Колесо фортуны
Глава 27Черный круг
Над руинами Ист-Ганновера ветер со скоростью шестьдесят миль в час нес широкую полосу серовато-коричневого ледяного дождя. Буря навесила грязные сосульки на осевшие крыши и разрушенные стены, поломала безлистные деревья и сковала почву зараженным льдом.
Дом, в котором укрылись Сестра, Арти Виско, Бет Фелпс, Хулия Кастильо и Дойл Хэлланд, дрожал до основания. Вот уже три дня, с тех пор как началась буря, они сидели кучкой у огня, который потрескивал и прыгал, когда ветер врывался в дымоход. Почти вся мебель пошла в огонь, чтобы не дать угаснуть пламени. То и дело стены шатались и скрипели. Эти звуки сливались с непрерывным воем ветра, и Сестра вздрагивала, представляя себе миг, когда этот хлипкий домишко сломается, рухнет, словно картонный… Но развалюха оказалась крепкой и успешно противостояла буре.
Послышался треск ломающихся досок. Сестра поняла, что это, должно быть, ветер гуляет среди руин других домов, разметая обломки. Она попросила Дойла Хэлланда возглавить их молитву, но он с горечью взглянул на нее и отполз в угол, где выкурил последнюю сигарету и мрачно уставился на огонь.
Им нечего было есть, у них уже не осталось воды. Бет Фелпс начала кашлять кровью, от жара ее глаза блестели. По мере того как огонь угасал, тело Бет становилось горячее, и остальные — признавались они себе в этом или нет — садились к ней поближе, чтобы впитать тепло.
Бет положила голову на плечо Сестры.
— Сестра, — позвала она тихим взволнованным голосом. — Можно я… можно я… подержу это?
Та знала, что имеет в виду Бет. Стеклянную вещицу. Сестра вытащила ее из сумки, и драгоценность засверкала в слабом оранжевом свете камина. Несколько секунд Сестра смотрела на нее, вспоминая свою воображаемую прогулку через пустынное поле с обгоревшими стеблями кукурузы. Все казалось таким реальным! Что же, интересно, это за штука? Почему она попала именно к ней? Сестра вложила стеклянное кольцо в руки Бет. Остальные наблюдали. Волшебный свет на миг озарил их лица, словно отблеск радуги из далекого рая.
Бет прижала кольцо к себе, уставилась в него и прошептала:
— Я хочу пить. Я очень, очень хочу пить.
Она замолчала и только держала кольцо, не сводя глаз с пульсирующего свечения.
— Воды совсем не осталось. Мне очень жаль, — вздохнула Сестра.
Бет не ответила. Буря несколько секунд трясла дом. Сестра почувствовала, что кто-то сверлит ее глазами, и подняла взгляд. Дойл Хэлланд. Он сидел в нескольких шагах от нее, вытянув ноги к огню; в его ноге, пронзенной железной пластиной, блеснул отсвет пламени.
— Рано или поздно эта штука должна выйти наружу, — сказала ему Сестра. — Вы когда-нибудь слышали о гангрене?
— Это мне не грозит, — ответил он, и его внимание переключилось на кольцо.
— О, — мечтательно прошептала Бет, задрожала и выпалила: — Вы видели? Только что. Вы видели?
— Видели что? — спросил Арти.
— Поток воды, текущий по моим рукам. Я хотела пить — напилась. Разве никто больше не видел этого?
«Ее лихорадит, — подумала Сестра. — Или, может… может быть, она тоже совершила прогулку во сне».
— Я окунула в поток руки, — продолжала Бет. — Мне стало так прохладно! Так прохладно! Внутри этой стекляшки — чудесный мир…
— Послушайте, — неожиданно сказал Арти, — я… я ничего вам не говорил, потому что думал, это мне мерещится. Но… — Он обвел всех взглядом и остановился на Сестре. — Я хочу рассказать вам о том, что видел, когда смотрел в эту вещицу.
Он поведал им о пикнике.
— Это было странно! — добавил Арти. — Я имею в виду — это было настолько реально, что я чувствовал вкус еды даже после того, как вернулся оттуда. Мой желудок был полон, я больше не хотел есть!
Сестра кивала, внимательно слушая.
— Да, — сказала она, — теперь и я признаюсь, куда попала, когда смотрела в кольцо…
Когда она закончила свой рассказ, все молчали. Хулия Кастильо слушала Сестру, склонив голову набок. Она не понимала ни слова из того, что говорилось, но видела, что все смотрят на стекляшку, и знала, о чем речь.
— То, что пережила я, тоже казалось необычайно реальным, — продолжала Сестра. — Я не знаю, что это значит. Вполне возможно, что и ничего. Может быть, это всего лишь картинки, которые возникают в сознании. Я не знаю.
— Поток был настоящий, — сказала Бет, — абсолютно уверена. Я ощущала его и пила воду.
— Пища наполнила мой желудок, — вторил Арти. — И после этого какое-то время я не испытывал голода. Как насчет того разговора с ней, — он показал на Хулию, — с помощью этой вещицы? Мне кажется, это чертовски странно.
— Оно какое-то особенное. Я знаю, что это так. Оно дает нам то, в чем мы нуждаемся в данный момент. Может быть, это… — Бет выпрямилась и вгляделась в глаза Сестры, и та чувствовала, как на собеседницу волнами накатывает жар. — Может быть, это магия. Вид магии, которого не знали прежде. Может быть… может быть, взрыв сделал эту вещь волшебной. Что-нибудь, связанное с радиацией или с…
Дойл Хэлланд расхохотался. От неожиданности все вздрогнули и посмотрели на него. Он ухмыльнулся.
— Ничего глупее я в жизни не слышал! Магия! «Может быть, взрыв сделал ее волшебной!» — Он покачал головой. — Давайте, продолжайте! Это всего лишь кусочек стекла с несколькими драгоценными камушками. Да, очень красивый — согласен. Правильно. Может быть, эта штуковина восприимчива к биению сердца, подобно настроенному камертону или чему-то в этом роде. Я понимаю, оно вас гипнотизирует. Мелькание разноцветных огней воздействует на ваш мозг. Может быть, они проявляют воспоминания, и вы думаете, что завтракаете на пикнике, или пьете из ручья, или гуляете по сожженным полям.
— А как насчет того, чтобы понимать испанский или английский? — поинтересовалась Сестра. — Похоже на гипноз?
— Слышали когда-нибудь о массовом гипнозе? — многозначительно спросил он в ответ. — Это такая же штука, как те, что вызывают кровоточащие раны, или видения, или чудеса исцеления. Все хотят верить, что это правда. Так послушайте меня. Я видел деревянную дверь — сотни людей клялись, что видели на ней изображение Христа. Я видел оконное стекло, заставившее множество свидетелей увидеть образ Девы Марии, — и знаете, что это было? Ошибка. Дефект стекла, вот и все. Вся магия похожа на ошибку. Люди видят то, что они хотят увидеть, и слышат то, что хотят услышать.
— Вы не желаете верить, — произнес Арти с вызовом. — Почему? Боитесь?
— Нет. Я просто реалист. Я думаю, вместо того чтобы болтать о пустяках, нам следовало бы поискать немного поленьев для огня, пока он не потух.
Сестра взглянула на огонь. Пламя поглощало последний разломанный стул. Она осторожно взяла у Бет кольцо. Оно было горячее — нагрелось от ладони девушки.
«Может быть, пульсация света действительно вызывает видения», — подумала она.
Ей неожиданно вспомнился предмет из далекого детства: наполненный черными чернилами стеклянный шарик, внутри которого проступает многогранник. Надо загадать желание и все время думать о нем, а потом перевернуть шар вверх дном. На обратной стороне при этом оказывается маленький белый многоугольник с различными вариантами ответов, например: «Ваше желание исполнится», «Наверняка», «Маловероятно» — и самое досадное: «Спроси снова — позже». Там были почти все возможные ответы на детские вопросы, а дети очень хотели верить в магию, и зачастую потом можно было признать, что гадание оказалось правильным. Возможно, кольцо являлось чем-то подобным: таинственной, заговоренной вещью, дававшей возможность видеть то, что хочется. Однако, подумала Сестра, ей вовсе не хотелось гулять по сожженной прерии. Видение, которое само проявлялось и уносилось прочь. Так что же это такое — таинственный талисман или дверь в страну сновидений?
Воображаемая еда и вода могли на некоторое время унять голод, но Сестра знала, что на самом деле им нужна была настоящая пища. Плюс дерево для огня. И раздобыть все это можно было только за воротами, в других домах. Она положила кольцо в сумку.
— Нам придется выйти наружу, — сказала она. — Может быть, я смогу найти для нас по соседству какую-нибудь еду и что-то попить. Арти, пойдешь со мной? Ты поможешь мне ломать стулья или, если попадется, дерево. Хорошо?
— Хорошо. Я не боюсь небольшого ветра и дождя, — кивнул он, соглашаясь.
Сестра взглянула на Дойла Хэлланда. Его взгляд, направленный на ее сумку «Гуччи», скользнул вверх, к ее лицу.
— А вы пойдете с нами? — спросила она.
— Почему бы и нет? — Хэлланд пожал плечами. — Но вы идите в одну сторону, а я отправлюсь в другую. Осмотрю дома справа, если вы пойдете налево.
— Правильно. Хорошо придумано. — Она встала. — Нам нужно несколько простыней, чтобы нести деревяшки и все остальное. Мне кажется, безопаснее ползти, чем идти. Если мы будем ближе к земле, возможно, ветер не слишком сильно помешает нам.
Арти и Хэлланд нашли простыни и зажали их под мышками, чтобы ветер не раздул их, как парашюты. Сестра устроила Бет поудобнее и знаками показала Хулии, чтобы та посидела с ней.
— Будьте осторожны, — попросила Бет. — Погода не слишком приятная.
— Мы скоро вернемся, — пообещала Сестра и направилась к двери, единственной деревянной вещи, которую не бросили в огонь.
Она толкнула дверь, и в комнату дохнуло холодом, ворвался пронзительный ветер, заливая внутрь ледяной дождь. Сестра опустилась на колени и поползла со скользкого крылечка, прижимая к себе кожаную сумку. Небо было цвета могильной земли, а разрушенные дома вокруг походили на разбитые надгробные камни. Стараясь не отставать от Арти, Сестра осторожно сползла по ступенькам на замерзшую лужайку. Она оглянулась, уворачиваясь от жаливших ледяных струй, и увидела Дойла Хэлланда, который пробирался к домам справа, волоча изуродованную ногу.
У них ушло десять промозглых минут на то, чтобы добраться до следующего дома, крыша которого была почти снесена, а внутри все покрылось льдом. Арти приступил к работе: завязал простыню так, чтобы сделать из нее мешок, и принялся складывать в него обломки балок, лежавших повсюду. В развалинах кухни Сестра поскользнулась и упала, сильно ударившись копчиком. Зато в кладовке она нашла несколько банок с овощами, замерзшие яблоки, лук, картофель, а в холодильнике — полуфабрикаты. Все это было свалено в сумку до того, как руки совершенно онемели. Волоча ворох добра, она отыскала Арти с простыней, полной щепок.
— Готов? — крикнула она.
Арти кивнул.
Обратный путь оказался более утомительным, поскольку они несли тяжелый груз. Ветер дул им в лицо, хотя они ползли, и Сестра подумала: надо бы скорее согреть руки и лицо у огня, иначе они отвалятся.
Добытчики медленно преодолевали расстояние между домами. Дойла Хэлланда нигде не было видно. Сестра знала, что если он упадет и поранится, то замерзнет, и, если он не вернется через пять минут, ей придется идти искать его. Они заползли на скользкие ступени крыльца и пробрались внутрь, к блаженному теплу.
Когда Арти попал в дом, Сестра захлопнула дверь и заперла ее. Ветер бесновался снаружи подобно чудовищу, лишенному любимых игрушек. Корка льда на лице Сестры и маленькие сосульки, свисавшие с мочек ушей Арти, начали таять.
— Мы сделали это! — Челюсти Арти окаменели от холода. — Мы достали…
Он замолчал и уставился мимо Сестры — его глаза расширились от ужаса.
Сестра резко обернулась. И ей стало холоднее, чем было снаружи.
Бет Фелпс лежала на спине возле огня, жадно пожиравшего последние щепки. Ее глаза были открыты, а вокруг головы натекла лужа крови. На виске зияла ужасная рана, будто нож вонзили прямо в мозг. Откинутая рука застыла в воздухе.
— Господи! — Арти зажал рот рукой.
В углу комнаты, скорчившись, лежала Хулия Кастильо. Между невидящими глазами зияла такая же рана, кровь была разбрызгана по стене и напоминала рисунок на китайском веере.
Сестра стиснула зубы, чтобы не закричать.
В углу зашевелилась фигура, едва различимая при слабом свете огня.
— Входите, — сказал Дойл Хэлланд. — Извините за беспорядок.
Он стоял, выпрямившись во весь рост, его глаза отражали оранжевый свет камина, словно кошачьи зрачки.
— Раздобыли лакомства? — Его голос звучал лениво, как голос человека, который только что объелся за обедом, но не смог отказаться от десерта. — Я тоже сделал свое дело.
— Боже мой, что здесь случилось? — Арти взялся за руку Сестры.
Дойл Хэлланд поднял палец и медленно направил его на Сестру.
— Я вспомнил тебя, — сказал он мягко. — Ты — та женщина, которая заходила в кинотеатр. Женщина с распятием. Видишь ли, я встретил в городе твоего друга. Полицейского. Я наткнулся на него, когда прогуливался.
Он ухмыльнулся. Сестра заметила отблеск его зубов, и колени у нее чуть не подогнулись.
— Мы приятно поболтали, — сообщил он.
Джек Томашек… Джек Томашек не смог заставить себя пройти через туннель Холланда. Он повернул назад и где-то столкнулся лицом к лицу с…
— Он сказал мне, что кое-кто покинул остров, — продолжал Дойл Хэлланд, — и среди них женщина. Знаете, что он вспомнил о ней? Что у нее на шее была ранка в форме… да вы знаете. Он сказал, она возглавляет группу, идущую на запад. — Его рука с вытянутым пальцем качалась вверх-вниз. — Нехорошо, нехорошо. Несправедливо подкрадываться, когда я повернулся спиной.
— Вы убили их. — Ее голос дрожал.
— Я дал им успокоение. Одна из них умирала, другая была наполовину мертва. На что еще им можно было надеяться? На что реальное?
— Вы… пошли за мной? Почему?
— Ты выбралась и вывела других наружу. Это несправедливо. Нельзя препятствовать смерти. Но я рад, что пошел за вами… потому что у вас есть кое-что, очень интересующее меня. — Его палец указал на пол. — Можете положить это у моих ног.
— Что?
— Ты знаешь что. Ту стеклянную вещицу. Давай, не разыгрывай сцену.
Он ждал. Сестра поняла, что не почувствовала его холодного гибельного дыхания, как чувствовала на Сорок второй улице и в кинотеатре, потому что все вокруг было ледяным. И вот теперь он здесь, чтобы забрать единственное напоминание о красоте, которое у нее сохранилось.
— Как вы нашли меня? — спросила она, пытаясь придумать способ выбраться наружу. За закрытой дверью причитал и выл ветер.
— Я знал, что раз вы преодолели туннель Холланда, то обязательно пересечете Джерси-Сити. Я шел по линии наименьшего сопротивления и заметил огонь. Стоял, слушая вас и наблюдая. А потом увидел осколки витражного стекла и понял, что это за место. Снял облачение с найденного тела. Я могу сделать любой размер подходящим для себя. Понимаете?
Его плечи неожиданно заиграли мускулами, позвоночник удлинился. Одеяние лопнуло и разошлось по швам. Он стал на два дюйма выше, чем был.
Арти застонал, качая головой из стороны в сторону:
— Я не… я не понимаю.
— Вам и не нужно. Это дело между леди и мною.
— Кто… вы? — спросила Сестра.
Она боролась с желанием отступить, опасаясь, что стоит ей сделать всего шаг назад — и он бросится на нее.
— Я — победитель, — сказал он. — Знаете что? Мне даже не пришлось для этого потрудиться. Я просто лежал на спине, и все пришло ко мне само. — Его ухмылка напоминала оскал зверя. — Наступило время моей вечеринки, леди! Пришел и на мою улицу праздник, который будет продолжаться очень, очень долго.
Сестра сделала шаг назад. Дойл Хэлланд проскользнул вперед.
— Стеклянное колечко слишком хорошо. Вы знаете, что это такое?
Она мотнула головой.
— Я тоже. Зато знаю, что мне оно не нравится, — сообщил он.
— Почему? Какое вам до него дело?
Хэлланд остановился, его глаза сузились.
— Оно опасно. Для вас, я имею в виду. Оно дает вам ложную надежду. Несколько ночей я слушал вашу болтовню о красоте, надежде и о песке. Мне пришлось держать язык за зубами, а не то я рассмеялся бы вам в лицо. Ну же… скажи мне, что на самом деле не веришь в эту чепуху и придерживаешься моего мнения?
— Нет, верю, — ответила Сестра сурово, только голос ее немного дрожал.
— Этого я и боялся.
Все еще усмехаясь, он наклонился к металлическому осколку в ноге и начал вынимать его. Сестра поняла, чем были нанесены раны Бет и Хулии. Он вытащил кинжал, весь в запекшейся крови, и выпрямился. Нога не кровоточила.
— Отдай кольцо мне, — сказал он голосом мягким, как черный бархат.
Сестра дернулась. Сила воли, казалось, покидала ее, будто душа превратилась в решето. Пораженная и изумленная, Сестра хотела подойти к Хэлланду, хотела добраться до дна сумки и вытащить кольцо, хотела вложить его ему в руку и подставить горло под нож. Это было просто необходимо сделать, и любое сопротивление казалось непостижимо трудным.
Дрожа всем телом, с округлившимися и слезящимися глазами, она сунула руку в сумку, под свертки и банки, и дотронулась до кольца.
Под ее пальцами вспыхнул ослепительный свет. Это заставило Сестру прийти в себя, к ней вернулась сила воли. Ее ноги одеревенели, она будто приклеилась к полу.
— Ну же, отдай его папочке, — сказал он чужим, совсем грубым голосом.
Прежде ему неизменно повиновались, но сейчас он почувствовал сопротивление. Сестра оказалась гораздо крепче, чем тогда, в театре, когда она сопротивлялась примерно так же, как зефирный пирог против циркулярной пилы. Если бы он вгляделся в ее глаза, то увидел бы в них смутные образы: мигающий голубой свет, мокрое от дождя шоссе, силуэты женщин, идущих по темному коридору, ощущение жесткого бетона и жестоких ударов. Эта женщина, понял он, научилась воспринимать страдание как своего спутника.
— Я сказал… Отдай его мне. Сейчас же.
И после нескольких секунд борьбы он победил. Победил, потому что знал: иначе быть не может.
Сестра попыталась не дать ногам пойти вперед, но они продолжали нести ее, словно могли отломиться у колен и идти дальше без туловища. Его голос лишал ее воли, гнал вперед.
— Вот так. Принеси его мне. Хорошая девочка, — сказал он, когда Сестра была в нескольких шагах от него.
Позади нее съежился около двери Арти Виско.
Дойл Хэлланд медленно двинулся вперед, чтобы взять кольцо, и замер в нескольких дюймах от него. Драгоценность сильно пульсировала. Он склонил голову набок. Такая вещь не должна существовать. Он почувствует себя намного лучше, когда это кольцо будет растоптано его ботинками.
Хэлланд выхватил его из рук Сестры.
— Спасибо, — прошептал он.
Кольцо преобразилось.
На это понадобилось мгновение: радужные цвета поблекли, стали темными и безобразными, превратились в грязно-болотно-коричневый, гнойно-серый, угольно-черный. Стеклянное кольцо не пульсировало. Оно лежало мертвое в его руке.
— Черт, — сказал он, удивленный и сбитый с толку. Один его серый глаз стал бледно-голубым.
Сестра моргнула, обливаясь холодным потом. Кровь снова прилила к ее ногам. Сердце работало с трудом, словно мотор, заводящийся после холодной ночи.
Внимание Хэлланда было поглощено темным кольцом. Она знала, что у нее есть несколько секунд, чтобы спасти свою жизнь.
Встав покрепче, Сестра размахнулась кожаной сумкой и треснула Хэлланда по голове. Его лицо дернулось, губы скривились в гримасе. Он хотел отпрыгнуть, но сумка «Гуччи», наполненная различными замороженными свертками и банками, обрушилась на него со всей силой, на какую оказалась способна Сестра. Женщина ожидала, что Хэлланд окажется словно каменный и издаст вопль словно из адской бездны, но, к ее удивлению, он со стоном повалился спиной на стену, будто был сделан из папье-маше.
Сестра стремительно схватила кольцо свободной рукой, и какое-то мгновение они держали его оба. Что-то похожее на электрический разряд пробежало по ее пальцам, и женщина увидела физиономию, усыпанную сотней носов, ртов и мигающих глаз всех форм и цветов. Она подумала, что это, должно быть, его настоящее лицо — морда злого хамелеона в меняющихся масках.
Ее половинка кольца вспыхнула ярче прежнего. Другая, зажатая в руке Хэлланда, оставалась черной и холодной.
Решительно дернув на себя, Сестра вырвала кольцо, и вторая половинка расцвела, зажглась, как раскаленная на огне. Нечто, называвшее себя Дойлом Хэлландом, вскинуло руку к лицу, чтобы защититься от яркого света. Учащенное сердцебиение Сестры заставило кольцо бешено пульсировать, и существо, стоявшее перед ней, отпрянуло от волшебного света, точно ошеломленное силой кольца и женщины. Сестра заметила в его глазах что-то похожее на страх.
Но это длилось лишь мгновение — неожиданно он убрал глаза в складки плоти, и все его лицо изменилось. Нос сплющился, рот исчез, на середине лба появился черный глаз, а на щеке замигал зеленый. Над подбородком раскрылся акулий рот и показал многочисленные маленькие желтые клыки.
— Не надо портить мою вечеринку, сволочь! — произнес этот рот.
Сверкнул металлический осколок — Хэлланд замахнулся им над головой. Кинжал метнулся к Сестре, как мщение.
Но сумка послужила ей щитом, и лезвие, пробив кожу, застряло в замороженной индейке. Хэлланд другой рукой дотянулся до горла женщины. Но в следующий момент она сделала то, что почерпнула из своего опыта уличных сражений, омерзительных драк без правил: она замахнулась стеклянным кольцом и ударила одним из его выступов прямо в черный глаз посреди лба Хэлланда.
Из его разинутой пасти исторгся такой жуткий вопль, словно с кошки сдирают шкуру, и голова дернулась так быстро, что все еще горевший выступ кольца обломился, пронзив роговицу, как кол Одиссея — глаз циклопа. Хэлланд бешено колотил воздух кинжалом. Другой его глаз провалился в глазницу и растворился в теле.
— Беги! — закричала Сестра в сторону Арти Виско и вслед за ним бросилась к двери.
Арти нащупал засов и выскочил из дома, едва не вышибив дверь. Ветер сбил его, повалил на колени. Он заскользил, все еще таща за собой мешок со щепками, вниз по ступенькам на обледенелую дорогу.
Сестра кинулась к нему и тоже не устояла на ногах. Она запихнула стеклянное кольцо поглубже в сумку и покатилась на животе, будто на санках. Арти — за ней.
Вслед им несся бешеный крик, разрываемый порывами ветра:
— Я найду тебя! Я найду тебя, гадина! Ты не сможешь убежать!
Она оглянулась и увидела через завесу бури, что Хэлланд пытается вытащить из глаза осколок стекла. Неожиданно земля ушла у него из-под ног, и он упал на крыльцо.
— Я найду тебя! — пообещал он, изо всех сил стараясь подняться. — Ты не сможешь…
Рев штормового ветра заглушил его голос, и Сестра поняла, что еще быстрее заскользила по холму, покрытому льдом цвета чая.
Прямо перед ней замаячила обледенелая машина. Не было никакой возможности разминуться. Сестра съежилась и нырнула под автомобиль, по дороге разорвав обо что-то шубу, а затем заскользила дальше, не в силах остановиться. Оглянувшись, она увидела, что Арти крутится на льду, как блюдце, но его путь пролег рядом с машиной.
Они спускались с холма, точно двое саней, неслись по улице между мертвыми и разрушенными домами. Ветер гнал их вперед, мокрый снег жалил лица.
«Мы найдем убежище еще где-нибудь, — подумала Сестра. — Может быть, в другом доме. У нас много еды. Есть дрова, чтобы разжечь огонь».
Правда, не было ни спичек, ни зажигалки, но раз уж они спаслись, то, конечно, найдут способ получить искру.
И еще у нее было кольцо. Некто, называвший себя Дойлом Хэлландом, сказал правду: кольцо несло надежду, и Сестра готова была сделать все, чтобы эта надежда не исчезла. Никогда. Однако в кольце было и что-то большее. Что-то особенное. Что-то, по словам Бет Фелпс, магическое. Но какова цель этой магии — она пока не могла понять.
Они собирались выжить — и уносились по льду все дальше и дальше, прочь от чудовища в облачении священника. «Я найду тебя!» Ей все еще слышался его голос. «Я найду тебя!» И она боялась, что когда-нибудь так или иначе это может случиться.
Путники скатились к подножию холма, миновав множество брошенных машин, и скользили еще около сорока ярдов, пока не врезались в бордюр. На этом их дорога закончилась. Но путешествие только начиналось.
Глава 28Стон боли
Время шло.
Течение дней Джош оценивал по количеству пустых банок, сваленных там, где, по его представлениям, раньше находился туалет. Этот угол они со Сван использовали как уборную и бросали туда пустые жестянки. Они придерживались нормы: в один день съедали банку овощей, а на следующий — банку консервированного колбасного фарша. Джош исчислял ход времени с помощью своего кишечника. Он работал как часы. Горка пустых банок давала ему обоснованную оценку для календаря: Джош вычислил, что к настоящему моменту они пробыли в подвале уже от девятнадцати до двадцати трех дней. Значит, было между пятым и тринадцатым августа. Конечно, точно неизвестно, сколько суток минуло, пока они достаточно пришли в себя, чтобы организовать размеренный ход жизни, но Джош полагал, что никак не больше семнадцати, а в целом это означало, что истек примерно месяц.
Он нашел в грязи упаковку батареек для фонарика, и на этот счет они были спокойны. При свете лампы выяснилось, что они уже истратили половину своих запасов. Пора было начинать копать. Когда Джош взял лопату и мотыгу, то услышал суслика, который жизнерадостно шуршал среди брошенных консервных банок. Маленький зверек пировал на объедках, которых оставалось немного. Он вылизывал банки так чисто, что в них можно было смотреться, однако этого-то Джошу вовсе и не хотелось.
Сван дремала, спокойно дыша в темноте. Она много спала, и Джош решил, что это хорошо. Она сберегала энергию, подобно зверьку, впавшему в зимнюю спячку. Но когда Джош будил ее, она тут же просыпалась, сосредоточенная и настороженная. Он спал в нескольких шагах от нее, и его удивляло, насколько чутко он прислушивался к ее дыханию; обычно оно было глубоким и медленным, но иногда становилось быстрым и неспокойным, вызванным обрывками воспоминаний или плохими снами. Когда оно звучало так, то Джош, очнувшись от тревожного забытья, часто слышал, как Сван звала маму, и ее лицо искажалось от ужаса, будто что-то преследовало ее через пустыню кошмара.
У них имелось много времени для разговоров. Она рассказывала ему о матери и «дядях», о том, как ей нравилось ухаживать за своими садиками. Джош спросил ее об отце, она сказала, что он был рок-музыкантом, но больше ничего не добавила.
Она поинтересовалась, каково это — быть великаном, и он ответил, что если бы получал четверть доллара каждый раз, когда стукался головой о притолоку, то давно стал бы богачом. Кроме того, трудно найти одежду достаточно большого размера — Джош предпочел умолчать, что ремень становится ему маловат, — а ботинки приходится шить специально, на заказ.
— Подозреваю, — сказал он, — что это накладно — быть великаном. А в остальном я такой же, как и любой другой человек.
Вспоминая Рози и мальчиков, Джош очень старался, чтобы его голос не дрожал. Спокойно он мог говорить о людях, которых знал только по фотографиям. Он рассказал Сван, как когда-то был футболистом и его признали «Лучшим игроком» в трех матчах.
— Борьба была не таким уж плохим способом заработать, — сказал он ей.
Во всяком случае, это были честные деньги, и для такого громадного человека, как он, это являлось одним из лучших законных способов заработка. Мир был слишком мал для великанов. Дверные проемы сооружали непомерно низкими, мебель была чересчур хрупкой, и не было такого матраса, который бы не трещал и не скрипел, когда Джош ложился спать.
Во время их разговоров он никогда не включал фонарь — не хотел видеть покрытое волдырями лицо девочки и опаленные короткие волосы и вспоминать, какой милой она была раньше. И конечно, старался избавить ее от созерцания своей отталкивающей физиономии.
Поу-Поу Бриггс сгорел дотла. Они не говорили об этом совсем, но призыв сберечь дитя продолжал звучать в голове Хатчинса, подобно звону железного колокола.
Джош зажег свет. Сван свернулась клубочком на своем обычном месте. Корка подсохшей жидкости, вытекшей из волдырей, блестела на ее лице. Лоскуты кожи свисали со лба и щек, словно слои засохшей краски, под ними виднелась свежая алая плоть, набухшая новыми волдырями. Он осторожно потряс Сван за плечо, и она тотчас открыла глаза — красные, со слипшимися ресницами, зрачки сжались до крохотных точек. Он отвел от нее свет:
— Пора вставать. Нам нужно копать.
Она кивнула и села.
— Если мы будем работать вместе, дело пойдет быстрее, — сказал Джош. — Я буду рыть, а ты оттаскивай землю, которую я набросаю. Хорошо?
— Хорошо, — ответила Сван и, встав на четвереньки, приготовилась следовать за ним.
Джош собрался было ползти к норе суслика — и вдруг в луче фонарика заметил кое-что, чего не видел здесь раньше. Он снова посветил туда, где обычно спала девочка.
— Сван? Что это?
— Где? — Ее взгляд последовал за лучом.
Хатчинс отложил лопату и кирку и нагнулся. Там, где спала Сван, пробились сотни крошечных изумрудно-зеленых ростков травы. Они в точности повторяли очертания свернувшегося калачиком тела ребенка.
Джош потрогал траву… не совсем траву, понял он. Какие-то побеги. Крошечные ростки… кукурузы?
Он посветил вокруг. Мягкая, нежная зелень росла только на том месте, где спала Сван, и больше нигде. Он вырвал несколько травинок, чтобы изучить их корни, и заметил, что Сван вздрогнула.
— Что случилось? — спросил Джош.
— Мне не нравится этот стон, — ответила девочка.
— Стон? Какой стон?
— Стон боли.
Джош не понял, о чем она, и покачал головой. Корни были приблизительно два дюйма величиной, тонкие нити жизни. Они, очевидно, росли здесь уже некоторое время, но Джош не представлял, как ростки могли пробиться в этой утрамбованной почве без единой капли воды. Они были единственным кусочком зеленой жизни, который он видел с тех пор, как попал в эту ловушку. Наверняка существовало простое объяснение, и Джош решил, что семена были занесены сюда ветром и как-то пустили корни и проросли. Только и всего.
«Да уж, — подумал он, — пустили корни без воды и проросли без единого лучика солнечного света. В этом столько же здравого смысла, сколько в том, что Поу-Поу решил изобразить из себя фейерверк „римская свеча“».
Хатчинс опустил зеленые ростки обратно. Сван тут же взяла горсть земли и несколько секунд с явным интересом мяла ее пальцами, а затем присыпала травинки.
Джош слегка отодвинулся, подтянув колени к груди.
— Они растут только там, где ты спишь. Это довольно странно, тебе не кажется?
Сван пожала плечами. Она чувствовала, как Джош осторожно разглядывает ее.
— Ты сказала, будто что-то слышала, — продолжал он. — Что это был за звук?
Ответом снова стало пожатие плечами. Девочка не знала, как объяснить. Никто еще не спрашивал ее об этом.
— Я ничего не слышал, — пояснил Джош, опять придвигаясь к росткам.
Сван схватила его ладонь, прежде чем он дотянулся до травы.
— Я сказала… болезненный звук. Стоны. Я не знаю точно.
— Когда я их вырвал?
— Да.
«Господи, — подумал Джош. — Я созрел для комнаты с мягкими стенами!»
Глядя на зеленые ростки в грязи, он подумал, что они появились здесь потому, что тело девочки заставило их вырасти. Ее биохимические процессы или еще что-то, взаимодействующее с почвой. Безумная идея, но ведь ростки существовали…
— На что это было похоже? На голос? — спросил он.
— Нет. Не на голос.
— Я бы хотел, чтобы ты рассказала мне об этом.
— В самом деле?
— Да, — ответил Джош, — правда.
— Моя мама всегда говорила, что это просто воображение.
— А это так?
Сван поколебалась, затем уверенно сказала:
— Нет.
Ее пальцы притронулись к новым росткам — нежно, едва касаясь их.
— Один раз мама взяла меня в клуб послушать оркестр, — начала рассказывать Сван. — Дядя Уоррен играл на барабане. Я услышала звук, похожий на стоны боли. И я спросила, что это так звучит. Она сказала, что это электрогитара, из таких, которые кладут на колени и на них играют. Но в этом стоне были и другие звуки. — Она посмотрела на Джоша. — Как ветер. Или как гудок поезда вдалеке. Или как гром, прогремевший до того, как увидишь молнию. Много звуков.
— С каких пор ты слышишь это?
— С самого детства.
Джош не мог не улыбнуться. Сван неправильно истолковала его реакцию.
— Ты смеешься надо мной? — спросила она.
— Нет. Может быть, и я бы хотел слышать подобные звуки. Ты знаешь, что это?
— Да, — ответила Сван. — Смерть.
Его улыбка дрогнула и погасла.
Девочка набрала горстку сухой и ломкой земли и покрошила ее в пальцах.
— Летом хуже всего. Когда люди подстригают газоны.
— Но… это всего лишь трава, — сказал Джош.
— Бывают разные стоны боли, — продолжала Сван, словно не слыша его. — Похожие на тяжелые вздохи — когда осенью опадают листья. Потом, зимой, они замирают, и все спит.
Она стряхнула комочки грязи с ладони, и те смешались с остальной землей.
— Когда снова теплеет, солнце заставляет всех думать о пробуждении, — сказала она.
— Думать о пробуждении?
— Все может думать и чувствовать по-своему, — ответила Сван и взглянула на него.
«Ее глаза похожи на глаза мудрой старухи», — подумал Джош.
— Насекомые, птицы, даже трава — у всех есть свои способы общаться и узнавать что-то. Все дело только в том, можешь ли ты их понимать, — говорила она.
Джош хмыкнул. Насекомые, сказала девочка. Он вспомнил стаю саранчи, которая пролетела через его «понтиак» в тот день, когда произошел взрыв. Он никогда раньше не задумывался о том, о чем говорила Сван, но понимал, что в этом есть доля истины. Птицы знали, что при смене времени года нужно мигрировать, муравьи строили свои дома, при этом активно общаясь между собой, цветы расцветали и увядали, но их пыльца продолжала жить, — все в соответствии с великим таинственным расписанием, которое он всегда считал само собой разумеющимся. Это было очень просто, как рост травы, и в то же время очень сложно, как сияние светлячков.
— Откуда ты об этом знаешь? — спросил он. — Кто-то научил тебя?
— Никто. Я просто догадалась.
Она вспомнила свой первый садик, в песочнице на школьной площадке. Давным-давно она обнаружила, что не все, держа в ладонях землю, ощущают покалывание в ладонях, словно от крохотных иголочек, и не все могут сказать, что означает жужжание осы — хочет ли она ужалить или просто исследует ваше ухо. Сама Сван всегда знала, что есть что.
— Ух ты! — сказал Джош, глядя, как девочка роется пальцами в земле.
Ладони Сван покалывало, они были теплыми и влажными.
Он снова посмотрел на зеленые ростки.
— Я всего лишь борец, — проговорил он тихо. — Вот и все. Я имею в виду… Черт возьми, я просто никто!
«Сберегите дитя, — вспомнил он. — Сберечь от чего? От кого? И почему?»
— Какого черта я ввязался в это? — прошептал он.
— А? — переспросила Сван.
— Ничего, — ответил Джош.
Ее глаза снова стали глазами маленькой девочки. Она смешала теплую землю со своих рук с землей вокруг ростков.
— Нам надо бы начинать копать. Ты готова? — уточнил он.
— Да.
Сван взяла лопату, которую он положил рядом. Горячее покалывание в ее ладонях медленно отступало.
Но сам Джош был еще не совсем готов.
— Сван, послушай меня минутку. Я хочу быть с тобой откровенным, потому что думаю, ты можешь это перенести. Мы попытаемся выбраться наружу, но это вовсе не значит, что нам это удастся. Нам придется выкопать достаточно широкий туннель, чтобы я, такой большой, смог пролезть через него. Это займет некоторое время, и, конечно, это будет нелегко. Если туннель обрушится, нам придется начать все сначала. Я это говорю потому, что не уверен, выберемся ли мы отсюда. Совсем не уверен. Понимаешь?
Она молча кивнула.
— И еще, — добавил он, — если… когда… мы выберемся отсюда… мы, возможно, не обрадуемся тому, что там обнаружим. Возможно, все изменилось. Это может быть так… будто мы встали после самого страшного сна, какой только можно придумать, и обнаружили, что он пришел следом за нами в явь. Понимаешь?
Сван снова кивнула. Она и сама уже думала о том, что он сейчас говорил, и о том, что никто не придет и не вытащит их отсюда, как уверяла ее мама. Она сделала самое серьезное и взрослое выражение лица, ожидая, что же он будет делать дальше.
— Хорошо, — сказал Джош. — Начнем копать!
Глава 29Странный цветок
Джош Хатчинс всмотрелся вперед, прищурился и часто заморгал.
— Свет, — сказал он. Стены туннеля сдавливали его плечи и спину. — Я вижу свет!
В тридцати футах позади, в подвале, Сван спросила:
— Далеко?
Она была вся перепачкана; казалось, в нос ей набилось столько земли, что хоть сады сажай. Эта мысль заставила ее несколько раз хихикнуть: звуки, которые, как ей казалось, она уже не издаст никогда.
— Футов десять-двенадцать, — ответил Джош, продолжая копать руками и отгребать землю назад, проталкивая затем ее ногами вглубь туннеля.
Кирка и лопата требовали героических усилий, и после трех дней работы стало понятно, что лучший инструмент — это руки. Он продвинулся вперед, взглянул на слабое красное мерцание у выхода из сусличьей норы и подумал, что прекраснее света он еще не видел. Сван пролезла следом за ним в туннель, собрала откопанную землю в большую банку, отнесла ее обратно в подвал и высыпала в канаву. Ее руки, ладони, лицо, ноздри, колени — все было покрыто грязью, тело ломило, пыль въелась чуть ли не до костей. Ей казалось, что позвоночник горит в огне. Молодые зеленые ростки в подвале вытянулись уже на четыре дюйма.
Лицо Джоша было облеплено грязью, которая даже скрипела на зубах. Грунт был тяжелым, клейким, и ему пришлось сделать передышку.
— Джош! Ты в порядке? — спросила Сван.
— Да. Сейчас, минутку, переведу дух.
Его плечи невыносимо болели — последний раз он так устал, когда провел десять знатных боев подряд в Чаттануге. Свет оказался дальше, чем он предполагал сначала, словно туннель, который они одновременно и любили, и ненавидели, удлинялся, играя жестокую шутку с восприятием. Джош чувствовал себя так, будто заполз в некое подобие китайской трубочки, куда можно вставить палец, но практически невозможно его вытащить. Все его тело было словно стиснуто путами.
Он вновь взялся за работу обеими руками, откапывая землю и пропихивая ее назад, как будто плавал в грязи.
«Моя мама вырастила себе суслика», — подумал он и невольно усмехнулся, несмотря на усталость. Привкус во рту создавал впечатление, будто он наелся пирогов из глины.
Выкопано еще шесть дюймов. Еще фут. Приблизился ли свет? А может, отдалился? Джош протискивался вперед, думая о том, как мать, бывало, бранила его за немытые уши. Еще фут, и еще. Позади Сван с неутомимостью маятника вползала в туннель и уносила выкопанную землю, снова и снова. Свет приближался. Джош был в этом уверен. Но теперь радости у него поубавилось. Свет был нездоровый, совсем не похожий на солнечный.
«Болезненный свет, — подумал Джош. — А может быть, и смертельный».
Но он продолжал работать — одна двойная горсть за другой, — медленно продвигаясь вперед, наружу.
Неожиданно ему на шею посыпалась земля. Он замер, ожидая обвала, но туннель выдержал.
«Ради бога, не останавливайся!» — подумал он и потянулся за следующей горстью.
— Мы почти выбрались! — закричал он, но земля поглотила его голос. Он не знал, слышала ли его Сван. — Осталось всего несколько футов!
Однако лаз сузился, теперь в него не проходил даже кулак, и Хатчинсу пришлось снова остановиться и отдохнуть. Он лежал, неотрывно глядя на свет в отверстии в трех футах от него. Теперь он чувствовал запах, который шел снаружи: горький аромат горелой земли, выжженной кукурузы и щелочи. Он двинулся вперед. Земля около поверхности оказалась очень крепкой, полной камней и металлических осколков. Огонь превратил влажную почву во что-то похожее на асфальт. Джош копал и копал, его плечи дрожали от напряжения, и он не сводил взгляда с безобразного света. Вот уже достаточно близко, чтобы высунуть в дыру руку.
Он решился и сказал:
— Я почти выбрался, Сван! Я почти наверху!
Джош отбросил землю назад, и его рука оказалась у отверстия. Но нижняя сторона последнего слоя грунта над ним напоминала гальку, и мужчина не мог просунуть в дыру пальцы. Он сжал кулак, покрытый белыми и серыми крапинками, и ударил. Сильнее. Еще сильнее.
«Давай, давай! — думал он. — Толкай, черт побери!»
Что-то сухо треснуло. Сначала Джош подумал, что хрустнула его рука, но не почувствовал боли и продолжал бить по грунту, словно пытаясь пробить небо.
Земля снова захрустела. Края дыры начали крошиться и расширяться. Кулак вышел наружу, и Джош попытался представить себе, как это может выглядеть для стороннего наблюдателя: торчащий из земли полосатый, как зебра, кулак, словно странный цветок, проросший из мертвой почвы. Кулак раскрылся, и пальцы растопырились, как лепестки, под слабым красным светом.
Джош высунул руку из дыры почти по локоть. Холодный ветер обдувал его пальцы. Это движение ветра подбодрило и встряхнуло его, словно пробудив от долгого забытья.
— Есть! — закричал он, едва не всхлипывая от радости. — Сван! Мы выбрались!
Она сзади жалась к нему:
— Ты что-нибудь видишь?
— Попробую-ка высунуть голову наружу, — сказал Джош и протиснулся вперед — рука, потом плечо, — ломая дыру, расширяя ее.
Теперь его рука оказалась почти целиком снаружи, макушка была готова пробиться следом. Он вспоминал рождение сыновей, как их макушки старались выйти в мир. Он чувствовал головокружение и боялся внешнего мира, как, возможно, любой младенец. Сван подталкивала его сзади, помогая ему вырваться наверх.
С треском разбивающегося горшка земля раскололась. Огромным усилием Джош просунул голову в отверстие — и оказался под порывами ураганного ветра.
— Ты уже там? — спросила Сван. — Что ты видишь?
Джош зажмурился и поднял руку, чтобы защититься от летящего песка.
Он видел безлюдный серо-коричневый ландшафт без каких-либо ориентиров, не считая искромсанных остатков своего «понтиака» и «камаро» Дарлин. Над головой висело низкое небо, придавленное толстыми серыми облаками. От одного мертвого горизонта до другого медленно плыли, точно катились, облака, и то тут, то там мелькали блеклые алые вспышки. Джош оглянулся. Примерно в пятнадцати футах позади него влево уходил большой холм, земля которого перемешалась со стеблями кукурузы, кусками дерева и металлическими обломками бензонасосов и машин. Он догадался: вот могила, в которой они были похоронены. В то же время он понимал, что, если бы огромная масса грунта не накрыла их, они были бы сожжены заживо. Вокруг этого холма земля была выскоблена начисто.
Ветер бил ему в лицо. Джош выполз наружу и сел на корточки, разглядывая пустыню вокруг себя.
Из норы вылезла Сван. Холод пронизывал до костей, и глаза девочки в кровавых отеках недоверчиво оглядывали то, что превратилось в пустыню.
— О, — прошептала она, но ветер отнес ее голос, — все исчезло…
Джош не слышал ее. Ему никак не удавалось сориентироваться. Он знал, что ближайший город — или то, что от него осталось, — Салина. Но где запад, где восток? Где солнце? Песок и пыль скрыли все, что находилось дальше чем в двадцати ярдах. Где шоссе?
— Здесь ничего не осталось, — сказал Джош, в основном себе. — Не осталось ни черта!
Сван увидела неподалеку знакомую вещь. Девочка встала и, сопротивляясь ветру, пошла к маленькой фигурке. Почти вся синяя шерсть сгорела, но пластиковые глаза с черными вращающимися зрачками уцелели. Сван наклонилась и подняла игрушку. Со спины куклы свисал шнурок с колечком. Девочка дернула за него и услышала, как Коржик медленным искаженным голосом попросил еще печенья.
Джош поднялся.
«Так, — подумал он, — вот мы и на поверхности. Но что теперь делать? Куда идти?»
Он уныло покачал головой. Возможно, идти некуда и везде все так же, как здесь. Какой смысл покидать их подвал? Он угрюмо посмотрел на нору, из которой они вылезли, и на секунду подумал: а не забраться ли в нее обратно, чтобы провести остаток своих дней, как гигантский суслик, вылизывая банки и справляя нужду в противоположном углу?
«Осторожно!» — предупредил он себя.
Нора вела обратно в подвал — в могилу — и неожиданно стала слишком притягательной. Слишком, слишком притягательной. Он заставил себя шагнуть прочь от отверстия и постарался размышлять более последовательно.
На глаза ему попалась Сван. Она тоже была вся в грязи, разодранная одежда развевалась по ветру. Девочка глядела вдаль, щурясь против ветра, баюкая безответную куклу. Джош долго смотрел на нее.
«Я смогу сделать это, — сказал он себе. — Я смогу заставить себя сделать это, потому что так будет правильно. Может быть… Наверное. Если весь мир похож на этот пейзаж, то ради чего жить?»
Джош разжал руки, затем сжал их снова.
«Я могу сделать это быстро, — подумал он. — Она ничего не почувствует. А потом я покопаюсь на этой свалке, найду хороший металлический осколок с острым краем и покончу с собой. Так будет правильно».
«Сберегите дитя», — вспомнил он, и глубокий, невыносимый стыд охватил его.
«Как же, сбережешь тут, — подумал он. — Господи Исусе, ведь все исчезло! Все разлетелось к чертям собачьим!»
Сван повернула голову, и их взгляды встретились. Она что-то сказала, но Джош не разобрал. Она подошла к нему поближе, дрожа и сгибаясь под ветром, и прокричала:
— Что мы будем делать?
— Не знаю! — крикнул он в ответ.
— Ведь не везде же так? — спросила Сван. — Где-то должны быть другие люди!
— Может быть. А может, и нет. Черт. Как холодно!
Джош дрожал; он одевался для жаркого июльского дня, и теперь на нем были изодранные брюки.
— Мы не можем просто так стоять здесь! — сказала Сван. — Надо куда-нибудь идти!
— Хорошо. Выбирай, куда мы пойдем, юная леди. Мне все направления кажутся одинаковыми.
Сван глядела на него еще несколько секунд, и Джошу снова стало стыдно. Она повернулась поочередно в каждую сторону, словно пытаясь выбрать направление. Неожиданно ее глаза наполнились слезами, которые оказались такими жгучими, что она едва не закричала, но прикусила нижнюю губу почти до крови. В этот момент она ощутила, что мама нужна ей как никогда: подсказать, куда идти, что делать. Это несправедливо, что ее мама погибла. Несправедливо, неправильно!
«Я рассуждаю как маленькая», — решила девочка.
Мама ушла домой, в далекий тихий край, и Сван придется самой принимать решения. Начиная с этой минуты.
Сван подняла руку и показала в том направлении, куда дул ветер.
— Туда, — решила она.
— Для этого есть какая-то причина?
— Да. — Сван обернулась и посмотрела на него так, что он почувствовал себя полным идиотом. — Потому что ветер будет дуть нам в спину, это подтолкнет нас, и идти будет не так тяжело.
— Ого, — негромко сказал Джош.
Там, куда показала девочка, ничего не было видно, кроме пыльных вихрей и полного опустошения. Он не видел причин трогаться с места.
Сван почувствовала, что Джош готов сесть. Если этот великан сядет, она никак не сможет заставить его подняться.
— Когда мы выбирались из-под земли, нам пришлось тяжело! — крикнула она ему против ветра.
Он кивнул.
— Мы доказали, что можем что-то сделать, если действительно захотим, — продолжала она. — Ты и я! Мы команда! Мы хорошо поработали и теперь не должны останавливаться.
Он снова угрюмо кивнул.
— Надо хотя бы попытаться! — призвала его Сван.
Джош оглянулся на нору. В конце концов, там, внизу, было тепло. По крайней мере, у них была пища, и что плохого в том, чтобы остаться… Краем глаза он заметил какое-то движение. Маленькая девочка с Коржиком в руках двинулась в выбранном ею направлении. Ветер подталкивал ее в спину.
— Эй! — крикнул Джош.
Сван не остановилась и не замедлила шаг.
— Эй!
Она продолжала идти.
Джош шагнул следом за ней.
Ветер ударил его сзади по коленям. «Ого, словно обойму разрядил! Пятнадцатиярдовое пенальти!» — подумал он, и тут новый воздушный порыв толкнул его в спину, потащил вперед.
Хатчинс сделал второй шаг, потом третий и четвертый. И вот он уже шел за Сван. Ветер был такой сильный, что это больше походило на полет, чем на ходьбу. Он догнал девочку, пошел рядом с ней и снова почувствовал угрызения совести из-за своей слабости: Сван даже не удостоила его взглядом. Она шла с поднятым подбородком, словно бросая вызов окружавшей беспросветности. Джош подумал, что она похожа на маленькую королеву, у которой отняли ее королевство, — трагическую и решительную фигуру.
«Там ничего нет», — размышляла Сван.
Глубокая печаль охватила ее, и, если бы ветер не подталкивал ее вперед, она опустилась бы на колени. Все исчезло. Все исчезло. Две слезинки пробежали по корке грязи и волдырям на ее лице.
«Все не может исчезнуть, — сказала она себе. — Где-то должны остаться города и люди!»
Может быть, в миле от нее. Может быть, в двух. Или прямо перед ними, скрытые завесой пыли. Она продолжала идти, шаг за шагом. Джош Хатчинс шагал рядом с ней.
Суслик высунулся из норы и огляделся, потом тихонько свистнул и снова скрылся в безопасной земле.
Глава 30Кувшин с кровью
Двое путников устало брели по федеральному восьмидесятому шоссе. Позади остались покрытые снегом горы Поконо Восточной Пенсильвании. Падавший снег был грязно-серым, и из-под него, подобно наростам на теле прокаженного, выступали вершины. Пепельная крупа сыпала с хмурого болотно-свинцового бессолнечного неба и тихо шуршала среди бесчисленных голых черных вязов и дубов, кустов орешника. Вечнозеленые деревья стояли бурые, хвоя с них облетела. Повсюду, насколько хватало глаз, не было ни травинки, ни изумрудной лозы, ни листика.
Резкий сильный ветер кидал в лицо Сестры и Арти впитавший золу снег. Они оба были укутаны в одежду, которой смогли разжиться на двадцать первый день после того, как сбежали от чудовища, называвшего себя Дойлом Хэлландом. В Нью-Джерси на окраине Патерсона они нашли разрушенный магазин одежды, но там почти все уже растащили. Остались только вещи в глубине зала под плакатом с нарисованными сосульками и надписью: «Июльская распродажа зимних товаров!»
Эти полки и прилавки грабители не тронули. Путники взяли себе тяжелые шерстяные пальто, клетчатые шарфы, шерстяные шапки и рукавицы, отороченные кроличьим мехом. Там нашлось даже байковое нижнее белье и ботинки — их Арти похвалил за высокое качество. Теперь, когда остались позади сотни миль, ботинки все еще держались, но ноги странников были стерты до крови и завернуты в лохмотья и газеты вместо носков, которые пришлось выбросить.
У обоих были рюкзаки, наполненные другими найденными вещами: там лежали консервы, открывалка, пара складных ножей, несколько коробков спичек, фонарь, батарейки и удачная находка — шесть упаковок пива «Олимпия». Через плечо у Сестры, как обычно, висела сумка, на этот раз темно-зеленая, из руин магазина армейских излишков, а в ней — теплое одеяло, несколько бутылок «Перье» и куски фасованного замороженного мяса, найденного в полупустом гастрономе. На дне рюкзака лежало стеклянное кольцо, размещенное так, чтобы Сестра в любой момент могла нащупать его через ткань.
Красный шарф и зеленая зимняя шапка защищали лицо и голову женщины от ветра. Кроме того, Сестра натянула на себя поверх двух свитеров шерстяное пальто. Мешковатые коричневые вельветовые брюки и кожаные перчатки завершали ее наряд. Она медленно брела по снегу, все это барахло изрядно ее тяготило, но, по крайней мере, ей было тепло. Арти тоже надел на себя тяжелое пальто, голубой шарф и две шапки, одну поверх другой. Только глаза оставались открыты осадкам и обжигающему ветру. Серый противный снег слепил их. На нейтральной полосе шоссе лежал снежный слой толщиной около четырех дюймов, а среди голых лесов и глубоких оврагов по обеим сторонам дороги встречались высокие сугробы. Все покрывала холодная грязная пелена.
Шагавшая в нескольких ярдах впереди Арти Сестра показала направо. Он увидел в снегу людей. Они поравнялись с замерзшими трупами женщины, мужчины и двоих детей. Все были одеты по-летнему: рубашки с короткими рукавами и шорты. Мужчина и женщина умерли, держась за руки. У женщины не хватало безымянного пальца на левой руке. Судя по всему, он был отрублен.
«Обручальное кольцо, — подумала Сестра. — Кто-то отсек весь палец, чтобы снять драгоценность».
Башмаки с ног мужчины исчезли, и в снегу торчали черные, обмороженные ступни. Впавшие глаза блестели серым льдом. Сестра отвернулась.
С тех пор как они, миновав большой зеленый щит с надписью «Добро пожаловать в Пенсильванию, штат краеугольных камней», ступили на территорию этого штата — с неделю назад, за это время они успели одолеть около тридцати миль, — Сестра с Арти нашли на нейтральной полосе восьмидесятого шоссе почти три сотни замерзших тел. Некоторое время путники укрывались в городе Страудсберге, почти уничтоженном торнадо. Здания лежали в руинах под грязным снегом, точно игрушки, сломанные и разбросанные безумным великаном. Там тоже было множество трупов. Сестра и Арти нашли на главной улице городка пикап, бензобак которого был пуст, и спали в его кабине. Теперь все это было позади, а они снова шагали по нейтральной полосе шоссе, ведущего на запад, в удобных, но полных крови сапогах, мимо грязных изуродованных машин и перевернутых прицепов, погибших, должно быть, при поспешном бегстве на запад.
Продвижение давалось им тяжело. Они проходили самое большее по пять миль в день, каждый раз стремясь добраться до очередного укрытия: развалин дома, сарая, остатков разбитой машины — чего угодно, защищавшего от ветра. За двадцать один день путешествия им встретились только трое живых: двое были буйнопомешанными, а один поспешно бросился бежать, едва завидев их. Обоим — Сестре и Арти — недужилось, они кашляли кровью и страдали головной болью. Сестра думала, что скоро умрет. По ночам они прижимались друг к другу и сипло, со стоном дышали, но худшее — озноб, слабость и лихорадочные головокружения — прошло, и, хотя оба иногда выплевывали с кашлем сгустки крови, силы возвращались, и приступы мигрени случались все реже.
Они миновали четыре трупа и вскоре добрались до разбитого трейлера. В него врезался обгорелый «кадиллак», сплющенный почти в лепешку, а в него, в свою очередь, — «субару». Возле них стояли еще два обгорелых автомобиля. Чуть дальше в снегу лежал клубок окоченевших тел, которые переплелись в тщетных поисках тепла. Сестра прошла мимо них, не задержавшись. Лики смерти больше не пугали ее, но она не могла разглядывать покойников.
Через пятьдесят ярдов Сестра резко остановилась. Какое-то животное грызло один из двух трупов, лежавших у ограды. Оно подняло голову и напряженно замерло. Это была большая собака — возможно, даже волк, спустившийся с гор в поисках еды. Зверь был величиной приблизительно с немецкую овчарку, с длинной мордой и рыжевато-серой шерстью. Он жевал ногу одного из трупов, а теперь припал к земле над своей добычей и угрожающе смотрел на Сестру.
«Если этот гад захочет свежего мяса — нам крышка», — подумала она.
Оба с вызовом уставились друг на друга. Затем зверь коротко ворчливо рыкнул и вернулся к трапезе. Сестра и Арти, сделав большой крюк, обошли его и оглядывались до тех пор, пока не завернули за поворот и зверь не скрылся из виду.
Сестра дрожала, несмотря на теплую одежду. Глаза зверя напомнили ей Дойла Хэлланда.
Ее страх перед Хэлландом усиливался с наступлением темноты. Казалось, не было никакой периодичности в смене дня и ночи — ни сумерек, ни ощущения того, что солнце заходит. Мрак мог окутать землю после двух-трех мглистых, хмурых часов или не приходить, казалось, сутки, но если он спускался, то все погружалось в кромешную тьму. Каждый шорох заставлял Сестру приподнимать голову и вслушиваться, сердце ее колотилось, холодный пот выступал на лице. У нее имелось нечто, нужное твари, называвшей себя Дойл Хэлланд, нечто, чего он не понимал, — и она, конечно, тоже. Но он поклялся отыскать ее. Что он сделает со стеклянным кольцом, когда получит его? Разобьет на кусочки? Возможно. Она постоянно озиралась, боясь увидеть темную фигуру с уродливым лицом и оскаленными в усмешке зубами, похожими на акульи.
«Я найду тебя!» — обещал он.
Накануне они укрылись в разбитом амбаре и развели небольшой костер из сена. Сестра вытащила из сумки кольцо. Она вспомнила о предсказывающем будущее стеклянном многограннике из детства и мысленно спросила: «Что нас ждет впереди?»
Конечно, это был не маленький беленький многоугольник с надписанными ответами. Но цвета драгоценных камней и металлов и их постоянная пульсация были реальностью, они успокаивали ее. Она почувствовала, что ее куда-то уносит, затягивает мерцанием в кольцо. Казалось, все ее существо засасывает глубже и глубже, как будто она была на пути в самое сердце огня…
Она снова шла во сне по бесплодным землям, где был купол из спрессованной грязи и Коржик, ждущий своего маленького хозяина. Но на этот раз все оказалось по-другому, сейчас, направившись к земляному холму, она неожиданно остановилась и прислушалась.
Ей показалось, что она слышит что-то помимо шума ветра — приглушенный звук, похожий на человеческий голос. Она замерла, стараясь уловить его еще раз, но тщетно.
Затем она увидела маленькую нору в голой земле почти у самых своих ног. Пока она смотрела, ей показалось, что дыра начинает расширяться, земля вокруг нее — ломаться и крошиться. А в следующий момент… Да-да, земля крошилась, и отверстие ширилось, будто кто-то рыл нору снизу. Сестра со страхом и интересом смотрела, как ломались куски земли, и думала, что она здесь не одна.
Из дыры появилась человеческая рука — покрытая белыми и серыми пятнами рука великана. Толстые пальцы потянулись вверх, будто мертвец выбирался из могилы.
Эта картина настолько изумила Сестру, что она отпрянула. Она боялась увидеть вылезавшее чудовище и побежала назад по пустой равнине, охваченная единственным желанием: «Верните меня назад, пожалуйста, я хочу попасть туда, где была…»
Она сидела перед маленьким костерком в разбитом амбаре. Арти вопросительно смотрел на нее. Опухшие глаза делали его лицо похожим на маску одинокого странника.
Сестра рассказала ему, что увидела, и Арти спросил, что бы это значило. Конечно, она не могла объяснить — возможно, это было порождение ее фантазии, а может быть, реакция на увиденные на шоссе трупы. Сестра положила кольцо в сумку, но образ руки, тянущейся из-под земли, врезался ей в память.
Теперь, бредя по снегу, она ощупывала кольцо сквозь материю. Сознание того, что оно там, успокаивало, и иной магии ей не требовалось.
Вдруг ее ноги вросли в землю.
В пятнадцати шагах от нее на дороге стоял другой волк — или дикая собака. Тощий, со свежими красными пятнами на шерсти. Его глаза уставились на нее, а пасть медленно раздвинулась, обнажая клыки. «Вот дерьмо!» — была ее первая реакция. Этот зверь казался голоднее и отчаяннее первого, а за ним в сером снегу маячили еще две или три твари. Они заходили справа и слева, окружая ее.
Она оглянулась на Арти. Еще два волка трусили за ним, почти спрятанные снегом, но достаточно близко, так, что Сестра различала силуэты. Ее следующей мыслью было: «Стать нам бифштексами».
Что-то смутное приблизилось слева, бросилось на Арти и врезалось ему в бок. Он закричал от боли и упал, и зверь — возможно, то самое рыжевато-серое животное, которое они видели у трупа, — вцепился зубами в рюкзак Арти и остервенело замотал головой из стороны в сторону. Сестра бросилась к спутнику, чтобы схватить его за руку, но зверь протащил Арти приблизительно десять шагов по снегу и исчез из поля зрения. Но не убежал и продолжал бродить вокруг них в предвкушении добычи.
Она услышала угрожающее рычание и повернулась как раз в тот момент, когда животное с красными пятнами бросилось на нее. Волк ударил ее в плечо и повалил, челюсти зверя клацнули в нескольких дюймах от ее лица, словно защелкнулся медвежий капкан. Она ощутила гнилостный запах из его пасти. Животное принялось рвать правый рукав ее пальто. Другой зверь зашел слева, а третий вцепился ей в правую ногу, пытаясь тащить в свою сторону. Сестра билась и кричала, одно тощее существо испугалось и убежало, но другие тянули ее по снегу в разные стороны. Обеими руками она схватила сумку и принялась колошматить ею зверя, вцепившегося ей в ногу, по черепу, пока он не взвизгнул и не оставил ее.
Позади нее сразу две твари атаковали Арти с разных сторон. Одна вцепилась в запястье, и клыки прорвали тяжелое пальто и свитер, другая ухватилась за плечо и драла его с бешеной силой.
— А ну прочь! Прочь! — кричал Арти волкам, пытавшимся тащить его каждый в свою сторону.
Сестра попробовала встать. Она поскользнулась на снегу и снова упала. На нее резко накатила паника, словно удар под дых. Она увидела, что звери утаскивают Арти за руку, и поняла, что твари пытались разделить их — так же, как, вероятно, разделяли стадо коров или оленей. Когда она снова хотела подняться, одно из животных прыгнуло на нее, схватило за лодыжку и оттащило на несколько ярдов от Арти. Теперь он только оборонялся, окруженный тварями, едва различимыми в кружащейся серой пелене.
— Пошли вон, сволочи! — закричала Сестра.
Волк дернул ее так сильно, что нога чуть не выскочила из сустава. С гневным воплем Сестра с размаху ударила хищника сумкой. Он ткнулся мордой в землю и поджал хвост. Через две секунды другой зверь бросился на нее, метя клыками в горло. Сестра выставила вперед руку, и его челюсти вцепились в нее со всей убийственной силой. Волк-собака попытался разодрать ее пальто. Она размахнулась и ударила его кулаком по ребрам. Он зарычал, но не отстал и вырвал клочок свитера. Сестра знала, это животное не остановится до тех пор, пока не попробует свежего мяса. Она ударила еще раз и попыталась встать, но ее снова схватили за лодыжку и потянули в другую сторону. У нее в мыслях возник безумный образ соленой ириски, которую растягивают в разные стороны, пока она не лопнет.
Она услышала резкий треск: «крак!» — и подумала, что это сломалась ее нога. Но зверь, тащивший ее за плечо, взвизгнул, отпрыгнул и кинулся наутек. Вновь прозвучало «крак!» — и еще раз. Волк-собака, вцепившийся в ее лодыжку, задрожал и завизжал, и Сестра увидела окровавленную дыру в боку зверя. Животное отпустило ее и завертелось на месте, кусая свой хвост. Прозвучал четвертый выстрел. Сестра поняла, что волка подстрелили, и услышала страдальческий вой оттуда, где лежал Арти Виско. Другие твари поспешно бросились бежать, поскальзываясь и натыкаясь друг на друга. Через несколько секунд они исчезли.
Раненое животное упало на бок в нескольких шагах от Сестры, корчась в судорогах. Она села, потрясенная и ошарашенная, и увидела Арти, пытавшегося подняться. Ноги не слушались его, и он снова плюхнулся на снег.
Некто в темно-зеленой лыжной маске, коричневой кожаной куртке и джинсах проскользнул мимо Сестры. Он был в снегоступах, зашнурованных вокруг потрепанных ботинок, а на шее у него висели на веревке три пластмассовых кувшина, привязанные за горлышки так, чтобы они не соскальзывали. На спине у него висел темно-зеленый походный рюкзак, немного меньше, чем у Сестры и Арти. Он встал над Сестрой.
— Вы целы? — Голос у него был скрипучий, словно кто-то скреб кастрюлю железной щеткой.
— Вроде бы. — Сестра получила немало синяков, но обошлось без переломов.
Человек опустил винтовку, которую нес за ствол, снял кувшины и поставил их возле еще дергающегося животного. Затем сбросил со спины рюкзак, расстегнул молнию, достал несколько разнокалиберных жестяных посудин с крышками на винтовой резьбе и выстроил их в ряд на снегу перед собой.
Арти поплелся к ним, держась за запястье. Человек быстро взглянул на него и продолжил свою работу.
— Покусали? — спросил он Арти.
— Да. Схватили за руку. Впрочем, все в порядке. Откуда вы?
— Оттуда. — Он мотнул головой в сторону леса и, сняв перчатки, начал отвинчивать крышки кувшинов быстро краснеющими пальцами.
Животное все еще билось на снегу. Человек встал, взял со снега ружье и несколько раз ударил волка прикладом по черепу. Через минуту все было кончено. Зверь издал затихающий вой, задрожал и замер.
— Я не ожидал, что оттуда придет еще кто-нибудь, — сказал мужчина.
Он опустился на колени около туши, достал из сумки на поясе нож с длинным изогнутым лезвием и разрезал серое брюхо. Потекла кровь. Он взял один из кувшинов и подставил его под струю. Кровь весело стекала вниз и постепенно наполняла емкость. Человек закрыл сосуд и отставил в сторону, взял другой. Сестра и Арти наблюдали за ним со смесью некоторой брезгливости и любопытства.
— Я думал, все уже умерли, — продолжал он, не отрываясь от своего занятия. — Откуда вы?
— Э… Из Детройта, — выдавил из себя Арти.
— Мы пришли из Манхэттена, — сказала Сестра. — Мы шли в Детройт.
— У вас кончился бензин? Лопнула шина?
— Нет. Мы идем пешком.
Он хмыкнул, взглянул на нее и вернулся к своему занятию. Струя крови ослабевала.
— Дальняя у вас прогулочка, — сказал он. — Чертовски долгая, к тому же в никуда.
— Что вы имеете в виду?
— Только то, что Детройта больше нет. Он сгорел, так же как и Питсбург, и Индианаполис, и Чикаго, и Филадельфия. Я бы удивился, если какой-нибудь город уцелел. А теперь, полагаю, радиация уничтожила и множество маленьких городов.
Кровь текла уже еле-еле. Он закупорил второй кувшин, наполненный наполовину, затем расширил разрез на животе мертвого зверя и по самые запястья погрузил ладони в кровоточащую рану.
— Вы не знаете! — сказал Арти. — Вы не можете этого знать.
— Знаю, — ответил мужчина, но больше ничего не сказал. — Леди, откройте, пожалуйста, для меня вон те посудины.
Она сделала, как он просил, и мужчина принялся вытаскивать горсти окровавленных кишок, обрезал их и укладывал в жестяные банки.
— Я пристрелил еще одного? — спросил он Арти.
— Что?
— Другой, в которого я попал. Я думаю, вы должны были запомнить того, кто жевал вашу руку.
— Да, конечно. Да. — Арти смотрел, как кишки заполняют разноцветные посудины. — Нет. Я имею в виду… Я думаю, вы ранили его, и он отпустил меня и убежал.
— Живучие, сволочи, — сказал незнакомец и начал разрезать голову животного. — Откройте вон ту большую чашу, леди, — попросил он.
Охотник залез в разрезанную голову, и вскоре мозг оказался в большом кувшине.
— Теперь можете закрыть его крышкой, — сказал он.
Сестра так и сделала, чуть не задохнувшись от медного запаха крови. Человек вытер руки о шерсть зверя и стал связывать веревкой два кувшина. Надел перчатки, сунул нож на место, убрал сосуды и банки в рюкзак и поднялся во весь рост.
— У вас есть оружие?
— Нет, — сказала Сестра.
— А как насчет еды?
— У нас… у нас есть консервированные овощи и фруктовый сок. Немного холодной вырезки.
— Холодной вырезки, — презрительно повторил он. — Леди, в такую погоду вы на этом долго не протянете. Вы сказали, у вас есть овощи? Я надеюсь, это не брокколи? Ненавижу брокколи.
— Нет… У нас есть крупа, фасоль и вареная картошка.
— Звучит очень заманчиво. Моя хижина приблизительно в двух милях отсюда на север по прямой. Если хотите пойти со мной, милости прошу. Если нет, счастливого пути в Детройт.
— Какой здесь ближайший город? — спросила Сестра.
— Сент-Джонс, я думаю. Ближайший населенный пункт — Хэзлтон, это примерно в десяти милях отсюда, южнее Сент-Джонса. Там, быть может, еще остались люди, но после наплыва туда беженцев с востока я удивлюсь, если вы заметите кого-нибудь у восьмидесятого шоссе. Отсюда до Сент-Джонса около четырех-пяти миль. Идти нужно на запад.
Мужчина посмотрел на рану Арти, кровь из которой капала на снег.
— Друг, ты будешь привлекать всех падальщиков в округе, и поверь мне, некоторые из этих сволочей могут чувствовать кровь на большом, очень большом расстоянии, — предупредил он.
— Мы должны пойти с ним, — сказал Арти Сестре. — Я могу истечь кровью и умереть!
— Сомневаюсь, — возразил человек. — Царапина пустяковая. Она очень скоро затянется, но одежда будет пахнуть кровью. А они придут с гор с ножами и вилками в зубах. Но поступайте как хотите, я пошел.
Он закинул за спину рюкзак, завязал веревку вокруг плеча и поднял винтовку.
— Будьте осторожны! — сказал он и заскользил через заснеженное шоссе к лесу.
Сестре потребовалось не более двух секунд, чтобы принять решение.
— Подождите минутку! — крикнула она.
Человек остановился.
— Хорошо, — сообщила Сестра, — мы пойдем с вами, мистер…
Но он уже снова повернулся и двинулся вперед, к кромке леса.
Им оставалось только поспешить за ним. Арти, боясь притаившихся в снегу хищных преследователей, оглянулся через плечо. Ребра у него болели там, куда врезался зверь, ноги казались кусками мягкой резины. Следом за человеком в лыжной маске они с Сестрой вошли в лес, оставив позади шоссе, полное смерти.
Глава 31Слишком сильный стук в дверь
В темно-алой пелене сумрака проступали очертания маленьких одноэтажных домов и красных кирпичных зданий.
«Город, — понял Джош, — слава богу!»
Ветер по-прежнему сильно толкал его в спину, но после восьми часов ходьбы вчера и по меньшей мере пяти сегодня Джош был готов упасть на землю. Он нес на руках обессилевшую девочку и шел так последние два часа на негнущихся ногах, со ступнями, покрытыми волдырями и кровью, в башмаках, которые разлезались по швам. Он думал, что, должно быть, похож на зомби или на чудовище Франкенштейна, несущее в руках потерявшую сознание героиню.
Они провели последнюю ночь в перевернутом пикапе. Вокруг были разбросаны формованные тюки сена. Джош стащил их в одно место и соорудил временное, относительно теплое убежище. Однако они по-прежнему находились посреди неизвестности, окруженные пустыней и мертвыми полями, и оба боялись рассвета, зная, что им снова придется тронуться в путь.
Темневший впереди город — разметанные бурей пустые дома посреди покрытых пылью прерий — манил к себе. Джош не видел ни машин, ни намека на огонь или жизнь. Показалась бывшая заправка «Тексако» с единственным бензонасосом и без крыши. Качавшаяся на ветру табличка рекламировала скобяные изделия Такера, но витрина магазина оказалась разбита вдребезги, и внутри было пустынно. Маленькое кафе тоже было разрушено, осталась лишь вывеска «Хорошая еда!». Каждый шаг давался мучительным трудом; Джош двигался мимо разрушенных зданий. Он видел покрытые пылью десятки книг в мягких обложках, их страницы дико трепетали в беспокойной руке ветра, а слева виднелись остатки небольшого дощатого строения с нарисованной от руки вывеской «Публичная библиотека Салливана».
«Салливан, — подумал Джош. — Где раньше был Салливан, теперь смерть».
Краем глаза он заметил шевеление и глянул в ту сторону. Что-то маленькое скрылось в развалинах кафе. Джош подумал — заяц.
Он замерз и знал, что Сван, должно быть, тоже закоченела. Она мертвой хваткой держала в руках Коржика и время от времени погружалась в мучительный сон. Джош добрался до одного из домов, но, увидев возле крыльца скрюченное вопросительным знаком тело, прошел мимо и направился к следующему дому, дальше через дорогу.
Почтовый ящик на покореженном основании был выкрашен белым, и на нем был нарисован черный глаз с верхним и нижним веками. Надпись гласила: «Дэви и Леона Скелтон». Джош прошел через наносы грязи и поднялся по ступенькам к входной двери.
— Сван, — сказал он, — просыпайся.
Она что-то забормотала. Джош поставил ребенка на землю и попробовал открыть дверь, но обнаружил ее запертой изнутри. Сделав замах ногой, он пнул ее в центр и сорвал с петель. Вместе со Сван они поднялись на крыльцо.
Как только Джош взялся за ручку внутренней двери, та открылась — и на него оказалось направлено дуло пистолета.
— Ты выбил мою дверь! — сказал из темноты женский голос. Пистолет не шевельнулся.
— Гм… Извините, мадам. Я не думал, что внутри кто-нибудь есть.
— Почему же ты не думал, раз дверь была заперта? Это частная собственность.
— Извините, — повторил Джош.
Он видел палец женщины, лежавший на спусковом крючке.
— У меня нет денег, — сказал он. — Я бы заплатил вам за дверь, если бы они были.
— Деньги? — Она харкнула и плюнула мимо него. — Деньги больше ничего не значат! Черт, входная дверь стоит сейчас мешок золота, приятель! Я бы снесла тебе башку, если бы не была вынуждена наводить здесь после этого порядок!
— Если вы не возражаете, мы пойдем дальше своей дорогой.
Джош видел лишь очертания ее головы, но не лицо. Помолчав, женщина повернулась к Сван.
— Маленькая девочка, — сказала она тихо. — Господи… маленькая девочка…
— Леона! — позвал слабый голос из глубины комнат. — Лео… — И оборвался ужасным приступом кашля.
— Все в порядке, Дэви! — крикнула она. — Сейчас!
И спросила Джоша, по-прежнему держа пистолет у его лица:
— Откуда вы? Куда идете?
— Мы пришли… вон оттуда. — Он показал на окраину города. — Наверное, пойдем вон туда. — И махнул в другую сторону.
— Простой у вас, однако, план путешествия.
— Да, пожалуй, — согласился он, беспокойно глядя на черный глаз пистолета.
Женщина замолчала, снова посмотрела вниз на девочку и тяжело вздохнула.
— Ладно, — сказала она наконец, — раз уж вы, сломав дверь, преодолели половину пути, можете пойти еще дальше.
Она повела дулом и широко раскрыла дверь. Джош взял Сван за руку, и они вошли в дом.
— Закройте за собой, — сказала женщина. — Из-за вас мы скоро будем по уши в пыли.
Джош послушно выполнил ее просьбу. В камине горел слабый огонь, и, когда женщина шла через комнату, пламя окрасило ее силуэт алым. Она зажгла керосиновую лампу на каминной полке, затем еще две — и в комнате стало светлее. Сняв курок с боевого взвода, она все же держала пистолет наготове. Закончив возиться с лампами, женщина повернулась, чтобы получше разглядеть Джоша и Сван.
Леона Скелтон была низенькой и коренастой, в толстом розовом свитере поверх рваного комбинезона и меховых розовых шлепанцах. Квадратное лицо казалось вырезанным из яблока и затем высушенным на солнце: на нем не было ни одного гладкого места, все в трещинках и складках. Большие выразительные голубые глаза были окружены паутинкой морщин, глубокие линии на широком лбу напоминали глиняную гравюру с океанскими волнами. Джош прикинул, что ей больше шестидесяти лет, хотя завитые, убранные назад волосы были выкрашены в ослепительно-рыжий цвет. Губы Леоны, переводящей взгляд с борца на девочку и обратно, медленно приоткрылись, и Джош заметил серебряные коронки на передних зубах.
— Дева Мария, — сказала она тихо, — вы горели? Господи… Извините, я не хотела разглядывать так пристально, но…
Она посмотрела на Сван, и ее лицо, казалось, исказилось от боли. В глазах блеснули слезы.
— Боже мой, — прошептала Леона, — вы двое… так много испытали…
— Мы живы, — сказал Джош. — Это главное.
— Да, — кивнула она и опустила глаза. — Извините меня за грубость. Я была воспитана значительно лучше.
— Леона, — раздался дребезжащий мужской голос и снова пропал в приступе кашля.
— Гляну-ка я, как там муж, — сказала миссис Скелтон и вышла из комнаты.
Пока ее не было, Джош осматривал гостиную. Она была скудно обставлена некрашеной сосновой мебелью, напротив камина лежал потертый зеленый коврик. Избегая смотреть в зеркало, висевшее на стене, Хатчинс шагнул к стеклянному буфету. На полках лежали десятки хрустальных шариков различных размеров: самые маленькие были приблизительно с гальку, а самые большие — с два кулака Джоша. В основном они были с бейсбольный мяч и выглядели совершенно прозрачными, хотя попадались бледно-голубые, зеленые или желтые. Дополняли коллекцию разные перья, несколько высохших кукурузных початков с разноцветными зернышками и пара хрупких на вид, почти прозрачных змеиных шкурок.
— Где мы? — спросила Сван, по-прежнему крепко прижимая к себе Коржика. Под глазами у нее от усталости легли темно-лиловые круги, ей очень хотелось пить.
— Это небольшой городок под названием Салливан. Здесь тоже мало что сохранилось. Похоже, все погибли, за исключением этих людей.
Он подошел к каминной полке и стал разглядывать фотографии в рамках. На одной из них Леона Скелтон сидела на крыльце рядом со смеющимся толстым мужчиной средних лет, который мог похвастаться животом значительно больше, чем шевелюрой, но глаза за очками в тонкой оправе были молодыми и веселыми. Он обнимал Леону одной рукой, а другая, казалось, поглаживала ее коленку. Дама смеялась, обнажая сверкающие серебряные зубы, и была лет на пятнадцать моложе, чем сейчас.
На другой фотографии Леона баюкала, как ребенка, белого кота, лапы которого раскачивались в воздухе. На третьей — пузатый мужчина и молодой человек держали удочки и демонстрировали очень большую рыбу.
— Это моя семья, — сказала Леона, входя в комнату. — Моего мужа зовут Дэви, нашего сына — Джо, а кошку — Клеопатра. То есть звали — я похоронила ее около двух недель назад, на заднем дворе. Закопала поглубже, чтобы никто не мог до нее добраться. У вас-то есть имена или вы инкубаторские?
— Я Джош Хатчинс. Это Сью Ванда, но я зову ее Сван.
— Сван, — повторила Леона. — Какое красивое имя. Рада познакомиться с вами обоими.
— Спасибо, — сказала Сван, не забывая о хороших манерах.
— О господи! — воскликнула Леона.
Она повернулась, взяла с кофейного столика несколько журналов по садоводству и интерьерному дизайну, в частности «Прекрасный дом», и убрала их, затем достала из угла щетку и начала сметать пыль к камину.
— Дом — страшная развалюха, — извинилась она, наводя порядок. — Раньше я легко содержала его в чистоте, но те времена уже улетели. У меня довольно давно не было посетителей!
Орудуя щеткой, она загляделась в окно на красную пелену и руины Салливана.
— Это был прекрасный городок, — произнесла она без выражения. — Рядом с нами жило около трехсот человек. Замечательные люди. Бен Маккормик, бывало, говорил, что он достаточно толст и из него бы получилось трое. В том доме, вон там, жили Дрю и Сисси Стиммонс, — показала она. — О, Сисси любила шляпки! У нее их было около тридцати, каждое воскресенье она надевала новую шляпку и каждый день щеголяла в другой, и так тридцать дней, затем начиналось снова. Кайл Досс был владельцем кафе. Дженева Дьюберри заведовала общественной библиотекой, и, боже мой, как она могла говорить о книгах! — Ее голос становился все тише и тише, словно отдаляясь. — Дженева все обещала, что как-нибудь сядет и сама напишет роман. И я всегда верила, что напишет.
Показав рукой в другую сторону, Леона продолжила:
— Норм Баркли жил на том конце улицы. Вы отсюда не увидите его дом. Я едва не вышла замуж за Нормана, когда была молода. Но однажды воскресным вечером Дэви украл меня с помощью розы и поцелуя. Да, сэр.
Она кивнула. Затем, казалось вспомнив, где она, согнулась и поставила щетку обратно в угол, словно отказывая танцевальному партнеру.
— Да, — повторила Леона, — это был наш город.
— Куда все подевались? — спросил Джош.
— На небеса, — ответила она, — или в ад. Кто куда, я так полагаю. Некоторые просто собрались и уехали. — Она пожала плечами. — Куда — не могу сказать. Но большинство осталось здесь, в своих домах и на своей земле. Затем болезнь начала косить людей… пришла смерть. Словно большой кулак стучит в дверь — бум, бум, бум, бум, примерно так. Вы знаете, что не можете не впустить этого гостя, но пытаетесь.
Она облизнула губы, ее глаза выглядели застывшими и отстраненными.
— Конечно, стоит безумная погода для августа. Собачий холод.
— Вы… знаете, что случилось?
Женщина кивнула.
— О да, — сказала она. — Ли Проктер держал радио у себя в хозяйственном магазинчике, а я зашла туда купить гвозди и веревку, чтобы повесить картину. Не знаю, какая станция была включена, но вдруг неожиданно раздался ужасный треск, и чей-то голос очень быстро начал говорить о чрезвычайном положении, бомбах и обо всем таком. Потом что-то зашипело, будто растапливали сало в горячей кастрюле, и радио замолкло. Никто не мог вымолвить ни слова, даже прошептать что-нибудь. Вбежала Вильма Джеймс, кричала, чтобы все посмотрели на небо. Мы вышли — и увидели самолеты, или бомбы, или что-то в этом роде. Они летели над нашими головами, и некоторые сталкивались друг с другом. И Грэйндж Такер сказал: «Началось!» Он залег в канаву у магазина и стал наблюдать за тем, что творилось наверху.
По-прежнему вглядываясь в окно, она продолжила:
— Потом налетел ветер, и пыль, и холод. Солнце стало кроваво-красным. Прошли ураганы, и один из них разрушил ферму Маккормика, не оставив камня на камне. Не осталось ни следа от Бена, Джинни или детей. Конечно, все в городе стали приходить ко мне, желая узнать, что случится в будущем. — Она пожала плечами. — Я не могла признаться им, что вижу черепа там, где раньше были их лица. Как можно сказать подобное друзьям? Да, мистер Лэйни — почтальон округа Рассел — не появлялся, телефон не работал, не было электричества. Мы знали, что-то произошло. Кайл Досс и Эдди Мичем вызвались проехать двадцать миль до Мэтсона и выяснить, что именно. Они уже никогда не вернутся. Я видела черепа на месте их лиц, но что я могла сказать? Знаете, иногда нет смысла говорить человеку, что его время вышло.
Джош не успевал следить за бессвязной речью старухи.
— Как это — вместо лиц были черепа?
— Ох, извините. Я забыла, что не все за пределами Салливана знают обо мне.
Слабо улыбнувшись, Леона Скелтон отвернулась от окна. Она взяла одну из ламп, прошла через комнату к книжному шкафу, вытащила из него папку в кожаном переплете, подала Джошу и открыла ее.
— Начнем отсюда, — сказала она, — это я.
Она показала на пожелтевшую фотографию и статью, аккуратно вырезанную из журнала. Заголовок гласил: «Ясновидящая из Канзаса предсказала смерть Кеннеди на полгода раньше Диксона». А подзаголовок сообщил, что Леона Скелтон видит для Америки богатство и новые перспективы! На фотографии была изображена молодая Леона в окружении кошек и хрустальных шаров.
— Это из журнала «Фэйт», тысяча девятьсот шестьдесят четвертый год. Смотрите, я написала письмо президенту Кеннеди, предупреждая его, чтобы он не оставался в Далласе, потому что, когда он выступал с речью по телевидению, я увидела череп на месте его лица и использовала карты Таро и спиритическую доску. И обнаружила, что в Далласе у Кеннеди есть сильный враг. Я даже выяснила имя — Освальд. Как бы то ни было, я написала письмо и для себя сделала с него копию.
Леона перевернула страницу, показывая истрепанное, почти неразборчивое письмо, датированное 19 апреля 1963 года.
— Два сотрудника ФБР пришли со мной серьезно поговорить, — улыбнулась она. — Я была довольно спокойна, но им понравилось, что Дэви испугался. Да уж, эти неотесанные парни запросто могли проделать в человеке дырку взглядом! Я видела, что они считают меня сумасшедшей. Они велели мне не писать больше писем и ушли.
Она перевернула еще одну страницу. Заголовок следующей статьи гласил: «„Отмеченная ангелом при рождении“, — уверяет Джин Диксон, штат Канзас».
— Это из «Нэшнл татлер», примерно тысяча девятьсот шестьдесят пятый год. Я тогда всего лишь сказала той журналистке, что мама всегда говорила мне, будто, когда я была ребенком, ей привиделся ангел в белых одеждах, который поцеловал меня в лоб. Мне это вспомнилось после того, как я нашла маленького мальчика, который потерялся в Канзас-Сити. Он тогда просто разозлился, сбежал от родителей и спрятался в заброшенном доме в двух кварталах отсюда.
Леона перелистнула еще несколько страниц, горделиво указывая на статьи из журналов «Стар», «Инкуайрер» и «Фэйт». Последняя публикация в маленькой канзасской газете была датирована 1987 годом.
— Потом я уже не была такой, как раньше, — сказала она. — Сердце, артрит. Болячки как бы заволокли мне видение. Но все же это была я.
Джош что-то пробурчал. Он никогда не верил в экстрасенсов, но после того, что навидался за последнее время, для него все стало возможно.
— Я заметил ваши хрустальные шары, вон там.
— Это моя любимая коллекция! Со всего мира! — похвасталась Леона.
— Они и правда замечательные, — добавила Сван.
— Спасибо, маленькая леди.
Леона улыбнулась Сван и повернулась к Джошу.
— Знаете, я не предугадала того, что случилось, — сказала она ему. — Может быть, я слишком стара, чтобы многое предугадывать. Но у меня было плохое предчувствие касательно этого президента-астронавта. Я полагаю, он был очень добр и позволял слишком многим поварам сыпать в котел приправы. Ни Дэви, ни я не голосовали за него, нет, сэр!
Из задней комнаты снова послышался кашель. Леона склонила голову, внимательно слушая, но звуки стихли, и она расслабилась.
— Я не могу дать вам много, в смысле еды, — объяснила она. — Могу предложить несколько лепешек из старого кукурузного зерна, жестких, как угли, и горшок овощного супа. Я все еще готовлю на огне, но, бывает, ем и холодное. Хорошо, что в колодце на заднем дворе пока можно накачать чистой воды. Так что чем богаты, тем и рады.
— Спасибо, — сказал Джош. — Думаю, немного супа и кукурузных оладий будут чрезвычайно кстати, холодные или нет. У вас можно как-нибудь почиститься?
— Вы хотите принять ванну? — Она с минуту думала. — Хорошо, полагаю, мы можем сделать это по старинке: ведра с кипятком и заполненная теплой водой ванна. Маленькая леди, я считаю, вы тоже должны смыть с себя грязь. Конечно, водосток может засориться, и вряд ли водопроводчик когда-нибудь к нам придет. Так что вы оба делали?.. Катались по земле?
— Вроде того, — сказала Сван. Она решила, что ванна — теплая или холодная — это было бы замечательно.
Девочка знала — она пахнет как свинья, но боялась увидеть, на что стала похожа ее кожа под грязью. Она догадывалась, что это будет не слишком здорово.
— Я сейчас принесу вам пару ведер, и вы сможете накачать себе воды. Кто хочет пойти первым? — спросила Леона.
Джош пожал плечами и показал на Сван.
— Хорошо. Я помогу вам набрать воду, но мне придется часто возвращаться к Дэви, вдруг у него начнется приступ, — пояснила хозяйка. — Вы будете приносить ведра сюда и подогревать их на камине. У меня хорошая ванна, которой никто не пользовался с тех пор, как начался весь этот бардак.
Сван кивнула и поблагодарила женщину, и Леона Скелтон вперевалку направилась в кухню за ведрами. Дэви несколько раз сильно кашлянул, затем стало тихо.
Джош очень хотел пойти туда и взглянуть на этого человека, но не пошел. Кашель звучал скверно, он напомнил Джошу, как кашляла Дарлин перед смертью. Хатчинс решил, что это, наверное, лучевая болезнь. Леона сказала: «Болезнь начала косить людей». Радиационное заражение, должно быть, унесло жизни почти всего города. Но Джошу пришло в голову, что некоторые, очевидно, могут сопротивляться радиации лучше других. Доза, способная сразу убить многих, кого-то умерщвляет медленно. Он устал и ослаб от ходьбы, но все равно чувствовал себя хорошо, Сван тоже была в приличной форме, если не считать ожогов, да и Леона Скелтон казалась достаточно здоровой. Внизу, в подвале, Дарлин в первый день проявляла активность, а через сутки лежала и тряслась в лихорадке. Некоторые, возможно, могли идти недели и месяцы, не чувствуя всех последствий радиационного воздействия. Он надеялся на это.
Но сейчас мысль о теплой ванне и пище, которую едят из тарелки настоящей ложкой, выглядела для него верхом блаженства.
— Ты как, в порядке? — спросил он Сван, уставившуюся в никуда.
— Мне лучше, — ответила она.
Но мысли ее возвращались к матери, лежавшей мертвой под землей, к Поу-Поу или к чему-то, что управляло стариком, и к тому, что он сказал. Что это значило? От чего великан должен был уберечь, защитить ее? И почему ее?
Она подумала о зеленых побегах, которые проросли из земли по контуру ее тела. Ничего похожего с ней раньше не случалось. Ей действительно еще не приходилось делать ничего подобного, даже когда она разминала пальцами землю. Конечно, она и прежде ощущала что-то горячее, словно фонтан энергии, шедший к ней от земли и проходивший через ее тело… но по-другому.
«Что-то изменилось, — подумала она. — Я всегда могла выращивать цветы. Ухаживать за ними на влажной земле, когда светило солнце, было просто».
Но она заставила траву расти в темноте, без воды, даже не стремясь сделать это. Что-то изменилось. И неожиданно она догадалась: «Вот как! Я стала сильнее, чем раньше».
Джош подошел к окну и посмотрел на мертвый город, оставив Сван наедине с ее мыслями. Он обратил внимание на фигурку за окном — мелкое животное повернуло голову и заметило Джоша.
«Собака, — понял он. — Маленький терьер».
Несколько секунд они неподвижно изучали друг друга взглядом — а затем псина умчалась прочь.
«Удачи тебе», — подумал Хатчинс и отвернулся, потому что знал: собака обречена на смерть; у него возникло болезненное предчувствие.
Дэви дважды кашлянул и позвал Леону. Она принесла из кухни ведра для купания Сван и поспешила к мужу.
Глава 32Граждане мира
Сестра и Арти нашли маленький филиал рая. Они переступили порог небольшой бревенчатой хижины, спрятанной в лесу, среди голых елей, на берегу замерзшего озера, и попали в чудесное тепло, созданное керосиновым обогревателем. Из глаз Сестры едва не брызнули слезы. Арти вздохнул от удовольствия.
— Вот мы и пришли, — сказал человек в лыжной маске.
В хижине были еще четверо. Двое — женщина и мужчина, оба в оборванной летней одежде, с виду молодые — может быть, лет двадцати пяти, точнее трудно было сказать. Их лица и руки покрывали струпья странных геометрических форм, в прорехи одежды виднелись ожоги. Темные волосы парня свисали почти до плеч, но на макушке светилась лысина, вся в коричневых отметинах. Девушка, должно быть, когда-то была хорошенькой — большие голубые глаза, прекрасная фигура манекенщицы, — но темно-рыжие волосы сгорели почти до корней, а через лицо наискосок шли бурые следы ожогов. Она была одета в обрезанные джинсы и сандалии, ее голые ноги тоже были отмечены пятнами волдырей, ступни обмотаны тряпьем. Она сидела, скорчившись, рядом с обогревателем.
Двое других — худощавый человек постарше, средних лет, с сизыми пятнами на лице, и подросток лет шестнадцати, в джинсах и рубашке с надписью «Пиратский флаг все еще реет» — сидели на полу. В левом ухе мальчишки торчали две маленькие серьги, рыжие волосы стояли гребешком, но серые отметины ожогов будто струились по твердо очерченному лицу — словно кто-то держал над его лбом горящую свечку и воск капал вниз. Его глубоко посаженные зеленые глаза удивленно уставились на Сестру и Арти.
— Познакомьтесь с моими гостями, — сказал проводник в маске, кладя рюкзак на столик рядом с умывальником, заляпанным пятнами крови. — Кевин и Мона Рэмси. — Он показал на молодую пару. — Стив Бьюкенен, — кивнул на подростка. — И человек, о котором я могу сказать только одно: это старичок из Юнион-Сити. Ваших имен я до сих пор не знаю.
— Арти Виско.
— Зовите меня Сестра. А вас?
Он снял лыжную маску, повесил ее на крючок вешалки и после этого представился:
— Пол Торсон, гражданин мира. — И взял в руки кувшины с неприятным содержимым.
Сестра изумилась: его лицо не было обожжено. Впервые за долгое время она видела нормальный человеческий облик.
У Торсона были длинные черные волосы с проседью и густая курчавая борода с сребристыми прядями. Его кожа выглядела бледной от недостатка солнечного света, но была обветренной и морщинистой; он обладал высоким лбом, по которому пролегла большая складка, — грубоватая внешность. Сестра подумала, что он похож на дикого горца, живущего в одиночестве в своей лачуге и спускавшегося в долину за спичками. Под холодными серыми глазами виднелись темные круги от усталости. Он сбросил свою куртку, из-за которой казался больше, чем был на самом деле, и начал вываливать содержимое посудин в большой железный котел.
— Сестра, — сказал он, — дайте немного овощей из тех, что у вас с собой. Мы собираемся сегодня есть рагу.
— Тушеное мясо? — спросила Сестра, нахмурившись. — Хм… Что за черт?
— Вы будете полными дураками, если откажетесь, потому что мы все едим это. Давайте доставайте консервы.
— Вы собираетесь есть… что?.. Это? — ужаснулся Арти и отпрянул от кровавой мешанины. У него болел бок, и он зажал больное место под пальто.
— Это не так плохо, приятель, — сказал рыжеволосый подросток с бруклинским акцентом. — Привыкнешь. Черт, один из них пытался загрызть меня. И будет только справедливо, если мы съедим их, разве не так?
— Точно, — согласился Пол, продолжая орудовать ножом.
Сестра сняла свой рюкзак и достала из него несколько банок, Пол вскрыл их и вывалил консервы в котел. Ее била дрожь, но этот человек, похоже, знал, что делает.
Хижина состояла из двух больших комнат. В первой был маленький камин из неотесанных камней, в котором весело трещал огонь, дававший много тепла и света. На полу возле раскладушки были брошены два развернутых спальника, а в углу — устроено ложе из газет. Повсюду стояли оплавленные свечи в блюдцах, висела керосиновая лампа. В другом углу комнаты громоздилась железная плита, рядом с которой были сложены внушительные поленья.
Пол сказал:
— Стив, не мог бы ты разжечь плиту?
Мальчик поднялся с пола, взял совок у камина и положил горящие угли в плиту. Сестра почувствовала новый прилив радости. Здесь собираются готовить горячую пищу!
— Уже пора, — сказал старик, глядя на Пола. — Уже пора, правда?
Пол взглянул на ручные часы:
— Нет, еще нет.
Он продолжал чистить кишки и мозги, и Сестра заметила, что у него длинные и гибкие пальцы.
«Руки пианиста, — подумала она, — совершенно не предназначенные для того, что он делает сейчас».
— Вы здесь живете? — спросила Сестра.
Он кивнул:
— Живу… э… года четыре. Летом я смотритель местного горнолыжного курорта «Биг-Пайнс». — Он махнул рукой в направлении озера за лачугой. — А зимую обычно здесь, питаясь плодами земли. — Пол поднял глаза и мрачно улыбнулся: — Зима в этом году пришла раньше.
— Что вы делали на шоссе?
— Волки приходят туда, чтобы перекусить. Я хожу на шоссе, чтобы охотиться на них. Точно так же, как вас, я находил и этих бедолаг, которые брели по восьмидесятой трассе. Я подобрал еще нескольких таких же. Их могилы за домом. Если хотите, я вам покажу.
Сестра замотала головой.
— Видите ли, волки живут в горах, — пояснил он. — Раньше у них не было причины покидать свои места. Они поедали кроликов, оленей и других животных. Но теперь мелкие зверушки погибли, и волки учуяли новую добычу. Вот почему они стаями спускаются к «супермаркету номер восемьдесят» — за свежайшим мясом. Эти люди добрались сюда до того, как начал падать снег — если можно так назвать это радиоактивное дерьмо. — Он с отвращением хмыкнул. — Во всяком случае, пищевые цепочки были разорваны. Не осталось ни одного мелкого животного. Только люди. И волки стали отчаянными — воистину храбрыми.
Он бросил большой кусок внутренностей в котелок, затем откупорил один из кувшинов и вылил содержимое туда же. Запах крови распространился по комнате.
— Подбрось побольше дров, Стив. Нужно прокипятить это.
— Хорошо.
— Я знаю, уже пора, — захныкал старик. — Должно быть, сейчас!
— Нет, еще нет, — ответил ему Кевин Рэмси. — Давайте сначала хотя бы поедим.
Пол добавил крови из другого кувшина и начал помешивать варево деревянной ложкой.
— Эй, вы могли бы снять пальто и пообедать, — обратился он к новеньким, — если, конечно, не собираетесь спуститься вниз на трассу и поискать какой-нибудь ресторан.
Сестра и Арти переглянулись. От запаха этого рагу обоих тошнило. Сестра первой сняла перчатки, пальто и шерстяную кепку. Потом Арти неохотно сделал то же самое.
— Хорошо. — Пол поднял котелок и поставил его на огонь. — Не жалей дров, дай пламени разгореться.
Пока Стив Бьюкенен работал у плиты, Пол повернулся к буфету и достал бутылку с остатками красного вина.
— Вот последний солдат, — сказал он им. — Все получат хорошую встряску.
— Подождите. — Сестра снова расстегнула молнию рюкзака и вытащила упаковку из шести жестянок пива «Олимпия». — Это хорошо пойдет к рагу.
Глаза у всех загорелись, словно огоньки маленьких свечей.
— Бог мой! — вымолвил Пол. — Леди, вы покупаете мою душу.
Он нежно коснулся упаковки жестянок, словно боялся, что пиво может испариться, но оно не исчезло, и он вытащил одну банку из пластикового кольца. Осторожно взболтав содержимое, он с радостью обнаружил, что оно не замерзло. Затем щелкнул крышкой и большими глотками, закрыв от удовольствия глаза, выпил банку.
Сестра предложила пиво всем, но Арти предпочел бутылку «Перье». Вода была не так хороша, как пиво, но все равно очень вкусная.
Из-за мяса в хижине пахло как на бойне. Снаружи послышался далекий вой.
— Учуяли, — сказал Пол, взглянув в окно. — Через несколько минут эти сволочи забегают вокруг дома.
Завывания продолжались и усиливались, все больше волчьих голосов добавлялось к диссонансным нотам и вибрации.
— Должно быть, уже пора, — повторил старичок, допив пиво.
— Почти пора, — сказала Мона Рэмси нежным приятным голосом. — Но пока еще нет.
Стив перемешал варево:
— Кипит. Я думаю, готово.
— Прекрасно. — У Арти в животе заурчало.
Пол зачерпнул похлебку и разлил по коричневым глиняным мискам. Рагу с тяжелым запахом оказалось гуще, чем должно быть по представлениям Сестры, но вполне сносным по сравнению с тем, что она вытаскивала из помоек в Манхэттене. Бульон был красно-бурым, и если не рассматривать его вблизи, то можно было подумать, что в миске — хорошая говяжья тушенка.
Волки завыли еще ближе к хижине, чем раньше, будто знали, что люди собираются съесть их сородича.
— Приступим, — объявил Пол Торсон и сделал первый глоток.
Сестра поднесла чашку ко рту. Рагу было горьким, с песком, но мясо оказалось не таким уж плохим. Неожиданно у нее потекла слюна, и она стала пить жадно, по-звериному. Арти побледнел после двух глотков.
— Эй, — обратился к нему Пол, — если хочешь поблевать, иди наружу. Одно пятнышко на моем чистом полу — и ты будешь спать с волками.
Арти закрыл глаза и продолжил есть. Другие налегли на похлебку, подчищая миски пальцами, точно сироты из «Оливера Твиста»[6].
Волки выли и шумели за стенами хижины. Что-то ударилось о стену, и от этого звука Сестра так сильно вздрогнула, что пролила бульон на свитер.
— Они просто любопытствуют, — сказал Стив. — Не пугайтесь, леди. Относитесь к этому спокойнее.
Сестра взяла вторую чашку. Арти посмотрел на нее с ужасом и отполз прочь, прижимая руку к ребрам, где пульсировала боль. Пол заметил это, но ничего не спросил.
Едва котелок опустел, старичок раздраженно буркнул:
— Пора! Надо начинать прямо сейчас!
Пол отставил пустую миску и снова поглядел на часы:
— Сутки еще не прошли.
— Пожалуйста. — Взгляд старичка был как у бездомного щенка. — Пожалуйста…
— Ты знаешь правила. Раз в день. Ни больше ни меньше.
— Пожалуйста. Только разочек… Разве мы не можем сделать это раньше?
— Вот черт! — сказал Стив. — Ладно, давайте начнем сейчас!
Мона Рэмси энергично замотала головой:
— Нет, еще не время! Еще не прошли сутки! Вы знаете правила!
Волки, казалось, выли прямо у самой двери, готовые ворваться. Не меньше двух затеяли шумную драку.
Сестра совершенно не понимала, о чем говорят в комнате, но речь, как ей показалось, шла о чем-то жизненно важном.
Старичок чуть не плакал.
— Только разочек… Всего один, — умолял он.
— Не делайте этого! — обратилась Мона к Полу, вызывающе сверкнув глазами. — У нас правила.
— К черту правила! — Стив Бьюкенен со стуком поставил миску на стол. — Давайте один раз нарушим их и успокоимся!
— Что здесь происходит? — спросила озадаченная Сестра.
Все прекратили спорить и посмотрели на нее. Пол Торсон, тяжело вздохнув, взглянул на часы.
— Хорошо, — сказал он, — один раз, только один раз мы сделаем это раньше.
Он поднял руку, чтобы остановить протесты Моны:
— Мы сделаем это только на час двадцать минут раньше. Это не так много.
— Нет! — почти закричала Мона.
Ее муж успокаивающе положил руки ей на плечи.
— Это может все разрушить! — протестовала она.
— Тогда давайте голосовать, — предложил Пол. — У нас еще демократия, правда? Кто за то, чтобы сделать это раньше?
— Да! — тотчас же крикнул старичок.
Стив Бьюкенен поднял большой палец. Рэмси молчали.
Пол подождал, слушая завывания волков, и Сестра поняла, о чем он думает. Потом он тихо сказал:
— Да. Большинство «за». Голосование окончено.
— Как насчет них? — Мона показала на Сестру и Арти. — Они не будут голосовать?
— Черт, нет! — сказал Стив. — Они новенькие, поэтому еще не получили такого права.
— Большинство «за», — повторил Пол строго, уставившись на Мону. — На час двадцать раньше — большой разницы нет.
— Есть, — ответила она дрогнувшим голосом и заплакала.
Муж держал ее за плечи и пытался успокоить.
— Это все разрушит! Я знаю, да! — всхлипывала она.
— Вы оба пойдете со мной, — сказал Пол Сестре и Арти и показал в сторону второй комнаты.
Там стояли крепкая широкая кровать со стеганым покрывалом, несколько полок с папками и книгами в потертых обложках, письменный стол и стул. На столе — потрепанная пишущая машинка «Ройал» с заправленным в нее листом тонкой бумаги. Скомканные в шарики листы валялись вокруг переполненного мусорного ведра. Пепельница была забита спичками и табачным пеплом, высыпанным из черной курительной трубки. На маленькой прикроватной тумбе стояли две свечи. Из окна открывался вид на зараженное озеро.
Но за окном они обнаружили еще кое-что. Там, во дворе, был припаркован старый пикап «форд» серого защитного цвета, с начавшей облезать краской. Маленькие рыжие точки ржавчины начинали проедать металл.
— У вас есть грузовик? — сказала Сестра возбужденно. — Боже мой! Мы можем выбраться отсюда!
Пол взглянул на грузовик и пожал плечами:
— Забудьте об этом, леди.
— Что? Что значит — забудьте? У вас есть грузовик! Мы можем добраться до цивилизации!
Он взял со стола трубку и, запустив в нее палец, поковырял осадок.
— Да? И где же она сейчас?
— Где-то там! Вдоль шоссе!
— А как далеко, по-вашему? Две мили? Пять? Десять? А может, пятьдесят?
Пол отложил трубку, посмотрел на Сестру и задернул зеленую занавеску, разделявшую комнаты.
— Забудьте, — повторил он. — В этом грузовике наберется от силы чайная ложка горючего, тормоза отказывают, и я сомневаюсь, что она вообще заведется. А аккумулятор был испорчен даже в лучшие времена.
— Но…
Сестра снова взглянула на машину, потом на Арти и, наконец, на Пола Торсона.
— У вас есть машина, — сказала она и услышала, как жалобно это прозвучало.
— А у волков есть зубы, — ответил он. — Очень даже острые. Вы хотите, чтобы эти бедолаги в той комнате узнали, насколько острые? Вы думаете посадить их в грузовик и отправиться в удивительное путешествие через Пенсильванию с чайной ложкой горючего в баке? Конечно же, если сломаемся — не беда, вызовем буксир. Затем найдем бензоколонку, а по дороге будем использовать наши кредитные карточки. — Он помолчал, качая головой. — Пожалуйста, не мучайте себя. Забудьте об этом.
За стенами выли волки. Их голоса летели через леса и замерзшее озеро, и Сестра опасалась, что Пол может оказаться прав.
— Я позвал вас сюда не затем, чтобы разговаривать об испорченном грузовике, — сказал ей Пол.
Он наклонился и вытащил из-под кровати старый деревянный сундук.
— Похоже, вам двоим удалось каким-то образом не свихнуться, — заметил он. — Я не знаю, через что прошли вы, но люди в той комнате с трудом сохраняют шарики в голове.
Сундук был заперт большим навесным замком. Пол выудил из кармана джинсов ключ и открыл его.
— У нас есть игра, — пояснил он. — Возможно, не очень хорошая, но я считаю, она удерживает их, чтобы не впасть в отчаяние. Это что-то вроде ежедневной прогулки к почтовому ящику, когда вы ожидаете любовное письмо или чек. — И он приподнял крышку сундука.
Внутри, проложенные газетами и тряпьем, лежали три бутылки виски «Джонни Уокер» — «Рэд лейбл», револьвер девятимиллиметрового калибра, коробка-другая патронов, несколько заплесневелых рукописей, перетянутых резиночками, и что-то еще, завернутое в пластик. Пол начал разворачивать упаковочную пленку.
— Это чертовски смешно. В самом деле, — сказал он. — Я приехал сюда, чтобы скрыться от людей. Не выношу их породу. И никогда не был добрым самаритянином. А потом вдруг шоссе покрывается машинами и трупами, люди несутся сломя голову, а я оказываюсь посреди этой гонки… Да к чертям собачьим! Мы заслужили все, что получили!
Он развернул последний слой — и показался радиоприемник с замысловатыми циферблатами и кнопками. Пол вытащил его из сундука и взял в ящике стола восемь батареек.
— Коротковолновик, — сказал он, вставляя батарейки в отсек задней панели. — Раньше я, бывало, любил в середине ночи слушать концерты из Швейцарии.
Он закрыл сундук и повесил на него замок.
— Не понимаю, — ответила Сестра.
— Поймете. Только не принимайте слишком близко к сердцу то, что будет сейчас происходить в соседней комнате. Все это только игра, хотя они сегодня довольно раздражительны. Я просто хотел вас подготовить.
Пол знаком велел следовать за ним, и они вернулись в переднюю комнату.
— Сегодня моя очередь! — со сверкающими глазами выкрикнул старичок, встав на колени.
— Твоя очередь была вчера, — спокойно сказал Пол. — Сегодня очередь Кевина.
Он передал приемник молодому человеку. Кевин поколебался, затем взял его, будто спеленатого ребенка.
Все сгрудились вокруг, лишь Мона Рэмси обиженно отползла прочь. Но даже она взволнованно наблюдала за мужем. Кевин ухватил кончик утопленной в корпус антенны и вытянул ее вверх приблизительно на два фута. Металл многообещающе блестел.
— Хорошо, — сказал Пол, — включайте.
— Нет еще, — возразил молодой человек, — пожалуйста, только не сейчас.
— Ну же, приятель! — Голос Стива Бьюкенена дрогнул. — Давай!
Кевин медленно повернул одну из ручек, и красная нить убежала на самую границу частотной полосы. Затем он положил палец на кнопку «вкл» и замер, словно собираясь с силами. Помедлил и неожиданно — затаив дыхание — нажал на нее. Сестра вздрогнула, остальные через паузу засопели и заерзали.
Приемник молчал.
— Прибавь звук, приятель.
— Уже некуда, — сказал Кевин и медленно, осторожно стал двигать красную нить вдоль шкалы диапазона.
Четверть дюйма мертвого воздуха. Курсор продолжал скользить почти незаметно. Ладони Сестры вспотели. Медленно, медленно: еще одно деление, еще один дюйм.
Неожиданно из приемника прогремел сильный разряд. Сестра и все в комнате испуганно вздрогнули. Кевин посмотрел на Пола, и тот сказал:
— Атмосферные помехи.
Красная ниточка двигалась дальше, мимо маленьких цифр и точек, пытаясь найти человеческий голос. Различные тона статических разрядов затихали и появлялись: причудливая какофония атмосферы.
Снаружи доносился волчий вой и сплетался со слабым шумом из приемника — одиноким звуком, душераздирающим в своей изоляции. Тишина застывшего воздуха чередовалась с жутким скрипом. Сестра знала, что она слышит: призраки умерших в черных кратерах — там, где раньше были города.
— Ты крутишь слишком быстро! — предостерегла Мона.
Кевин замедлил продвижение линии настолько, что паук успевал бы сплести паутину между его пальцами. Сердце Сестры начинало биться от каждого бесконечно малого изменения в высоте и звуке статического потока.
Наконец Кевин дошел до конца полосы. В глазах у него блестели слезы.
— Попробуй средние волны, — посоветовал Пол.
— Да! Попробуй, — повторил Стив, сжимая плечо Кевина. — Может быть, есть что-нибудь на средних волнах!
Кевин повернул другую маленькую ручку, убирая настройку с коротких волн, и повел красную ниточку назад через деления шкалы. И на этот раз, не считая резких хлопков и щелчков и слабого далекого жужжания, похожего на звук работающих пчел, все было совершенно мертво. Сестра не знала, сколько времени потребовалось Кевину, чтобы дойти до конца: десять минут, пятнадцать или двадцать. Но он добрался до последнего слабого шипения — и сел, держа приемник в руках, и пульс равномерно вздрагивал на его виске.
— Ничего, — прошептал он и нажал на красную кнопку.
Тишина.
Старичок закрыл лицо руками.
Сестра слышала, как Арти, стоявший за ней, беспомощно и безнадежно вздохнул.
— Нет даже Детройта, — сказал он безразлично. — Боже мой, нет даже Детройта.
— Ты крутил ручку слишком быстро, приятель! — сказал Стив Кевину Рэмси. — Черт, да ты несся через деления! Мне показалось, я услышал что-то — это было похоже на голос! А ты тут же проскочил на целую милю!
— Нет! — закричала Мона. — Не было голосов! Мы сделали это слишком рано и поэтому не обнаружили ничего! Если бы мы делали это в одно и то же время, как положено, мы бы кого-нибудь услышали! Я знаю!
— Сегодня была моя очередь. — Старичок умоляюще взглянул на Сестру. — Все хотят украсть мою очередь.
Мона заплакала:
— Мы нарушили правила! Мы пропустили голос, потому что нарушили правила!
— К чертовой матери! — выругался Стив. — Я слышал голос! Клянусь, слышал. Правда…
Он хотел взять радио. Пол отвел его руку от приемника, убрал антенну и скрылся за занавеской.
Сестра не могла поверить тому, чему только что стала свидетелем. В ней зашевелились гнев и жалость к этим бедным, безнадежным душам. Она решительно направилась в соседнюю комнату, где Пол Торсон заворачивал приемник в защитный пластик.
Он поднял голову, и Сестра дала ему пощечину — со всей праведной яростью. Удар сбил его с ног и оставил на коже красный отпечаток ладони. Падая, Торсон прижал приемник к себе, защищая, и перенес падение на плечо. Лежа на боку, он, часто мигая, уставился на нее.
— В жизни не видела такой жестокости! — изрекла Сестра. — Вы думаете, это весело? Вы наслаждаетесь всем этим? Встань, сукин сын! Я размажу тебя по стенке.
Она двинулась к нему, но он успокаивающим жестом выставил вперед руку, чтобы утихомирить ее.
— Подожди, — прохрипел он, — стой. Ты ведь не пробовала еще сама делать это?
— Зато вы напробовались больше чем надо!
— Стоп! Подожди и понаблюдай. А потом уже выскажешься, если не пропадет охота.
Он поднялся, завернул приемник и убрал его, затем запер замок и задвинул сундук под кровать.
— Прошу. — И указал Сестре на выход в переднюю комнату.
Мона Рэмси всхлипывала, забившись в угол, а муж пытался успокоить ее. Старичок свернулся калачиком у стены, уставившись куда-то в пространство, а Стив с руганью колотил по стене кулаками. Арти совершенно неподвижно стоял в центре комнаты.
— Мона, — позвал Пол.
Молодая женщина подняла на него глаза. Старичок посмотрел на Торсона, то же сделал и Кевин. Стив перестал колотить по стенам. Сестра стояла за плечом Пола.
— Ты права, Мона, — продолжал он. — Мы не придерживались правил, поэтому не услышали голоса. Так вот, я не утверждаю, что мы услышим их, если будем действовать по правилам. Но завтра будет новый день, как говорила Скарлетт О’Хара. И мы снова будем крутить ручки приемника. А если мы ничего не услышим завтра, то попробуем послезавтра. Вы же понимаете, нужно некоторое время, чтобы починить радиостанцию и восстановить электростанцию. Это не сделать в один момент. Но завтра мы попробуем снова. Хорошо?
— Конечно, — сказал Стив. — Черт, пройдет какое-то время, прежде чем восстановят электростанцию! — Он усмехнулся, оглядывая всех по очереди. — Я бьюсь об заклад, что они снова попробуют выйти в эфир! Господи, восстановить все на пустом месте — вот ведь работенка.
— Я, бывало, слушал радио с утра до вечера! — подал голос старичок. Он улыбался, словно полностью погрузился в мечты. — Летом обычно слушал трансляции матчей! Завтра мы поймаем кого-нибудь, вот увидите.
Мона вцепилась в плечо мужа:
— Мы не соблюдали правила. Понимаете? Я говорила вам, это важно — иметь правила. — Тут она перестала плакать и так же внезапно начала смеяться. — Бог поможет нам услышать кого-нибудь, если мы будем последовательны! Завтра! Да, я думаю, это случится завтра.
— Хорошо, — согласился Кевин, крепче обнимая ее. — Завтра!
— Да. — Пол оглядел комнату. Он улыбался, но его подвижные глаза были полны боли и беспокойства. — Мне тоже кажется, что это может произойти завтра.
Его взгляд встретился со взглядом Сестры.
— Не так ли? — спросил ее Пол.
Она заколебалась, но потом поняла. Кроме радио в сундуке, у этих людей не осталось ничего, ради чего стоило бы жить. Без него, без веры во что-то впереди, без какого-то особенного события единожды в день, вероятно, они очень скоро покончили бы с собой. Если держать приемник включенным все время, то батарейки быстро сядут, и тогда — конец надеждам. Она поняла: Пол Торсон знал, что они, возможно, никогда больше не услышат по радио человеческого голоса, но в некотором роде он все же был добрым самаритянином. Он поддерживал в этих людях жизнь не только тем, что кормил их.
— Да, — сказала она наконец, — я думаю, что это возможно.
— Хорошо.
Его улыбка стала шире, вокруг глаз собралось множество морщинок.
— Надеюсь, вы оба играете в покер. У меня есть колода карт и много спичек. Вы не торопитесь?
Сестра взглянула на Арти. Он стоял сгорбившись и смотрел отсутствующим взором, и она знала, что он думает о кратере на том месте, где был Детройт. Она с минуту понаблюдала за ним; наконец он поднял глаза и ответил слабым, но уверенным голосом:
— Нет. Я не спешу. Теперь спешить некуда.
— Мы играем пятью картами. Если я выиграю, я буду читать вам свои стихи, а вы будете улыбаться и наслаждаться. Кто не захочет — пойдет чистить отхожее место. На ваш выбор.
— Буду выбирать, когда дойдет до дела, — ответила Сестра и решила, что ей очень нравится Пол Торсон.
— Вы говорите как настоящий игрок, леди! — Он с притворным ликованием хлопнул в ладоши. — Добро пожаловать в наш клуб!
Глава 33Всего лишь бумага и краски
Сван избегала этого так долго, как могла. Но теперь, когда она вылезла из ванны с прекрасной теплой водой, отмыв темно-коричневый налет грязи вместе с кусочками кожи, и потянулась к большому полотенцу, которое принесла для нее Леона Скелтон, ей пришлось сделать это. Пришлось.
Она посмотрела в зеркало.
Свет давала одинокая лампа, отрегулированная на минимум, но этого оказалось достаточно. Девочка поглядела в овальное зеркало над раковиной и подумала, что видит страшную безволосую хеллоуинскую маску. Одна рука, дрожа, поднялась к губам — ужасное отражение сделало то же самое.
Кожа на лице шелушилась, словно древесная кора. Коричневые, покрытые коркой полосы пролегли через лоб и переносицу. Брови, раньше такие белые и густые, сгорели совсем. Губы растрескались, словно сухая земля, а глаза, казалось, провалились в темные дыры в черепе. На правой щеке виднелись две маленькие черные бородавки, на губах — еще три. Сван видела такие же наросты, похожие на узелки, на лбу у Джоша, и бурые следы ожогов на его лице, и пеструю серо-белую кожу, но она привыкла видеть его таким. Плача от потрясения и страха, она смотрела на короткую щетину там, где раньше были прекрасные волосы, и на мертвые белые хлопья, штукатуркой свисающие с лица.
Она вздрогнула от вежливого стука в дверь ванной комнаты.
— Сван? Все хорошо, детка? — спросила Леона Скелтон.
— Да, мэм, — ответила она, но голос ее был неуверенным, и она знала, что женщина это заметила.
Помолчав, Леона добавила:
— Хорошо, я дам тебе еду, когда ты будешь готова.
Девочка поблагодарила ее, сказав, что выйдет через несколько минут, и Леона ушла. Чудовищная маска для Хеллоуина вновь появилась в зеркале.
Сван оставила свою грязную одежду Леоне — та заверила, что попробует отстирать ее в котелке и высушить над огнем, — и потому завернулась в свободный мягкий мальчишеский халат и надела белые толстые носки, приготовленные для нее хозяйкой. Халат был извлечен из сундука с одеждой, принадлежавшей сыну Леоны, Джо, который теперь, как с гордостью поведала женщина, жил с семьей в Канзас-Сити и занимал должность менеджера в супермаркете. Леона призналась Сван и Джошу, что собиралась выкинуть этот сундук, но почему-то так и не нашла для этого времени.
Тело Сван благоухало чистотой. Мыло пахло сиренью, и девочка с грустью подумала о своих садах, как они чудесно цвели на солнце. Она выбралась из ванной комнаты, оставив для Джоша зажженную лампу. В доме было холодно, и она направилась прямо к камину, чтобы согреться. Джош спал на полу под красным одеялом, положив голову на подушку. Рядом стоял передвижной столик с пустой чашкой, миской и парой крошек кукурузных оладий. С плеча Джоша сползло одеяло. Сван наклонилась и укрыла великана до подбородка.
— Он рассказал мне, как вы выбрались, — шепнула Леона тихо, чтобы не потревожить Джоша, хотя он спал так крепко, что вряд ли проснулся бы, даже если бы в комнату сквозь стену въехал грузовик.
Леона принесла для Сван поднос с миской подогретого овощного супа, чашкой хорошей воды из колодца и тремя кукурузными лепешками. Сван взяла поднос и села напротив камина. В доме было тихо. Дэви Скелтон спал, и, если не считать порывов ветра, не было слышно ни звука, только потрескивали угли и тикали часы с маятником на каминной полке, показывавшие без двадцати девять.
Опускаясь на стул, обитый яркой тканью в цветочек, женщина поморщилась и потерла колени узловатыми руками.
— Старые кости напоминают о себе, — вздохнула она и кивнула на спящего великана: — Он сказал, ты очень храбрая девочка, и если ты что-либо решила, то никогда не отступишься. Это правда?
Сван не знала, что ответить. Она пожала плечами, жуя жесткую кукурузную лепешку.
— Да, он так сказал. Хорошо иметь сильную волю, особенно в такие времена, как сейчас. — Взгляд Леоны скользнул от Сван к окошку. — Теперь все изменилось. Все, что было, погибло. Я знаю.
Ее глаза сузились.
— Я слышу в этом ветре злобный угрюмый голос, — продолжила Леона. — Он говорит: «Все мое, все мое». Не думаю, что осталось много людей, как ни жаль. Должно быть, сейчас весь мир такой же, как Салливан: все разрушено, все изменилось, превратилось во что-то совсем другое.
— Во что? — спросила Сван.
— Кто знает? — пожала плечами Леона. — Жизнь вовсе не закончилась. Вот первое, о чем я подумала. У мира есть крепкая воля. — Она подняла искривленный палец. — Даже если умрут все люди во всех больших городах и маленьких городишках, и все деревья и поля почернеют, и облака никогда не пропустят через себя солнце, мир продолжит существовать, пусть и измененным. Господь заставил мир сильно завертеться. Он наделил многих здравым смыслом и душой — таких же людей, как ты. И как твой друг.
Сван показалось, что она расслышала лай собаки. Это был неопределенный звук, длился он совсем недолго, и вскоре его заглушил шум ветра. Девочка встала, выглянула в окошко, затем в другое, но ничего не увидела.
— Вы слышали, лаяла собака? — спросила она.
— А? Нет, но вполне возможно, что лаяла. Бродячие псы ходят по всему городу, ищут пищу. Иногда я оставляю несколько крошек и миску воды на крылечке, — ответила Леона и стала подкладывать дрова в камин, засовывая их поглубже в угли.
Сван отпила еще глоток и решила, что ее зубы не выдержат битвы с жесткой кукурузной лепешкой. Она взяла ее и сказала:
— Можно я поставлю хлебец и воду на крыльцо?
— Конечно, пожалуйста. Думаю, бродяги тоже хотят есть. Только смотри, чтобы тебя не унес ветер.
Сван взяла лепешку и чашку с водой и вынесла наружу. Ветер стал сильнее, чем был днем, он нес клубы пыли, раздувал полы ее халата. Сван поставила еду и воду на одну из нижних ступеней и огляделась, прикрывая ладонями глаза от пыли. Собаки нигде не было видно. Девочка пошла обратно к двери, чуть-чуть постояла и собиралась уже войти в дом, как вдруг ей показалось, что она заметила какое-то движение справа. Она постояла еще немного, начиная дрожать.
Наконец забавная серая фигурка подошла ближе. Маленький терьер с лохматой мордой остановился в десяти шагах от крыльца и понюхал землю. Затем потянул носом воздух, пытаясь обнаружить запах Сван. Ветер трепал его короткую пыльную шерстку. Терьер посмотрел на девочку и задрожал.
Она почувствовала сильную жалость к этому существу. Никто не мог сказать, откуда взялась собачонка. Терьер был напуган и не подходил к еде, хотя Сван стояла на верхней ступеньке. Он резко повернулся и побежал в темноту. Сван поняла: собака больше не доверяла людям. Девочка оставила угощение и вернулась в дом.
Огонь весело трещал. Леона стояла перед ним, грея руки. Джош под одеялом вздрогнул и засопел громче, потом снова успокоился.
— Ты видела собаку? — спросила Леона.
— Да, мэм. Она не брала еду, пока я там стояла.
— Конечно нет. Возможно, она гордая, как ты думаешь?
Леона — очерченный рыжим пламенем силуэт — повернулась к Сван, и девочка задала тот вопрос, который пришел ей в голову, пока она была в ванной:
— Я не хочу сказать ничего плохого, но… вы колдунья?
Леона хрипло засмеялась:
— Ха! Ты говоришь то, что думаешь, да, детка? Что ж, это замечательно! В наши дни и в наш век это большая редкость!
Сван молчала, ожидая продолжения. Но его не последовало, и девочка сказала:
— Я все же хочу узнать. Вы колдунья? Моя мама раньше говорила, что все, кто имеет дар ясновидения или может предсказывать будущее, приносят зло, потому что такие вещи идут от Сатаны.
— Она так говорила? Ну, не знаю, могу ли я называть себя колдуньей. Может быть, да. На самом деле я не слишком хорошо гадаю и предсказываю. Я считаю, что жизнь — одна из тех головоломок, которые надо собрать в единое целое, и при этом невозможно угадать, что же должно получиться. Ты просто складываешь кусочек к кусочку и пытаешься впихнуть неправильную часть туда, куда она не подходит, и это надоедает, и хочется опустить руки и заплакать. — Она пожала плечами. — Я не говорю, что картинка уже сложилась, но, возможно, у меня есть дар видения некоторых следующих кусочков. Не всегда, замечу. Только иногда, когда эта следующая часть действительно важна. Полагаю, что Сатана хотел бы разбросать эти части, сжечь, разрушить. Дьявол, пожалуй, не хотел бы видеть аккуратную, правильную и красивую картинку, как думаешь?
— Да, — согласилась Сван, — и я так считаю.
— Детка, я хочу кое-что тебе показать, если ты не против.
Сван кивнула.
Леона взяла лампу и жестом велела девочке следовать за ней. Они пересекли переднюю, миновали закрытую дверь в спальню Дэви и подошли к другой двери в конце коридора. Леона открыла ее и впустила Сван в комнатку, обшитую сосновыми панелями, с множеством книжных полок и книг. В центре находился квадратный стол с четырьмя стульями. На столе лежала доска для спиритических сеансов, а под столом на деревянном полу была нарисована разноцветная пятиконечная звезда.
— Что это? — спросила Сван, указывая на звезду.
— Это пентаграмма. Магический знак, он вызывает добрых полезных духов.
— Духов? Вы имеете в виду призраков?
— Нет, только добрые чувства, положительные эмоции и прочее. Я точно не знаю, я заказала образец по объявлению в журнале «Фэйт», и он не был снабжен развернутыми сведениями о происхождении знака. — Леона поставила лампу на стол. — Как бы то ни было, это моя комната для работы с клиентами. Я приглашаю… раньше приглашала сюда посетителей, читала в хрустальных шарах ответы на их вопросы и проводила спиритические сеансы. Это у меня что-то вроде офиса, кабинет.
— Так вы зарабатывали на этом?
— Конечно! Почему бы и нет? Это неплохой способ зарабатывать на жизнь. Кроме того, каждый хочет узнать о своем любимом предмете — о себе самом.
Она засмеялась, и ее зубы засверкали серебром в свете лампы.
— Смотри!
Леона прошла мимо одной из полок и взяла изогнутый кусочек дерева, похожий на ветку, примерно три фута длиной, раздвоенный на конце.
— Это Плакса, — сказала Леона. — Вот кто по-настоящему умеет зарабатывать деньги.
Сван видела перед собой просто странную старую палочку.
— Эта вещь? Как? — удивилась она.
— Ты когда-нибудь слышала о лозе для поиска воды? Это лучшая, какую только можно представить, детка! Старая Плакса будет клониться вниз и покрываться каплями даже над лужей воды, спрятанной под сотней футов твердой скалы. Я нашла ее на гаражной распродаже в шестьдесят восьмом году, и Плакса обнаружила уже пятьдесят колодцев в нашем округе. Она нашла и мой колодец позади дома. В нем чистейшая вода, какую только можно себе представить. О, я очень люблю ее!
Она поцеловала прутик, положила его на место и, лукаво поблескивая глазами, вновь посмотрела на Сван.
— Как ты смотришь на то, чтобы узнать свое будущее?
— Не знаю, — ответила девочка смущенно.
— Но ты бы хотела? Чуть-чуть? Я имею в виду просто для развлечения… не больше.
Сван неуверенно пожала плечами.
— Ты заинтересовала меня, детка, — сказала Леона. — После того как Джош поведал мне о тебе, о том, через что вы с ним прошли…
Девочка задалась вопросом, рассказал ли Джош о приказе Поу-Поу и о траве, выросшей на том месте, где она спала. Конечно нет, решила она, ведь они знали Леону Скелтон недостаточно хорошо, чтобы раскрывать свои секреты!
«Может быть, — думала Сван, — эта женщина действительно колдунья, добрая или злая, и, может, она как-то узнала или просто догадалась, что в рассказе Джоша было что-то странное».
— А как вы будете предсказывать? — спросила она. — С помощью одного из хрустальных шаров? Или этой доски на столе?
— Пожалуй, нет. Эти вещи имеют магическую силу, но… Я вот чем воспользуюсь.
Леона взяла с одной из полок резную деревянную шкатулку и подошла к столу, где свет был ярче. Отложила в сторону доску для спиритических сеансов, поставила шкатулку и открыла ее. Внутри, обложенная лиловым бархатом, лежала колода карт. Леона извлекла их оттуда, перевернула колоду лицевой стороной вверх и одной рукой раскинула карты перед Сван так, чтобы девочка могла их видеть, — и Сван затаила дыхание.
На картах оказались диковинные картинки: мечи, жезлы, кубки и пентакли, похожие на нарисованную на полу пентаграмму. Их количество соответствовало цифре, написанной на каждой карте напротив загадочных изображений, которых Сван не могла понять, — три меча, пронзающих сердце, или восемь жезлов, летящих по небу. Но на некоторых картах были нарисованы люди: старик в сером одеянии с опущенной головой, в одной руке он держал посох, а в другой — шестиконечную светящуюся звезду в фонаре; две нагие фигуры, женская и мужская, слились, образуя единое тело; рыцарь с красным пылающим мечом на коне, что, встав на дыбы, извергал огонь, а копытами выбивал искры. И еще, и еще волшебные картинки. Но живыми их делали краски, которыми были раскрашены эти карты: изумрудно-зеленая, красная с блестками, сверкающее золото и мерцающее серебро, густо-синий и полночный черный, перламутрово-белый и желтый, цвета полуденного солнца. Расцвеченные этими красками фигуры, казалось, двигались и дышали. Сван никогда раньше не видела таких картинок, и глаза ее никак не могли налюбоваться ими.
— Они называются картами Таро, — пояснила Леона. — Эта колода сделана в двадцатые годы, каждая карта нарисована вручную. Правда, хорошо вышло?
— Да, — выдохнула Сван, — о да.
— Сядь сюда, детка, — Леона коснулась одного из стульев, — и давай посмотрим, что мы сможем увидеть. Хорошо?
Сван поколебалась, но она была очарована прекрасными изображениями на этих необычных картах. Она взглянула в лицо Леоне Скелтон и тихонько опустилась на стул, сделанный будто специально для нее.
Леона села за стол напротив Сван и пододвинула лампу.
— Мы используем расклад «Кельтский крест». Это удивительный способ разложить карты так, чтобы они рассказали историю. Возможно, эта история будет не совсем ясной, может быть, окажется непростой, но карты лягут, будто разрезанная на квадратики картинка. Как та головоломка, о которой мы говорили. Ты готова?
Девочка кивнула, и сердце у нее заколотилось. Снаружи завывал и стонал ветер, и на мгновение Сван показалось, что она слышит в нем злобный голос.
Леона улыбнулась и принялась перебирать карты, выискивая какую-то особенную. Она нашла ее и показала Сван:
— Эта карта будет обозначать тебя, а другие будут вокруг показывать события.
Она положила карту на стол перед Сван; карта изображала юношу в длинной золотой накидке и берете с красным пером, который держал в руках палочку, обвитую виноградной лозой.
— Это Паж с посохом — ребенок, у которого впереди длинный жизненный путь. — Леона подтолкнула к Сван остальные карты. — Сможешь перетасовать?
Сван не знала, как это делается, и отрицательно покачала головой.
— Хорошо, тогда просто раскидай их на столе. Раскидывай хорошо, по кругу, по кругу, а сама тем временем думай о том, где ты была, и кто ты, и куда хотела бы пойти.
Девочка выполнила то, о чем ее попросила старушка: стала раскладывать карты на столе картинками вниз, только сверкали золотые рубашки. Она сосредоточилась на том, о чем говорила Леона, и думала изо всех сил, хотя шум ветра пытался отвлечь ее.
Наконец Леона сказала:
— Хорошо, детка. Теперь собери их вместе, в любом порядке, в каком захочешь. Затем раздели на три стопки и положи слева.
Когда это было сделано, Леона взмахнула изящными руками и в приглушенном оранжевом свете собрала все стопки, освобождая столик.
— Теперь начнем рассказ, — объявила она и открыла первую карту сразу после Пажа с посохом. — Эта лежит над тобой.
На карте было изображено большое золотое колесо с фигурами мужчин и женщин, расположенными в нем как спицы, у некоторых — наверху колеса — были веселые лица, у тех, что внизу, — отчаянные.
— Колесо Фортуны — если оно поворачивается, то наступают перемены и начинает воздействовать судьба. Это та атмосфера, в которой ты находишься, но о чем и сама пока не знаешь, — пояснила гадалка.
Следующая карта легла поперек Колеса Фортуны.
— Эту кладем крест-накрест, — сказала Леона. — Это сила, которая против тебя. — Ее глаза сузились. — Боже мой…
Карта, украшенная черными и серебряными цветами, изображала фигуру, почти целиком завернутую в черный плащ с капюшоном, — видно было лишь белое ухмыляющееся лицо, похожее на маску, с серебряными глазами — и с третьим, алым глазом на лбу. На карте стояло замысловато написанное слово…
— Дьявол, — сказала Леона. — Затеявший разрушения. Бесчеловечный. Тебе надо быть настороже, детка.
Прежде чем Сван спросила о карте, которая заставила ее задрожать, Леона вытащила следующую.
— Это твоя судьба, и, по правде говоря, ты ее заслужила. Туз кубков — мир, красота, стремление к пониманию.
— О, это не я! — смущенно сказала Сван.
— Может быть, еще нет. Возможно, когда-нибудь будешь.
Следующая карта легла поверх ненавистного Дьявола.
— Это лежит ниже тебя и говорит о том, через что ты прошла, чтобы попасть туда, где ты сейчас, — продолжала рассказ Леона; карта показывала ослепительное желтое солнце, но оно было перевернуто вверх тормашками. — Солнце в таком положении говорит об одиночестве, неуверенности… потере. Возможно, о потере части тебя самой. Смерть невинных.
Леона быстро подняла глаза и вернулась к картам. Следующая, пятая, вытащенная из колоды карта разместилась слева от Дьявола. Она изображала старика, несущего звезду в фонаре, но он тоже оказался в перевернутом положении.
— Это — сразу за тобой, то, что ушло прочь. Отшельник вверх ногами означает удаление, бегство, отрицание своей ответственности. Все это — то, что ушло. Ты выходишь в мир — к добру или к худу.
Шестая карта легла справа от Дьявола.
— Это — что будет.
Леона с интересом изучала карту. На ней был юноша в малиновых доспехах, держащий поднятый меч, а на заднем плане пылал замок.
— Паж мечей, — объяснила гадалка, — это девушка или юноша, жаждущий власти. Он живет для этого, нуждается в ней, как в пище и воде. Дьявол смотрит на него. Возможно, между ними есть какая-то связь. Во всяком случае, это тот, с кем ты можешь столкнуться, кто-то коварный и, возможно, к тому же опасный.
Когда она собралась перевернуть следующую карту, донесся зов:
— Леона! Леона!
Дэви сильно закашлялся, почти задыхаясь. Она моментально отложила карты и выскочила из комнаты.
Сван встала. Ей показалось, что карта с Дьяволом, человеком с алым глазом, уставилась на нее, и она почувствовала, как по рукам побежали мурашки. Колода, которую Леона отложила в сторону, находилась всего в нескольких дюймах от нее. Верхняя карта манила Сван взглянуть.
Рука девочки потянулась к карте. Остановилась.
Только взглянуть. Одним глазком.
Она взяла верхнюю карту и посмотрела.
Карта изображала красивую женщину в фиолетовых одеждах среди колосьев пшеницы и цветов, рядом виднелся водопад. Над ней светило солнце. У ее ног лежали лев и ягненок. Но волосы были в огне, и решительные глаза, противостоящие какому-то далекому препятствию, тоже горели. Женщина держала серебряный щит с огненным узором в центре, на ее голове будто пойманными звездочками светилась корона. Витиеватые буквы над ней гласили: «Императрица».
Сван смотрела на нее до тех пор, пока все детали не запечатлелись в ее памяти. Она положила карту на стол, но теперь следующая притягивала ее.
«Нет! — сказала она себе. — Ты зашла слишком далеко!»
Девочка так и чувствовала взгляд алого глаза Дьявола, подстрекавшего ее поднять еще одну карту.
Она не удержалась — перевернула и ее.
И похолодела.
Скелет верхом на вставшем на дыбы остове лошади с испачканной кровью косой в руках. Он косил пшеничное поле, но колосья напоминали человеческие тела, собранные вместе, голые, корчившиеся в агонии. Небо было красного цвета, и в нем кружили черные вороны. Это была самая ужасная картинка, какую видела Сван, и ей не понадобилось читать надпись, чтобы догадаться о значении.
— Что ты тут делаешь?
От неожиданности она едва не подпрыгнула на три фута, резко повернулась — и увидела в дверном проеме Джоша. Его лицо, покрытое серыми и белыми пигментными пятнами и коричневой коркой ожогов, было страшным, но Сван в один момент поняла, что ей нравится это лицо и она его любит.
Джош оглядел комнату, нахмурился:
— Что все это значит?
— Это… комната Леоны для приема посетителей. Она гадала мне на картах.
Хатчинс вошел и взглянул на картинки, разложенные на столе.
— Действительно красивые, — сказал он. — Кроме этой. — Он указал на Дьявола. — Напоминает мне кошмар, который приснился после того, как я съел сэндвич с салями и целую коробку шоколадных пончиков.
Все еще нервничая, Сван показала ему последнюю карту, которую вытащила. Джош взял ее двумя пальцами и поднес ближе к свету. Он и раньше видел карты Таро во французском квартале Нового Орлеана. Буквы складывались в слово «Смерть».
«Смерть косит род человеческий», — подумал он.
Это была одна из самых страшных картинок, какие он когда-либо разглядывал: в слабом свете казалось, что серебряная коса ходит туда-сюда через человеческие снопы, а лошадь-скелет скачет под кроваво-красным небом. Джош бросил Смерть обратно на стол, и она скользнула в сторону карты с демоническим алым глазом и наполовину закрыла ее.
— Всего лишь рисунки, — сказал он, — бумага и краски. Они ничего не значат.
— Леона говорила, что они раскрывают историю.
Джош собрал все карты в колоду, убирая Дьявола и Смерть из поля зрения Сван.
— Бумага и краски, — повторил он, — вот и все.
Они не могли не слышать мучительный кашель Дэви Скелтона. Карты, особенно та, со «жнецом», бросили Джоша в дрожь. Дэви задыхался, и Леона что-то напевала ему вполголоса, пытаясь успокоить.
«Смерть близка, — неожиданно понял Джош. — Она очень, очень близка».
Он пошел по коридору. Дверь в комнату Дэви была приоткрыта. Джош счел, что мог бы чем-нибудь помочь больному, и заглянул к нему.
Первое, что он увидел, были простыни в красных пятнах. Лицо агонизирующего человека освещала желтая лампа: глаза расширились от муки и ужаса, изо рта вылетали сгустки запекшейся крови.
Джош остановился в дверях.
Леона склонилась над мужем. У нее на коленях стояла фарфоровая миска, а в руках она держала окровавленную тряпку. Женщина ощутила присутствие Джоша, повернула голову и сказала со всем достоинством, на какое была способна:
— Пожалуйста, выйдите и закройте дверь.
Хатчинс помедлил, больной и ошеломленный.
— Пожалуйста, — умоляюще повторила Леона, пока ее муж выкашливал свою жизнь ей на колени.
Джош вышел из комнаты и закрыл дверь.
Потом он обнаружил, что снова сидит возле камина. От него воняло, нужно было принести несколько ведер воды из колодца, нагреть ее на огне и погрузиться в ванну, чего он страстно желал. Но желтое испуганное лицо мужчины, умиравшего в соседней комнате, запечатлелось в его сознании и не давало ему двигаться. Он вспомнил Дарлин, умиравшую в грязи. Вспомнил труп, который лежал неподалеку, на ступеньках крыльца соседнего дома. Образ страшного всадника — скелета, разъезжающего по полю с пшеницей-людьми, — всплыл в его сознании.
«Господи, — подумал он, и на глаза навернулись слезы. — Отец небесный, помоги всем нам».
Джош опустил голову и разрыдался — не только от воспоминаний о Рози и мальчиках, но и из-за Дэви Скелтона, и Дарлин Прескотт, и мертвеца там, в темноте, и всех других умерших и умирающих людей, которые когда-то чувствовали солнце на своих лицах и думали, что будут жить вечно. Джош всхлипывал, слезы катились по его лицу и капали с подбородка, и он не мог остановиться.
Кто-то обхватил его за шею.
Ребенок.
Сван.
Он, плача, прижал ее к себе, а она льнула к нему. Она любила Джоша, и ей было больно слышать, как он страдает.
Ветер выл, менял направление, атакуя развалины Салливана под разными углами.
И Сван казалось, что с этим ветром до нее доносится злобный голос, шептавший: «Все мое… Все мое…»