.

Его лодыжки отпустили. Джош стал брыкаться и почувствовал, что его левая нога в кого-то попала. На него навалилось холодное тяжелое тело — больше похожее на мешок льда. Но колено, которое давило ему на горло, стараясь сломать шею, было достаточно крепким. На плечи и грудь Джоша сыпались удары. Он схватился руками за холодное горло, и пальцы попали во что-то похожее на сырую замазку. Кулаки твари гуляли по голове и лицу Джоша, но сквозь маску Иова не могли нанести никаких повреждений. У него зашумело в голове, и он почти терял сознание. Он знал, что выбор у него простой: дать бой — или погибнуть.

Джош ударил справа в челюсть врага и сразу же замахнулся левым кулаком, чтобы обрушить его противнику в висок. Послышалось хрюканье — скорее удивленное, чем болезненное, — и тяжесть свалилась с Джоша. Он смог встать на колени и вдохнуть.

Холодная рука змеей обвила его шею сзади. Джош подался назад, схватил ее за пальцы и вывернул под ужасным углом. Но кости вдруг оказались как проволока — они гнулись, но не ломались. Напрягая все силы, Джош вскочил и метнулся назад, прижав человека с алым глазом к стене из шероховатого кирпича. Холодная рука соскользнула, и Джош попытался выбраться из люка.

Его снова схватили и потащили вниз, в темноту. Завязалась отчаянная борьба, и Джош увидел, как вспыхивают готовые загореться руки этого человека. Но, видимо, что-то не получалось. Джош почувствовал какой-то запах — нечто среднее между запахом зажженной спички и плавящейся свечки. Человек ударил Джоша ногой в живот и свалил его. Когда Джош снова поднялся, толчок в плечо, похожий на удар молотом, чуть не вырвал ему руку и отбросил его в грязь.

Хатчинс вывернулся, чтобы оказаться лицом к противнику. Изо рта у него шла кровь, а силы быстро убывали. Он увидел мерцание огня, и обе руки снова вспыхнули. В этом голубом свете он рассмотрел физиономию того, кто напал на него, — кошмарную маску, а на ней — бесформенный рот, который выплевывал дохлых мух, как выбитые зубы.

Горящие руки приблизились к лицу Джоша, и вдруг одна из них зашипела и погасла, как уголек, залитый водой. Другая тоже стала тлеть.

В грязи рядом с Джошем что-то лежало. Он увидел окровавленную груду плоти и сломанных костей, а вокруг — куртки, брюки, свитера, обувь, шапки. Рядом стояла красная детская коляска.

Джош оглянулся на человека с алым глазом, который был также мистером Добро Пожаловать. Горящая рука почти погасла. Человек смотрел на умирающее пламя глазами, которые на человеческом лице назвали бы безумными.

«Гад не так силен, как раньше», — понял Джош.

Он потянулся за коляской, схватил ее и запустил в монстра. Раздался страшный вопль. Когда человек с алым глазом отшатнулся, последние языки пламени погасли. Джош увидел серый свет и пополз к дыре.

Хатчинс был примерно в трех футах от нее, когда сломанную коляску швырнуло ему в голову. За секунду он вспомнил, как однажды его выкинули с ринга в Гейнсвилле и приложили о бетонный пол. Затем он лежал неподвижно.

Джош очнулся — он не знал, сколько времени прошло, — от звука пронзительного хихиканья. Двигаться он не мог и решил, что все кости у него переломаны.

Смеялись в десяти-пятнадцати футах от него. Хихиканье стало тише и перешло в фырканье, которое превратилось в какой-то чужой язык. Джош подумал, что это, должно быть, немецкий. Последовали фрагменты на других языках — китайском, французском, датском, испанском и каких-то диалектах, которые выскакивали один за другим. Потом ужасный грубый голос заговорил по-английски с сильным южным акцентом:

— Всегда ходил один… всегда ходил один… всегда… всегда…

Джош мысленно обследовал свое тело, пытаясь обнаружить, что работает, а что нет. Правая рука омертвела — вероятно, была сломана. В ребрах и плечах пульсировала боль. Но он знал, что ему повезло: удар, который ему достался, мог бы проломить череп, не будь маска Иова такой толстой.

Голос изменился, перейдя в певучий говор, который Джош не мог понять, затем опять зазвучал английский — на сей раз с мягким акцентом жителя Среднего Запада:

— Ведьма… ведьма… она умрет… но не от моей руки… О нет… не от моей руки…

Хатчинс медленно попытался повернуть голову. Боль прострелила ему спину, но шея все-таки двигалась. Он постепенно обернулся к бредящему существу, скорчившемуся в грязи на другой стороне берлоги.

Человек с алым глазом смотрел на свою правую руку, по пальцам которой бегали бледно-голубые язычки пламени. Лицо его было диким сочетанием различных масок. Чудесные светлые волосы смешивались с грубыми черными, один глаз был голубой, а другой карий, верхняя челюсть выступающая, а нижняя — втянутая.

— Не от моей руки, — сказал он. — Я заставлю их сделать это. — Подбородок у него удлинился, порос щетиной, которая за несколько секунд превратилась в рыжую бороду и так же быстро исчезла. — Я найду способ заставить их сделать это.

Рука человека задрожала, сжалась в крепкий кулак, и маленькие голубые язычки исчезли.

Джош стиснул зубы и пополз к серому свету — медленно, с трудом. Он замер, снова услышав шепот этого человека: «Мы пляшем вокруг кактуса в пять часов утра…» Затем все перешло в невнятное бормотание.

Хатчинс пробирался вперед. Ближе к отверстию. Ближе.

— Беги, — сказал человек с алым глазом высоким, усталым голосом.

Сердце у Джоша застучало, потому что он знал: чудовище в темноте разговаривает с ним.

— Давай. Беги, — продолжал монстр. — Скажи ей, что я сделаю это… Сделаю руками самих же людей. Скажи ей… Скажи ей…

Джош пополз наверх, к свету.

— Скажи ей… Я всегда ходил один.

Когда Джош поспешно выбрался из люка, ребра у него жутко болели и он чудом не потерял сознание, но он знал, что нужно удирать, иначе он превратится в мертвое мясо.

И он полз, не обращая внимания на суетившихся вокруг крыс. Холод пробирал его до самых костей. Джош со страхом ждал, что человек с алым глазом схватит его. Но ничего не произошло. Он понял, что его жизнь спасена — то ли потому, что человек с алым глазом ослаб, выдохся, то ли потому, что хотел, чтобы его слова дошли до Сван.

«Скажи ей, что я сделаю это руками самих же людей».

Джош постарался встать, но снова упал ничком. Прошла минута или две, прежде чем он сумел собрать всю свою волю и подняться на колени, а затем все-таки встал, как дряхлый трясущийся старик.

Шатаясь, он двинулся по переулку к костру у хижины Глории. Но силы оставили его, и он рухнул на землю, словно огромное срубленное дерево, и не увидел, как Робин и мистер Половски бегут к нему.

Часть тринадцатая