Лебединая песнь — страница 8 из 14

Страна мертвых

Часть восьмаяЖаба с золотыми крыльями

Глава 48Последняя яблоня

Снег сыпал с угрюмого неба, заметая узкую сельскую дорогу посреди того места, что семь лет назад называлось штатом Миссури.

Пегий конь — старый, с провисшей спиной, но пока еще с сильным сердцем и способный работать — тащил маленький, грубо сколоченный фургон с залатанным темно-зеленым брезентовым верхом. Фургон представлял собой странную смесь. Каркас был деревянный, оси железные, шины резиновые. Навесной тент был сделан из всепогодной двухместной палатки, натянутой на вырезанные из дерева ребра. С боков на брезенте белела надпись «Странствующее шоу», а под ней буквы поменьше объявляли: «Фокусы!», «Музыка!» и «Победите Мефистофеля в маске!»

Пара толстых досок служила козлами вознице, который сидел, закутавшись в старое шерстяное пальто, расползавшееся по швам. Голову кучера прикрывала ковбойская шляпа с отяжелевшими от инея и снега полями, а на ногах были разбитые старые ковбойские сапоги. По перчаткам на руках ощутимо бил жгучий ветер, лицо прикрывал шерстяной шотландский шарф, стихиям были открыты только глаза — оттенка между ореховым и топазовым — и часть морщинистого лба.

Фургон медленно двигался по заснеженной местности, минуя черные леса. Изредка то с одной, то с другой стороны дороги попадались сарай или ферма, рухнувшие под тяжестью снега семилетней зимы. Единственными признаками жизни были всклокоченные вороны, судорожно долбившие клювами мерзлую землю.

В нескольких ярдах позади фургона, хрустя сапогами по снегу, устало брела высокая фигура в длинном развевающемся сером пальто. Человек держал руки в карманах коричневых вельветовых брюк, а его голову целиком закрывала черная лыжная маска. Глаза и рот окружали красные круги. Его плечи гнулись под ударами ветра, ноги ныли от холода. Примерно в десяти футах за ним бежал белый от снега терьер.

«Я чувствую запах дыма», — подумал Расти и прищурился, всматриваясь в белую завесу впереди.

Потом ветер изменил направление, накинулся с другой стороны, и запах дыма — если он, конечно, не почудился — исчез. Но спустя еще несколько минут Расти подумал, что они, должно быть, находятся рядом с цивилизацией. Справа, на широком стволе голого дуба, красной краской наспех было написано: «Сжигайте своих мертвецов».

Такие надписи попадались им везде. Обычно они оповещали о том, что путники прибыли в заселенную местность. Впереди могли оказаться или деревня, или призрак города, полный скелетов, — в зависимости от силы радиации.

Ветер снова изменил направление, и Расти опять уловил аромат дыма. Они одолевали некрутой подъем. Мул старался изо всех сил, но не спешил. Расти не подгонял его. Что толку? Если они найдут приют на ночь — прекрасно, а если нет, то предпримут еще что-нибудь. За семь долгих лет они научились быстро устраиваться на ночлег и использовать все, что удавалось найти, с наибольшей выгодой для себя. Выбор был прост: выжить или умереть. Много раз Расти Витерсу казалось, что он бросит все и упадет, но Джош или Сван заставляли его идти дальше, подбадривая шутками или колкостями, — точно так же, как он все эти годы заставлял жить их. Они были командой, включавшей в себя Мула и Киллера, и в самые холодные ночи, когда им приходилось спать почти под открытым небом, тепло двух животных спасало Расти, Джоша и Сван от смерти.

«В конце концов, — думал Расти, слабо, мрачно улыбаясь под шотландским шарфом, — шоу должно продолжаться!»

Когда они одолели подъем и стали спускаться на извилистую дорогу, Расти заметил справа сквозь снегопад желтый огонек. Свет на минуту заслонили мертвые деревья, но потом он появился снова; Расти был уверен, что это свет фонаря или костра. Он знал: звать Джоша бесполезно из-за ветра и еще потому, что Джош не слишком хорошо слышит. Он придержал Мула и нажал ногой на деревянный рычаг, стопоривший переднюю ось. Потом спрыгнул с сиденья и пошел назад, чтобы показать Джошу свет и сказать, что он собирается ехать туда.

Джош кивнул. Через черную лыжную маску смотрел лишь один глаз. Другой был закрыт серым струпообразным наростом.

Расти взобрался на козлы, высвободил тормоз и мягко дернул вожжи. Мул двинулся вперед без колебаний, и Расти понял: конь чувствует запах дыма и знает, что убежище должно быть близко. Другая дорога, еще более узкая и немощеная, сворачивала вправо по заснеженным полям. Отблеск стал сильнее, и вскоре Расти смог различить впереди ферму. Свет пробивался из окна дома. Возле хижины виднелись хозяйственные постройки, в том числе маленький сарай. Расти заметил, что вокруг дома вырублены все деревья и из-под снега торчат сотни пней. Лишь одно мертвое дерево, маленькое и тонкое, стояло в тридцати ярдах от крыльца. Он почувствовал аромат горящих поленьев и решил, что деревья ушли в чей-то камин. Но древесина теперь пахла не так, как до семнадцатого июля. Радиация просочилась в леса, и дым имел химический запах, словно горящий пластик. Расти вспомнил сладкий аромат чистых бревен в печи и осознал, что тот особый запах потерян навсегда, так же как и вкус чистой воды. Теперь вся вода казалась вонючей и оставляла пленку во рту. Натопленный снег, который являлся, по существу, единственным оставшимся источником воды, вызывал головные и желудочные боли и помутнение зрения, если его употребляли в слишком больших дозах. Свежая вода, из колодца или в бутылках из последних запасов, стала теперь такой же ценной, каким было прекрасное французское вино в прежнем мире.

Расти остановил Мула перед домом и поставил фургон на тормоз. Сердце его забилось сильнее.

«Теперь — самая сложная часть», — подумал он.

Много раз их обстреливали, когда они останавливались, чтобы попросить приюта, и на левой щеке Расти сохранился шрам от пули.

Из дома не доносилось ни звука. Расти потянулся назад и частично расстегнул клапан палатки. Внутри, распределенные по фургону так, чтобы удерживать груз в равновесии, хранились их скудные запасы: несколько канистр с водой, банки с консервированными бобами, сумка с брикетами древесного угля, запасная одежда и одеяла, спальные мешки и старая акустическая гитара, на которой Расти учился играть. Музыка всегда привлекала людей, давала им что-то, что разбивало монотонность их жизни. В одном городе благодарная женщина дала им цыпленка, когда Расти, старательно перебирая струны, сыграл для нее песню «Лунная река» из фильма «Завтрак у Тиффани». Гитару и кипу песенников он нашел в мертвом городе Стерлинге в штате Колорадо.

— Где мы? — спросила девушка из глубины палатки. Она лежала съежившись в спальном мешке и слушала неустанное завывание ветра. Говорила она невнятно, но, когда произносила слова медленно и тщательно, Расти ее понимал.

— Мы находимся у дома. Может быть, сможем переночевать у них в сарае. — Он взглянул на красное одеяло, в которое были завернуты три винтовки. Пистолет девятимиллиметрового калибра и коробки с патронами лежали в ящике из-под обуви, и до них легко было дотянуться правой рукой.

«Как любила говорить моя старушка-мама, — подумал он, — борись с огнем с помощью огня».

Он был готов к любым осложнениям и поэтому, собираясь подойти к дому, вытащил пистолет, спрятанный под пальто.

Сван прервала течение его мыслей:

— Если увидят, что ты с оружием, вероятнее всего, в тебя выстрелят.

Расти задумался, вспомнив, что, когда пуля рассекла ему щеку, он держал винтовку.

— Да, я с тобой согласен. Пожелай мне удачи.

Он снова застегнул полог и спрыгнул с фургона, глубоко вдохнул зимний воздух и направился к дому. Джош стоял возле фургона, наблюдая, а Киллер метил ближайший пень.

Расти хотел постучать, но как только он поднял кулак, в центре двери открылось окошко и оттуда плавно выскользнуло дуло винтовки, уставившись ему в лицо.

«О черт», — подумал он. Ноги у него словно приросли к земле, и он беспомощно застыл.

— Кто ты и чего хочешь? — спросил мужской голос.

Расти поднял руки.

— Меня зовут Расти Витерс. Мне и двум моим друзьям нужно место для ночлега, прежде чем станет совсем темно. Я заметил ваш свет с дороги и вижу, что у вас есть сарай, поэтому я поинтересовался…

— Откуда вы приехали?

— С запада. Мы проехали через Хоус-Милл и Биксби.

— От этих городов ничего не осталось.

— Я знаю. Пожалуйста, мистер, все, что нам нужно, — это место для ночлега. У нас есть лошадь, которую тоже неплохо бы завести на ночь в сарай.

— Сними-ка платок и дай мне посмотреть на твое лицо. На кого ты пытаешься походить? На Джесси Джеймса?

Расти послушно сдвинул шарф. На минуту воцарилось молчание.

— Здесь ужасно холодно, мистер, — сказал он.

В наступившей тишине было слышно, что человек говорит с кем-то еще, но Расти не мог разобрать, о чем идет речь. Потом дуло винтовки внезапно исчезло, и путник вздохнул свободно. Дверь разблокировали, вынув несколько болтов, и открыли.

Худощавый, сурового вида мужчина лет шестидесяти, с вьющимися седыми волосами и неопрятной бородой отшельника держал винтовку наготове. Лицо мужчины было таким жестким и морщинистым, что напоминало изрезанный камень. Взгляд его темно-карих глаз переместился с Расти на фургон.

— Что это там написано? «Странствующее шоу»? Во имя Иуды, что это такое?

— Только то, что написано. Мы артисты.

Пожилая седовласая женщина в синих штанах и поношенном белом свитере осторожно выглянула из-за плеча мужчины.

— Артисты, — повторил хозяин и сморщился, как будто почувствовал неприятный запах. Его взгляд вернулся к Расти. — У вас, артисты, есть какая-нибудь еда?

— Немного консервов: бобы и овощи.

— У нас — котелок кофе и немного солонины. Загоните ваш фургон в сарай и тащите сюда бобы. — И старик закрыл дверь перед носом гостя.

Когда Расти Витерс пристроил повозку в укрытие, они с Джошем ослабили упряжь Мула так, чтобы лошадь могла съесть небольшую связку соломы и немного сухих кукурузных кочерыжек. Джош налил для Мула воды в ведро и нашел выброшенную миску, чтобы дать воды и Киллеру. Сарай был построен умело и защищал от ветра, так что животные не будут страдать от мороза, когда стемнеет и похолодает по-настоящему.

— Как по-твоему? — тихо спросил Джош у Расти. — Можно ей в дом?

— Даже не знаю. Они вроде бы нормальные, только немного нервные.

— Она могла бы погреться, если у них горит огонь. — Джош подышал на руки и наклонился, чтобы помассировать ноющие колени. — Мы могли бы убедить их, что это не заразно.

— Мы ведь не знаем, так ли это.

— Но ты же не заразился. Если бы это было заразно, ты подхватил бы это давным-давно, ты так не думаешь?

— Да, — кивнул Расти, — но как мы можем заставить их в это поверить?

Задний полог брезентового верха фургона внезапно открылся изнутри. Искаженный голос Сван проговорил:

— Я останусь здесь. Не хочу никого пугать.

— Там огонь, — сказал ей Джош, подойдя сзади к фургону. Согнутый силуэт Сван вырисовывался на фоне тусклого света лампы. — Я думаю, все будет нормально, если ты войдешь.

— Нет. Ты можешь принести мне еду сюда. Так будет лучше.

Джош взглянул на нее. Голова и плечи Сван были закутаны в одеяло. За семь лет она выросла больше чем до пяти футов, вытянулась, стала длинноногой. Сердце Джоша разрывалось от осознания того, что Сван права. Если люди в том доме нервничают, то ей лучше остаться здесь.

— Ладно, — сказал он сдавленным голосом. — Я принесу тебе чего-нибудь поесть. — Потом отвернулся от фургона, чтобы не закричать.

— Кинь мне несколько банок бобов, ладно? — попросил ее Расти. Сван подняла Плаксу и с ее помощью нашла консервы, потом взяла пару банок и положила их Расти в руки.

— Расти, если они могут дать какие-нибудь книги, то я была бы очень благодарна, — сказала она. — Все, что не жалко.

Он кивнул, изумляясь, что она еще может читать.

— Мы ненадолго, — пообещал Джош и вслед за Расти вышел из сарая.

Когда они ушли, Сван откинула деревянный задний борт фургона и опустила на землю маленькую стремянку. Исследуя ивовым прутом ступеньки, девушка спустилась по лестнице и подошла к дверям сарая. Ее голова и лицо по-прежнему были завернуты в одеяло. Киллер бежал рядом с ее сапогами, яростно виляя хвостом и лая, чтобы привлечь внимание. Его лай уже не был таким оживленным, как семь лет назад, и из-за возраста пес не прыгал и не резвился, как раньше.

Сван остановилась, отложила Плаксу и взяла на руки Киллера. Потом она открыла скрипучую дверь сарая и повернула голову влево, вглядываясь в падавший снег. Ферма казалась такой теплой, такой гостеприимной, но она знала, что будет лучше, если она останется там, где находится. В тишине ее дыхание звучало как астматический хрип. Сквозь снег она смогла разглядеть в пятне света из переднего окна одиноко стоящее дерево.

«Почему только одно дерево? — удивилась она. — Почему он спилил все деревья, а это оставил стоять в одиночестве?»

Киллер потянулся вверх и лизнул темноту там, где было ее лицо. С минуту девушка стояла, глядя на одинокое дерево, потом закрыла дверь сарая, подняла Плаксу и ощупью подошла к Мулу, чтобы погладить его.

В доме в каменном очаге пылал огонь. Над ним кипел чугунный котелок с солониной в овощном бульоне. Хозяева — пожилой мужчина с суровым лицом и его более робкая жена — заметно вздрогнули, когда Джош Хатчинс следом за Расти вошел в парадную дверь. Его размеры испугали их больше, чем его маска. Хотя он сильно потерял в весе за последние несколько лет, он нарастил мускулы и по-прежнему представлял собой внушительное зрелище. Руки Джоша были испещрены белыми пигментными пятнами, и пожилой мужчина тревожно смотрел на них, пока Джош не спрятал руки в карманы.

— Вот бобы, — нервно сказал Расти, протягивая банки мужчине. Он заметил, что винтовка прислонена к очагу так, что старик мог дотянуться до нее при желании.

Банки бобов были приняты, и старик отдал их женщине. Она недоверчиво глянула на Джоша и ушла вглубь дома.

Расти стянул перчатки и пальто, положил их на стул и снял шляпу. Его волосы стали почти седыми, особенно они побелели на висках, хотя ему было только сорок лет. В бороде клином серебрилась проседь, на щеке бледнел шрам от пули. Он стоял перед камином, наслаждаясь восхитительным теплом.

— У вас здесь хороший огонь, — сказал он. — Наверняка прогонит дрожь.

Старик все смотрел на Джоша.

— Вы можете снять пальто и маску, если хотите.

Джош сбросил пальто. Под ним были два толстых свитера, один под другим. Но он не сделал ни движения, чтобы снять черную лыжную маску.

Старик подошел к Джошу поближе и резко остановился, когда увидел серую опухоль, загораживавшую правый глаз гиганта.

— Джош — борец, — быстро сказал Расти. — Мефистофель в маске — это он! Я — фокусник. Понимаете, мы — странствующее шоу. Мы ездим из города в город и выступаем за то, что нам дают люди. Джош борется с любым, кто захочет победить его, и если этот храбрец положит Джоша на лопатки — весь город получит бесплатное представление.

Старик отсутствующе кивнул. Его взгляд был прикован к Джошу. Вошла женщина с жестянками. Она открыла их и вывалила содержимое в котелок, потом помешала варево деревянной ложкой. Наконец старик сказал:

— Похоже, кто-то все-таки разбил вам морду, мистер. Полагаю, у какого-то города было-таки бесплатное представление?

Он ухмыльнулся и засмеялся высоким, кудахчущим смехом. Расти почему-то успокоился и перестал думать, что сегодня будет перестрелка.

— Я принесу кофе, — сказал старик и вышел из комнаты.

Джош подошел погреться у огня, и женщина стремительно отшатнулась от него, как будто он разносил чуму. Не желая пугать ее, он пересек комнату и встал у окна, глядя на море пней и одиноко стоящее дерево.

— Меня зовут Сильвестр Моуди, — сказал старик, возвратившись с подносом, на котором стояли коричневые глиняные кружки. — Люди называют меня Слай — в честь актера, который все умел в тех боевиках.

Старик поставил поднос на маленький сосновый столик, потом подошел к каминной полке и взял толстую асбестовую перчатку. Надев ее, сунул руку в камин и снял с гвоздя, вбитого в заднюю стену, обожженный металлический кофейник.

— Хороший и горячий, — сказал он и начал разливать черную жидкость в чашки. — Молока или сахара у нас нет, так что и не просите. — Он кивнул на женщину. — Это моя жена, Карла. Она всегда нервничает при чужих.

Расти взял горячую чашку и с огромным удовольствием выпил кофе, хотя жидкость была настолько крепкой, что могла бы свалить Джоша в борцовском поединке.

— Почему одно дерево, мистер Моуди? — спросил Хатчинс.

— А?

Джош все еще стоял у окна.

— Почему вы оставили это дерево? Не срубили его, как остальные?

Слай Моуди взял чашку кофе и подал ее великану в маске. Он очень старался не смотреть на покрытую белыми пятнами руку, которая приняла чашку.

— Я живу здесь около тридцати пяти лет, — ответил он. — Долгий срок для житья в одном доме, на одном куске земли. У меня было отличное кукурузное поле вон там, за домом. — Он махнул в сторону задворок. — Еще табак и несколько грядок бобов, и каждый год мы с Джинеттой выходили в сад и…

Он остановился, заморгал и глянул на Карлу, которая смотрела на него широко раскрытыми глазами, явно потрясенная.

— Извини, дорогая, — сказал он. — Я имею в виду, мы с Карлой выходили в сад и корзинами носили оттуда прекрасные овощи.

Женщина, по-видимому удовлетворенная, перестала помешивать в котелке и вышла из комнаты.

— Джинетта — моя первая жена, — объяснил Слай вполголоса. — Она умерла примерно через два месяца после того, как все это случилось. А потом однажды на пути к ферме Рэя Фитерстоуна — это около мили отсюда — я наткнулся на машину, которая съехала с дороги и, наполовину обгоревшая, стояла в сугробе. Так вот, за рулем сидел мертвый мужчина с посиневшим лицом, а рядом с ним женщина, почти мертвая. На коленях у нее лежал труп французского пуделя с выпущенными кишками, а в руке она сжимала пилку для ногтей. Я не хочу рассказывать вам, что она делала, чтобы не замерзнуть. Так или иначе, она настолько тронулась, что не знала ничего, даже собственного имени или откуда она. Я назвал ее Карлой — в честь первой девушки, которую я поцеловал. Она осталась здесь и теперь думает, что живет со мной на этой ферме тридцать пять лет. — Он покачал головой, его глаза потемнели, к нему вернулись часто посещавшие его мысли. — Тоже забавно: машина называлась «линкольн-континенталь», и, когда я нашел Карлу, она была увешана бриллиантами и жемчугом. Я сложил все эти побрякушки в коробку из-под обуви и продал их за муку и бекон. Думаю, ей больше не нужно было их увидеть. Приходили люди и растащили части машины, одну за одной, так что ничего не осталось. Это к лучшему.

Карла вернулась с несколькими мисками и начала разливать в них варево.

— Скверные времена, — тихо сказал Слай Моуди, глядя на дерево. Потом его взгляд прояснился, и он слабо улыбнулся. — Это моя яблоня! Да, сэр! У меня был яблоневый сад прямо за этим полем. Собирал урожай бушелями, но, после того как это случилось и деревья засохли, я начал рубить их на поленья. Ведь не хочется ходить за дровами далеко в лес, ага! Рэй Фитерстоун замерз до смерти в сотне ярдов от собственной двери. — Он на мгновение примолк и тяжело вздохнул. — Я посадил эти яблони своими руками. Смотрел, как они росли, как плодоносили. Вы знаете, какой сегодня день?

— Нет, — сказал Джош.

— Я веду календарь. Делаю метку каждый день. Извел множество карандашей. Сегодня — двадцать шестое апреля. Весна. — Старик горько улыбнулся. — Я вырубил их все, кроме одного, и бросал в огонь полено за поленом. Но будь я проклят, если смогу ударить топором последнее. Черт меня побери, если смогу.

— Еда почти готова, — объявила Карла. У нее был северный акцент, совершенно отличный от тягучего миссурийского говора Слая. — Идите есть.

— Постойте. — Слай посмотрел на Расти. — Помнится, ты сказал, что ты с двумя друзьями?

— Да. С нами еще девушка. Она… — Он быстро взглянул на Джоша, потом опять на Слая. — Она в сарае.

— Девушка? О господи, парень! Веди ее сюда, пусть поест горяченького!

— Гм… Я не думаю…

— Иди и приведи ее! — настаивал Слай. — Сарай не место для девушки.

— Расти, — позвал Джош, вглядываясь в окно. Быстро опускалась ночь, но он еще различал последнюю яблоню и фигуру, стоявшую под ней. — Пойди сюда на минутку.

Снаружи Сван, придерживая одеяло вокруг головы и плеч, как капюшон, смотрела на ветки тоненькой яблони. Киллер, сделав пару кругов вокруг дерева, вполголоса залаял, просясь вернуться в сарай. Ветки над головой Сван двигались как тощие, ищущие руки.

Она прошла вперед — ее сапоги погрузились в снег на пять дюймов — и положила голую ладонь на ствол дерева. Под ее пальцами был холод. Холод и то, что давно умерло.

«Совсем как все остальное», — подумала она. Все деревья, трава, цветы — все без листьев, выжжены радиацией много лет назад.

Но это было симпатичное дерево, решила она. Оно полно достоинства, как памятник, и не заслужило того, чтобы стоять в окружении уродливых пней.

Она знала, что звук боли в этом месте был долгим воплем агонии.

Ее рука легко поглаживала ствол. Даже погибшее, это дерево сохраняло в себе что-то гордое, что-то непокорное и стихийное — дикий дух, как у огня, который нельзя уничтожить окончательно.

Киллер тявкал, убеждая Сван поспешить, что бы она ни делала.

— Хорошо, я… — сказала Сван и замолчала.

Ветер завывал вокруг нее, дергая за одежду.

«Может ли это быть? — удивилась она. — Мне это не снится? Я и не мечтала об этом».

Ее пальцы чувствовали покалывание, едва заметное, чтобы различить его сквозь холод. Она положила ладонь на ствол. Пощипывание, похожее на булавочные уколы, пронизывало ее руку — пока еще слабое, но нараставшее.

У Сван заколотилось сердце. Жизнь, осознала она. Здесь, глубоко в дереве, еще теплилась жизнь. Она так давно — слишком давно — в последний раз ощущала биение жизни под своими пальцами. Это чувство стало для нее почти новым, и она поняла, как сильно скучала по нему. То, что она ощущала, походило на слабый электрический разряд, который словно поднимался из земли через подошвы ее сапог, двигался вверх по позвоночнику, по рукам и из руки — в дерево. Когда она отняла ладонь, покалывание прекратилось. Она снова прижала пальцы к стволу, и сердце ее застучало. Потрясенная, она чувствовала, будто огонь взметнулся по ее спинному мозгу.

Ее бросило в дрожь. Ощущения становились более сильными, почти болезненными, кости ныли от биения энергии, проходившей через нее в дерево. Когда Сван больше уже не могла выносить это, она оторвала руку от ствола. Ее пальцы продолжало покалывать.

Но она еще не закончила. Повинуясь порыву, она вытянула указательный палец и стала выводить на стволе дерева: С… В… А… Н.

— Сван! — окликнули ее из дома.

Она повернулась на звук, и в этот момент ветер дернул за ее самодельный капюшон и сорвал его с головы и плеч.

Слай Моуди стоял между Джошем и Расти, держа фонарь. В его желтом свете он увидел, что у фигуры под яблоней нет лица.

Голову Сван покрывали серые наросты, которые когда-то были маленькими черными бородавками, а теперь стали толще и распространились по всей голове, связанные серыми усиками, похожими на ощупывающие опору, переплетающиеся виноградные лозы. Наросты покрывали ее череп, словно узловатый шлем, скрадывали человеческие черты, запечатывали их, кроме маленького участка на левом глазу и неровной дыры на месте рта, через которую она дышала и ела.

Позади мужчин пронзительно закричала Карла.

— О боже мой… — прошептал Слай.

Фигура без лица схватила одеяло и замотала голову, и Джош услышал ее царапающий душу плач, когда она кинулась в сарай.

Глава 49Избегайте каиновой печати

Тьма опустилась на покрытые снегом здания и дома того, что раньше было городом Брокен-Боу в штате Небраска. Его окружала колючая проволока, кое-где в пустых жестянках из-под масла горели куски бревен и ветошь, ветер уносил оранжевые спиральные отблески в небо. На северо-западной дуге шоссе номер два лежали десятки заледеневших трупов, и обломки обугленных машин все еще трещали в огне.

В крепости, в которую превратился Брокен-Боу за последние два дня, отчаянно пытались согреться вокруг огромного костра триста семнадцать больных и раненых мужчин, женщин и детей. Дома в Брокен-Боу были разобраны на части и пошли в огонь. Еще двести шестьдесят четыре человека, вооруженные винтовками, пистолетами, топорами, молотками и ножами, притаились в траншеях, наскоро вырытых в земле вдоль колючей проволоки на окраине города. Их лица были обращены на запад, к пронзительному ветру, убившему уже много людей. Они дрожали, но сегодня вечером их страшила иная смерть.

— Вон они! — крикнул мужчина с затвердевшей от льда повязкой на голове. — Вон! Идут!

По траншее прокатился хор криков и предупреждений. Быстро были проверены винтовки и пистолеты. Траншеи вибрировали от нервного напряжения, и людское дыхание кружилось в воздухе, как алмазная пыль.

Они увидели головные огни, которые медленно покачивались на заваленном трупами шоссе. Потом ветер донес звуки музыки. Это была карнавальная мелодия. Она звучала все громче, и худой, с ввалившимися глазами мужчина в поношенной дубленке поднялся из траншеи и навел бинокль на приближавшийся транспорт. Его лицо было испещрено темно-коричневыми келоидами.

Он опустил бинокль, прежде чем окуляры помутнели от холода.

— Не стрелять! — крикнул он влево. — Сообщите дальше!

Приказ начали передавать по цепочке. Он посмотрел направо и прокричал то же самое. Потом застыл в ожидании, рукой в перчатке сжимая под пальто автоматический пистолет-пулемет «ингрем».

Машина миновала горевший автомобиль. В красноватых отблесках можно было заметить, что остатки краски на бортах этого грузовика рекламировали различные сорта мороженого. На кабине возвышались два громкоговорителя, а ветровое стекло заменяла металлическая пластина с прорезанными в ней двумя узкими щелями — через них смотрели водитель и пассажиры. Переднее крыло и решетка радиатора были заслонены металлом, из брони торчали зазубренные металлические шипы около двух футов длиной. Стекла фар были укреплены лентой и покрыты проволочной сеткой. С обеих сторон грузовика располагались бойницы, а наверху находилась грубая, сделанная из листов металла орудийная башня и высовывалось рыло тяжелого пулемета.

Бронированный грузовик, хрипя перестроенным двигателем, переехал колесами, которые были обтянуты цепями, труп лошади и остановился в пятидесяти ярдах от колючей проволоки. Веселая, записанная на магнитофон музыка играла еще минуты две, потом наступила тишина.

Молчание затянулось. Наконец из громкоговорителя послышался мужской голос:

— Франклин Хейз! Ты слушаешь, Франклин Хейз?

Тощий мужчина в дубленке прищурился, но ничего не сказал.

— Франклин Хейз! — продолжил голос насмешливо и оживленно. — Ты оказал нам честь, сражаясь с нами! «Армия совершенных воинов» приветствует тебя, Франклин Хейз!

— Пошел ты! — тихо проговорила женщина средних лет в траншее рядом с Хейзом. На поясе у нее висел нож, в руке был пистолет. Большую часть ее лица покрывал зеленый келоид в форме листа лилии.

— Ты прекрасный командующий, Франклин Хейз! Мы не думали, что у тебя хватит силы уйти от нас в Даннинге. Мы думали, ты умрешь на шоссе. Сколько вас осталось? Четыреста? Пятьсот? И сколько человек в состоянии продолжать борьбу? Может быть, половина? «Армия совершенных воинов» насчитывает более четырех тысяч здоровых солдат, Франклин Хейз! Среди них и те, кто был под твоим руководством, но решил спасти свою жизнь и перешел на нашу сторону!

Кто-то в траншее слева выстрелил из винтовки. За этим последовало еще несколько выстрелов.

— Не тратьте патроны, черт побери! — закричал Хейз.

Огонь уменьшился, потом прекратился.

— Твои солдаты нервничают, Франклин Хейз! — насмехался голос. — Они знают, что они на волосок от смерти!

— Мы не солдаты, — прошептал Хейз. — Ты, ненормальный, мы не солдаты.

Каким образом его группа выживших — первоначально свыше тысячи человек, пытавшихся восстановить город Скотсблафф, — оказалась впутанной в эту безумную «войну», он не знал.

В Скотсблафф приехал фургон, который вел высокий рыжебородый мужчина. Из фургона вышел хилый человек с бинтами, закрывающими все лицо, кроме глаз, спрятанных за солнцезащитными очками. Забинтованный говорил высоким молодым голосом. Он сказал, что давно сильно обгорел, попросил воды и место для ночлега, но не позволил доктору Гарднеру даже дотронуться до своих бинтов. Сам Хейз, как мэр Скотсблаффа, показал молодому человеку здания, которые они восстанавливали. Среди ночи двое мужчин уехали, а спустя три дня Скотсблафф был атакован и сожжен до основания. В ушах у него до сих пор звучали крики его жены и сына. Потом Хейз повел выживших на восток, чтобы спастись от маньяков, преследовавших их. Но у «Армии совершенных воинов» было больше грузовиков, машин, лошадей, трейлеров и бензина, больше оружия, патронов и «солдат» — и группа, которую вел Хейз, оставляла за собой сотни трупов.

Это был безумный, бесконечный кошмар, осознал Хейз. Когда-то он был известным профессором экономики в университете штата Вайоминг, а сейчас чувствовал себя затравленной крысой.

Фары бронированного грузовика горели, как два злобных глаза.

— «Армия совершенных воинов» приглашает всех здоровых мужчин, женщин и детей, которые больше не хотят страдать, присоединиться к ней, — сказал голос из усилителя. — Выйдите за проволоку, идите на запад — и о вас прекрасно позаботятся: горячая еда, теплая постель, кров и защита. Несите с собой оружие и боеприпасы, но держите стволы ваших ружей направленными в землю. Если вы не больны и в здравом уме и если вы не запятнаны каиновой печатью, мы примем вас с любовью и распростертыми объятиями. У вас есть пять минут, чтобы принять решение.

Каинова печать, хмуро подумал Хейз. Он и раньше слышал это выражение от чертовых ораторов и знал, что они имеют в виду или келоиды, или наросты, покрывавшие лица многих людей. Они хотели только «незапятнанных» и «в здравом уме». Но его интересовал тот молодой человек в солнцезащитных очках, с забинтованным лицом. Почему он бинтовал голову, если сам не был «запятнан» каиновой печатью?

Кто бы ни вел это сборище грабителей и насильников, все человеческое было ему чуждо. Каким-то образом этот некто вдолбил в головы четырех с лишним тысяч своих последователей жажду крови, и теперь те убивали, грабили и сжигали ради удовольствия.

Справа раздался крик. Два человека пробивались к колючей проволоке. Они перелезли через нее, зацепившись пальто и брюками, но освободились и побежали на запад, держа винтовки направленными в землю.

— Трусы! — крикнул кто-то. — Грязные трусы!

Но двое мужчин бежали, не оглядываясь. Пробежала женщина, за ней — еще мужчина. Потом мужчина, женщина и юноша выбрались из траншеи и помчались на запад. Все несли с собой оружие и боеприпасы. Злые крики и проклятия летели им в спины, но Хейз их не винил. Ни на ком из них не было келоидов. Почему они должны были оставаться здесь и быть уничтожены?

— Идите домой, — нараспев вещал громкоговоритель вкрадчивым тоном проповедника. — Придите туда, где любовь и распростертые объятия. Избегайте каиновой печати и идите к нам… к нам… к нам.

Многие подходили к проволоке и исчезали в темноте на западе.

— Не страдайте с нечистыми! Идите к нам, избегайте каиновой печати!

Раздался выстрел, и одна из фар грузовика разбилась бы вдребезги, если бы сетка не отклонила пулю. Свет продолжал гореть. Люди перебирались через изгородь и стремительно бежали на запад.

— Я никуда не собираюсь, — сказала Хейзу женщина с келоидом в форме листа лилии. — Я остаюсь.

Последним шел десятилетний мальчик, карманы его пальто были набиты патронами, а в руках он держал дробовик.

— Пора, Франклин Хейз! — позвал усилитель.

Хейз вынул «ингрем» и снял его с предохранителя.

— Пора! — взревел голос, и этот рев подхватили другие голоса, слившиеся вместе в едином боевом крике. Но это был шум двигателей, сжигающих топливо, громко взрывающих жизнь. А потом зажглись фары. Десятки, сотни фар огненной дугой стали надвигаться на траншею по обеим сторонам шоссе номер два. Хейз с оглушающим ужасом осознал, что все эти бронированные грузовики, вооруженные тракторы-трейлеры и механические чудовища молча подобрались почти к самому барьеру из колючей проволоки, пока бронированный грузовик удерживал внимание осажденных. Фары били в лица тем, кто сидел в траншеях, двигатели ревели, шины в цепях скрипели, двигаясь по снегу и замерзшим телам.

Хейз поднялся, чтобы крикнуть «огонь!», но стрельба уже началась. Вспышки выстрелов пульсировали вверху и внизу траншеи. Пули отскакивали от металлической защиты шин, от щитов радиатора и стальных башен. Военные фургоны неумолимо продвигались вперед, почти неторопливо. «Армия совершенных воинов» не открывала огня.

Хейз закричал: «Используйте бомбы!» — но его не слышали из-за шума. Бойцам не было необходимости напоминать, что надо припасть к земле, взять одну из трех имевшихся у каждого бутылок с бензином, зажечь фитиль из ветоши, пропитанной керосином, и бросить эту самодельную бомбу.

Бутылки взрывались, разметывая горящий бензин по снегу, но чудовища, озаряемые вспышками красного света, продолжали идти, и некоторые уже переезжали колючую проволоку меньше чем в двадцати ярдах от траншеи. Одна бомба попала прямо в смотровое отверстие бронированного ветрового стекла «пинто» и взорвалась, выбросив бензин. Водитель с криком вывалился из машины, его лицо объяло пламя. Он поплелся к проволоке, и Франклин Хейз убил его выстрелом из «ингрема». «Пинто», продолжая двигаться, разнес баррикаду и раздавил четверых человек, прежде чем они смогли выкарабкаться из траншеи.

Машины разорвали препятствие из колючей проволоки в клочья, и тут их башни и бойницы стали извергать винтовочный, пистолетный и пулеметный огонь, который прошелся по траншее, когда приверженцы Хейза попытались бежать. Десятки бойцов сползали обратно и оставались неподвижно лежать на грязном, запятнанном кровью снегу. Одна из жестянок с горящим бензином перевернулась, коснувшись неиспользованных бомб, и те начали взрываться в траншее. Везде были огонь и пули, корчащиеся тела, вопли и страдания.

— Назад! — кричал Франклин Хейз.

Защитники кинулись ко второму барьеру, расположенному в пятидесяти ярдах позади, — пятифутовой стене кирпичей, деревяшек и окоченевших трупов их друзей и родных, сложенных один на другой, как поленница.

Франклин Хейз видел солдат, стремительно приближавшихся за первой волной техники. Траншея была достаточно широка, чтобы «поймать» любую машину или грузовик, но пехота «Армии совершенных воинов» быстро переберется через нее — сквозь дым и снег казалось, что пехотинцев тысячи. Он слышал их боевой клич — низкий животный вопль, казалось, сотрясал землю.

Потом ему в лицо уставился бронированный радиатор грузовика. Машина остановилась в двух футах от Хейза и выстрелила. Он выпрыгнул из траншеи. Пуля пронеслась мимо его головы, и он споткнулся о тело женщины с келоидом в виде листка лилии, поднялся и побежал, а вокруг него пули взрывали снег. Он вскарабкался на стену из кирпичей и тел и снова повернулся лицом к атакующим.

Взрывы начали разносить стену на куски, летела металлическая шрапнель. Хейз понял, что «совершенные» используют ручные гранаты — их они сберегли до сегодняшнего дня, — и продолжал стрелять в бежавшие фигуры до тех пор, пока его руки от дерганья «ингрема» не покрылись волдырями.

— Они прорвались справа! — кричал кто-то. — Они наступают!

Масса людей бежала по всем направлениям. Хейз полез в карман, нашел еще обойму и перезарядил автомат. Один из вражеских солдат влез на стену, и Хейз успел разглядеть, что его лицо было разрисовано чем-то вроде индейской боевой раскраски, прежде чем этот человек развернулся и вонзил нож в бок женщине, сражавшейся в нескольких футах в стороне. Хейз пустил очередь ему в голову и перестал стрелять, когда солдат, дергаясь, упал.

— Бегите! Отходите назад! — визжал кто-то.

— Мы не можем их сдерживать! Они прорвались! — Голоса и вопли перекрывали шум.

Мужчина, по лицу которого струилась кровь, схватил Хейза за руку.

— Мистер Хейз! — закричал он. — Они прорвались! Мы больше не в силах…

Его крик оборвало лезвие топора, вонзившееся ему в голову.

Хейз отшатнулся. «Ингрем» выпал у него из рук, и он рухнул на колени.

Топор выдернули, и труп повалился на снег.

— Франклин Хейз? — спросил мягкий, почти нежный голос.

Хейз увидел длинноволосого человека, стоявшего над ним, но не смог различить лица. Он устал, полностью выдохся.

— Да, — ответил он.

— Пора спать, — сказал мужчина и поднял топор.

Когда тот опустился, карлик, который взобрался на разрушенную стену, запрыгал и захлопал в ладоши.

Глава 50Доброе дело

Потрепанный джип с одной целой фарой появился из снега на шоссе номер шестьдесят три штата Миссури и въехал в пределы того, что раньше было городом. На нескольких клинообразных деревянных домах горели фонари, но в остальном на улицах царила темнота.

— Останови здесь. — Сестра указала на кирпичное строение справа.

Окна здания были заколочены досками, но вокруг на земляной стоянке теснилось несколько старых машин и пикапы. Когда Пол Торсон завел джип на стоянку, единственная фара осветила красную надпись на одном из заколоченных окон: «Таверна „Ведро крови“».

— Ты уверена, что хочешь остановиться именно здесь? — поинтересовался Пол.

Она кивнула. Голову ее покрывал капюшон темно-синей куртки.

— Раз тут есть машины, то кто-нибудь должен знать, где найти бензин. — Она взглянула на показатель уровня горючего. Стрелка колебалась возле нуля. — Может быть, здесь мы сможем выяснить, где, черт возьми, находимся.

Пол выключил обогреватель, потом единственную фару и двигатель. Он был одет в поношенную, но надежную кожаную куртку поверх красного шерстяного свитера, на шее — шарф, на голове — коричневая шерстяная кепка. Борода стала пепельно-серой, такой же, как волосы, но глаза на морщинистом обветренном лице все еще оставались властными, ясными, ярко-синими.

Он с беспокойством взглянул на табличку на окне и вылез из джипа. Сестра забралась в задний отсек, где лежали всевозможные свертки, картонные коробки и ящики, укрепленные для сохранности цепью, запертой на висячий замок. Прямо за ее сиденьем лежала потрепанная коричневая кожаная сумка, которую она достала рукой в перчатке и взяла с собой.

Из-за двери доносились звуки неумелой игры на пианино и взрывы хриплого мужского смеха. Пол собрался с духом, открыл дверь и вошел. Сестра следовала за ним по пятам. Дверь на тугих пружинах с лязгом захлопнулась за ними.

Музыка и смех немедленно стихли. На новых посетителей уставились подозрительные взгляды.

В центре комнаты, рядом с чугунной печкой, за столом шестеро мужчин играли в карты. Желтый дым от самокруток висел в воздухе, рассеивая тусклый свет нескольких ламп, свисавших с крюков на стенах. За другими столами сидели по двое-трое мужчин и несколько мужеподобных женщин. Бармен в обтрепанной кожаной куртке стоял за длинной стойкой, которая, заметил Пол, была вся изрешечена пулями. Горевшие в камине поленья отбрасывали красные отблески на заднюю стену. За пианино сидела коренастая молодая женщина с длинными черными волосами. Всю нижнюю часть ее лица и незакрытое горло покрывал фиолетовый келоид.

Оба — Сестра и Пол — увидели у большинства мужчин на поясе пистолеты в кобурах и винтовки, подпиравшие стулья.

На полу валялись ворохи опилок, покрывая его, как ковер толщиной в дюйм, пахло немытыми телами. Раздавалось резкое «чпок!», когда кто-нибудь из мужчин за центральным столом сплевывал в ведро табачную жижу.

— Мы заблудились, — сказал Пол. — Что это за город?

Мужчина с черными сальными волосами, одетый во что-то вроде шубы из собаки, засмеялся и выдохнул в воздух дым коричневой сигареты.

— А куда ты хочешь попасть, парень?

— Мы просто путешествуем. Это место есть на карте?

Посетители обменялись изумленными взглядами и расхохотались.

— Какую карту вы имеете в виду? — спросил тот, что с немытой головой. — Выпущенную до семнадцатого июля или после?

— До.

— От этих карт никакого проку, — сказал другой мужчина.

У него было костлявое лицо, он был чисто выбрит и почти лыс. Четыре рыболовных крючка свисали из мочки его левого уха, а поверх красной клетчатой рубашки он носил кожаный жилет. На его тощей талии висела кобура с пистолетом.

— Все изменилось. Города стали кладбищами. Реки вышли из берегов, поменяли направление и замерзли. Озера высохли. Там, где были леса, теперь пустыня. Поэтому от прежних карт никакого проку.

С этим Пол был согласен. После семи лет продвижения зигзагом через десяток штатов осталось очень мало такого, что могло бы удивить его или Сестру.

— У этого города когда-нибудь было название?

— Моберли, штат Миссури, — сообщил бармен. — Здесь было пятнадцать тысяч человек. Теперь, думаю, осталось всего три или четыре сотни.

— Но их убила не радиация, — подала голос из-за другого стола иссохшая женщина с рыжими волосами и красными губами, — а то дерьмо из гнилья, которое ты здесь предлагаешь, Дервин!

Она хихикнула и подняла к губам кружку с маслянистой жидкостью. Остальные смеялись и гикали.

— А черт тебя подери, Лиззи! — не остался в долгу Дервин. — Твои кишки прогнили, еще когда тебе было лет десять!

Сестра подошла к пустому столу и поставила на него сумку. Большую часть ее лица под капюшоном парки закрывал темно-серый шарф. Расстегнув сумку, она достала потрепанный, многократно сложенный дорожный атлас, разгладила его и открыла штат Миссури. В тусклом свете она нашла тонкую красную линию шоссе номер шестьдесят три и точку, которая называлась Моберли, примерно в семидесяти пяти милях к северу от того, что было Джефферсон-Сити.

— Мы здесь, — сказала она Полу, который подошел взглянуть.

— Великолепно, — ответил он ворчливо. — И что это нам дает? В каком направлении мы идем от…

Сумка внезапно исчезла со стола, и Сестра, ошеломленная, подняла глаза. Мужчина с костлявым лицом и в кожаном жилете держал ее сумку и усмехался тонкогубым ртом.

— Гляньте, что я раздобыл, ребята! — закричал он. — Неплохая вещица?

Сестра стояла очень спокойно.

— Отдайте, — сказала она тихо, но твердо.

— Достань мне оттуда какую-нибудь дрянь, чтобы носить, когда в лесах слишком холодно! — отозвался мужчина, и остальные рассмеялись. Его маленькие черные глазки следили за каждым движением Пола.

— Черт бы тебя побрал, Эрл! — сказал Дервин. — Зачем тебе понадобилась сумка?

— Затем, что я забрал ее, вот зачем! Давайте-ка посмотрим, что у нас там!

Эрл засунул в сумку руку и стал вытаскивать: пару носков, шарфы, перчатки… А потом его рука добралась до дна и появилась со стеклянным кольцом.

Оно багрово вспыхнуло, и Эрл уставился на него, разинув от удивления рот. В таверне наступила тишина, только потрескивали поленья в камине. Рыжеволосая карга медленно поднялась с места.

— Матерь Божья! — прошептала она.

Мужчины вокруг карточного стола вытаращили глаза, а черноволосая девушка, отодвинув стул от пианино, прихрамывая, подошла поближе.

Эрл держал стеклянное кольцо у лица, глядя, как тускнеют цвета, словно кровь, бегущая по артериям. Но зажатое в его руке кольцо принимало отвратительные оттенки: тускло-коричневый, масляно-желтый и черный как смоль.

— Это мое. — Голос Сестры был заглушен шарфом. — Пожалуйста, верните.

Пол сделал шаг вперед. Рука Эрла мгновенно легла на рукоятку пистолета, и Пол остановился.

— Ну, понял, что не переиграешь меня? — спросил Эрл.

Кольцо запульсировало быстрее, становясь все темнее и уродливее. Все шипы, за исключением двух, со временем отломились.

— Драгоценности! — Эрл наконец осознал, откуда такое многоцветье. — Это, должно быть, стоит целое состояние!

— Я просила вас вернуть это, — сказала Сестра.

— Я разбогател, мать твою! — закричал Эрл, сверкая глазами от жадности. — Разобью это чертово стекло и выковыряю камушки — получу богатство! — Он дико ухмыльнулся, поднял кольцо над головой и стал хвастать перед друзьями за столом: — Глядите! У меня нимб, ребята!

Пол сделал еще один шаг, и Эрл немедленно повернулся к нему. Его пистолет уже покинул кобуру.

Но Сестра была готова. Короткоствольный дробовик, который она вытащила из-под куртки, грянул, как гром Божий.

Эрла подбросило в воздух, он рухнул на столы, ломая их, и выстрел его пистолета отколол кусок от деревянной балки над головой Сестры. Эрл лежал скорчившись, одной рукой все еще сжимая кольцо. Мрачные цвета неистово пульсировали.

Человек в собачьей дохе стал подниматься. Сестра еще раз пальнула в дымную комнату, быстро повернулась и приставила дуло к его горлу.

— Что? Этого хочешь?

Он покачал головой и бессильно упал на стул.

— Пушки на стол, — приказала Сестра, и восемь пистолетов легли поверх измятых карт и монет в центре стола.

Пол держал свой девятимиллиметровый «магнум» наготове и ждал. Он уловил движение бармена и прицелился ему в голову. Дервин поднял руки.

— Нет проблем, друг, — нервно сказал он. — Я хочу жить, договорились?

Пульсация стеклянного кольца стала замедляться. Пол приблизился к умирающему, а Сестра держала на мушке остальных. Она нашла этот обрез три года назад на пустынной патрульной станции у шоссе на окраине руин Уичито. Ружье било так мощно, что из него можно было свалить слона. Она пользовалась им только несколько раз, с тем же результатом, что и сейчас.

Пол обошел лужу крови. Мимо его лица, жужжа, пролетела муха и зависла над кольцом. Она была большая, зеленая и уродливая. Несколько секунд Пол стоял в изумлении, потому что уже много лет не видел ни одной мухи. Он думал, что все они мертвы. К первой мухе присоединилась вторая, и они буравили воздух вокруг подергивавшегося тела и стеклянного кольца.

Торсон наклонился. На мгновение кольцо вспыхнуло яркой киноварью, а потом опять почернело. Он вынул его из кулака трупа, и в его руке к кольцу вернулись радужные цвета. Пол снова опустил кольцо в сумку и прикрыл носками, шарфами и перчатками. Муха села ему на щеку, и он отдернул голову, потому что маленькая гадина как будто впилась ледяным когтем в его кожу.

Пол свернул и убрал дорожный атлас. Все взгляды были направлены на женщину с дробовиком. Она взяла сумку и медленно направилась к дверям, держа под прицелом середину карточного стола. Она убеждала себя, что у нее не было другого выбора, кроме как убить мужчину. В конце концов, она слишком далеко зашла со стеклянным кольцом, чтобы позволить какому-то дураку разбить его вдребезги.

— Эй! — сказал мужчина в собачьей дохе. — Вы ведь не собираетесь уйти, не позволив нам угостить вас выпивкой?

— Что?

— Эрл и гроша ломаного не стоил, — признал еще один мужчина и наклонился, чтобы сплюнуть табак в ведро. — Этот воинственный идиот всегда убивал людей.

— Пару месяцев назад на этом самом месте он застрелил Джимми Риджвея, — сказал Дервин. — Мерзавец слишком хорошо умеет обращаться с пушкой.

— Умел, — уточнил другой.

Картежники уже поделили монеты мертвеца.

— Вот. — Дервин достал два стакана и налил в них маслянисто-янтарную жидкость из бочонка. — Домашнего приготовления. На вкус довольно жутко, но наверняка очистит ваши головы от проблем.

Он предложил стаканы Полу и Сестре:

— За счет заведения.

Прошли месяцы с тех пор, как Пол сделал последний глоток алкоголя. Крепкий, отдающий деревом напиток показался ему сиреневым ароматом. Внутри у него все дрожало; прежде он никогда не наставлял «магнум» на человека и молился, чтобы ему никогда больше не пришлось этого делать. Пол принял стакан и подумал, что пары могут опалить ему брови, но все равно сделал глоток.

Это походило на полоскание горла расплавленным металлом. На глазах у Пола выступили слезы. Он закашлялся, сплюнул и задохнулся, когда самогон — одному богу было известно, из чего его гнали, — опалил горло. Рыжеволосая карга хрипло засмеялась, и некоторые из мужчин тоже загоготали.

Пока Пол пытался отдышаться, Сестра отставила сумку в сторону, но не слишком далеко, и взяла второй стакан.

— Да, вы оказали Эрлу Хокатту хорошую услугу, — сказал бармен. — Он нарывался, чтобы кто-нибудь убил его, с тех пор как его жена и маленькая дочь в прошлом году умерли от лихорадки.

— От такой? — спросила Сестра, откидывая шарф с лица. Затем подняла стакан к обезображенным губам и осушила его, не моргнув глазом.

Глаза Дервина расширились, и он так быстро отшатнулся, что опрокинул полку с бокалами и кружками.

Глава 51Маска Иова

Сестра была готова к такой реакции: видела ее уже много раз. Она снова глотнула самогон, найдя его не хуже и не лучше, чем те многочисленные пойла, которые она пробовала на улицах Манхэттена, и почувствовала, что все в баре смотрят на нее.

«Хотите разглядеть поближе? — подумала она. — Хотите налюбоваться всласть?»

Она поставила стакан и повернулась, чтобы они увидели все.

Рыжеволосая ведьма прекратила хихикать так внезапно, будто ее ударили в горло.

— Господи боже мой, — только и смог проговорить мужчина, жевавший табак, проглотив от ужаса свою жвачку.

Нижняя часть лица Сестры представляла собой массу серых наростов, узловатые усики вились и переплетались на ее подбородке, нижней челюсти и щеках. Разросшиеся опухоли слегка сдвинули ее рот влево, заставляя женщину сардонически улыбаться. Череп под капюшоном куртки покрывала сплошная корка струпьев. Опухоли полностью заняли верх головы и начали распространять жесткие серые завитки по лбу и над глазами.

— Проказа! — Один из игроков вскочил на ноги. — У нее проказа!

Упоминание об этой страшной болезни заставило остальных встать, забыв о ружьях, картах и монетах, и шарахнуться вглубь таверны.

— Убирайся отсюда! — закричал другой. — Не заражай нас этим дерьмом!

— Проказа! Проказа! — взвизгивала рыжеволосая карга, поднимая кружку, чтобы бросить ею в Сестру.

Но крики и проклятия не задевали Сестру. Это была обычная реакция, когда ей доводилось обнажать лицо.

Сквозь какофонию голосов прорвалось резкое, настойчивое «тук!.. тук!.. тук!».

У дальней стены стояла тонкая фигура, освещенная огнем камина, и методично колотила деревянным посохом по одному из столов. Шум постепенно стихал, и наконец установилась напряженная тишина.

— Господа… и дамы, — опустошенно сказал мужчина с деревянным посохом. — Я могу заверить вас, что болезнь нашей подруги — не проказа. Основываясь на фактах, заявляю, что это ничуть не заразно, так что вам нет нужды пачкать ваши подштанники.

— Какого черта, откуда ты это знаешь, придурок? — усомнился мужчина в собачьей дохе.

Фигура помолчала, потом зажала посох под мышкой и, шаркая ногами, начала продвигаться вперед. Левая брючина была заколота булавкой над коленом. На человеке было потрепанное темно-коричневое пальто поверх грязного бежевого кардигана, а на руках перчатки, настолько изношенные, что из них высовывались пальцы.

Свет ламп коснулся его лица. Серебряные волосы каскадом спускались на плечи, хотя макушка была лысой и покрыта коричневыми келоидами. У него была короткая седая борода, точеное лицо, тонкий изящный нос. Сестра подумала, что он мог бы быть красивым, если бы не ярко-малиновый келоид, расползавшийся по одной стороне его лица, как пятно портвейна. Он остановился, встав между Полом, Сестрой и остальными.

— Меня зовут не придурок, — сказал он с царственным величием в голосе. Взгляд его глубоко посаженных измученных серых глаз остановился на человеке в собачьей дохе. — Раньше я был Хью Райаном. Доктор Хью Райан, хирург медицинского центра Амарильо, штат Техас.

— Ты врач? — не поверили ему. — Чушь собачья!

— Мое нынешнее состояние заставляет этих джентльменов думать, что я родился окончательно иссохшим, — сказал он Сестре и поднял дрожащую руку. — Конечно, я больше не гожусь для того, чтобы держать скальпель. Но кто годится?

Он подошел к Сестре и дотронулся до ее лица. Запах немытого тела чуть не сшиб ее с ног, но ей приходилось терпеть запахи и похуже.

— Это не проказа, — повторил он. — Это масса фиброидной ткани подкожного происхождения. Насколько глубоко проникает наслоение, я не знаю, но я видел это много раз и считаю, что оно не заразно.

— Мы тоже встречали других людей с этим, — сказал Пол. Он привык к виду Сестры, потому что ее лицо зарастало постепенно, начиная с черных бородавок. Он проверял свое лицо, но он не заразился. — Что же это значит?

Хью Райан пожал плечами, продолжая ощупывать опухоли.

— Возможно, реакция кожи на радиацию, загрязнение окружающей среды, длительное отсутствие солнечного света — кто знает? Я видел, наверное, сотню или больше людей на разных стадиях болезни. К счастью, похоже, эти наросты оставляют пространство для дыхания и приема пищи, независимо от того, насколько серьезно состояние больного.

— А я говорю, это проказа! — настаивала рыжеволосая ведьма, но мужчины снова уселись, вернувшись к своей игре. Некоторые покинули таверну, а те, что остались, продолжали смотреть на Сестру с нездоровым любопытством.

— Это чертовски чешется, и иногда голова у меня так болит, будто раскалывается, — сообщила Сестра. — Как мне от этого избавиться?

— К сожалению, не могу сказать. Я никогда не видел, чтобы маска Иова уменьшалась. Но с другой стороны, я наблюдал большинство случаев только мимоходом.

— Маска Иова? Это так называется?

— Ну, я это так называю. Кажется, довольно точно?

Сестра хмыкнула. В тех девяти штатах, через которые они с Полом проехали, им попались десятки людей с маской Иова. В Канзасе они столкнулись с колонной из сорока таких несчастных — их выгнали из близлежащего селения собственные семьи. В Айове Сестра видела человека с таким слоем коросты на голове, что он не мог держаться прямо. Маска Иова поражала мужчин и женщин с одинаковой жестокостью, и Сестра встречала даже нескольких больных подростков, но дети до семи или восьми лет, казалось, выработали к опухоли иммунитет. По крайней мере, Сестра не видела ни одного младенца или маленького ребенка с наростами, хотя родители могли быть страшно изуродованы.

— Я буду ходить с этим до конца жизни?

Хью снова пожал плечами, он не мог более ничем помочь. Его глаза жаждуще сверкнули: он смотрел на стакан Сестры, еще стоявший на стойке бара.

— Угощайтесь, — сказала она.

Он осушил стакан так, будто это был холодный чай в жаркий августовский полдень.

— Спасибо большое.

Хью вытер рот рукавом и взглянул на мертвеца, лежавшего на окровавленных опилках. Коренастая черноволосая девушка нетерпеливо шарила в его карманах.

— В этом мире больше нет правых и виноватых, — сказал он. — Есть только ружье, которое стреляет быстрее, и более высокий уровень насилия.

Он кивнул на свой стол у камина и спросил Сестру с ноткой мольбы:

— Не откажетесь? Я так давно не говорил ни с кем действительно воспитанным и умным.

Сестра и Пол не спешили. Она подняла сумку, убрав дробовик в кожаный футляр, который висел у нее на бедре под курткой. Пол вернул «магнум» в кобуру, и они последовали за Хью Райаном.

Дервин наконец собрался с духом и заставил себя выбраться из-за стойки, а человек в собачьей дохе помог ему вытащить тело Эрла через заднюю дверь.

Пока Хью пристраивал на стуле свою единственную ногу, Сестра не могла не заметить коллекцию трофеев, украшавшую стену вокруг камина «Ведра крови»: белку-альбиноса, голову оленя с тремя глазами, кабана с единственным глазом посреди лба и двухголового сурка.

— Дервин — охотник, — объяснил Хью. — В здешних лесах вы можете найти все, что угодно. Удивительно, что с ними сделала радиация, не правда ли? — Он с минуту разглядывал трофеи. — Лучше спать поближе к свету, — сказал он, снова переключая внимание на Пола и Сестру. — Правда лучше.

Он взял полстакана самогона, который пил перед тем, как они вошли. Две зеленые мухи жужжали вокруг его головы. Пол смотрел, как они описывают круги.

Хью указал на сумку:

— Мне трудно было не заметить ту стеклянную безделушку. Могу спросить, что это такое?

— Просто я подобрала кое-что.

— Где? В музее?

— Нет. Я нашла ее в груде булыжников.

— Красивая вещь, — сказал Хью. — Я бы на вашем месте был с ней поосторожнее. Мне приходилось встречать людей, которые снесли бы вам голову за кусок хлеба.

— Вот почему я ношу с собой ружье, и вот почему я его использую, — кивнула Сестра.

— Действительно. — Он допил остаток самогона и причмокнул. — Ах! Амброзия!

— Я бы был более сдержан в оценке. — Полу еще казалось, что его горло поскребли бритвой.

— Ну, о вкусах не спорят. — Хью облизал стакан изнутри, чтобы добыть последние капли, прежде чем отставить его в сторону. — Я был знатоком французских коньяков. У меня была жена, трое детей и испанская вилла с гидромассажной ванной и бассейном. — Он коснулся своей культи. — К тому же у меня была вторая нога. Но это в прошлом. Остерегайтесь пребывания в прошлом, если хотите сохранить рассудок.

Он уставился на огонь, потом через стол посмотрел на Сестру и спросил:

— Итак, где вы побывали и куда собираетесь?

— Везде, — ответила она, — и практически нигде.

Последние семь лет Сестра и Пол Торсон шли дорогой сна — вслепую искали те места, которые Сестра видела в глубине стеклянного кольца. Из Пенсильвании они перебрались в Канзас в поисках города Мэтсон и наконец нашли его. Но он сгорел до основания, и его развалины засыпал снег. Они обыскали Мэтсон, но обнаружили только скелеты и обломки, а потом добрались до сгоревшего здания, которое когда-то могло быть универмагом или супермаркетом.

Но там, на заметенной снегом автостоянке, посреди запустения, Сестра услышала шепот Бога. Сначала это была всего лишь мелочь: носком сапога Пол поддел карту.

— Эй! — окликнул он ее. — Посмотри!

Пол стер с карты грязь и снег и протянул ее Сестре. Краски поблекли, но можно было различить изображение: красивая женщина в фиолетовом наряде, над ее головой светило солнце, а у ног лежали лев и ягненок. Женщина смело смотрела вперед, держала серебряный щит, в середине которого находилось что-то вроде пылающего феникса, ее голову венчала сияющая корона. Наверху карты было выведено: «Императрица».

— Это карта Таро, — сказал Пол, и Сестра едва удержалась на ногах.

Множество карт, осколки стекла, обрывки одежды и другой хлам были погребены под снегом. Сестра увидела пестрое пятно, подобрала его и обнаружила, что держит знакомую картинку: карту с фигурой, завернутой в черное, с белым, похожим на маску лицом. Серебряные глаза светились ненавистью, а посреди лба располагался третий, алый глаз. Она скорее разорвала эту карту на кусочки, вместо того чтобы положить в свою сумку вместе с Императрицей.

А потом Сестра наступила на что-то мягкое, и, когда нагнулась, чтобы смахнуть снег и посмотреть, что это такое, ей на глаза навернулись слезы. Это была обгорелая синяя меховая кукла. Сестра взяла ее в руки и, увидев свисающее маленькое колечко, потянула за него. В морозной тишине тихий искаженный голосок простонал: «Да-а-ай пече-енье», и этот звук разнесся по стоянке, где лежали скелеты.

Коржик перекочевал в сумку Сестры. Теперь пришло время покидать Мэтсон, потому что детского скелета на стоянке не было, а Сестра лучше, чем когда-либо, осознала, что они ищут ребенка.

Они скитались по Канзасу больше двух лет, живя в разных перебивавшихся с хлеба на воду поселениях. Затем повернули на север, в Небраску, потом на восток, в Айову, и теперь шли на юг, в Миссури. Край страдания и жестокости раскрывался перед ними как непрекращающаяся галлюцинация, которую невозможно рассеять. Часто Сестра, вглядываясь в стеклянное кольцо, ловила неясный контур человеческого лица, смотревшего на нее, словно через плохое зеркало. Смутное это лицо неизменно являлось ей на протяжении семи лет, и, хотя Сестра не могла сказать о нем ничего определенного, она думала, что оно сначала было очень молодым — лицом ребенка. Мужского или женского пола — она не могла определить, но с годами лицо менялось. В последний раз Сестра видела его четыре месяца назад, и у нее сложилось впечатление, что все его черты были начисто стерты. С тех пор неясный облик не появлялся.

Иногда Сестра чувствовала уверенность, что следующий день принесет ответ, но дни проходили, складываясь в недели, месяцы и годы, а она все искала и не находила. Дороги продолжали вести их с Полом через опустошенные пригороды, вымершие города, по краю развороченных развалин, там, где когда-то жили люди. Много раз она падала духом, решала бросить поиски и остаться в одном из поселений, через которые они проезжали, но мешала опухоль. Теперь Сестра думала, что единственное место, где ее могли принять, — это колония страдающих от маски Иова.

Но правда заключалась в том, что она боялась слишком долго оставаться на одном месте. Она постоянно оглядывалась, опасаясь, что черная фигура с переменчивым обликом наконец найдет ее и подкрадется сзади. В ее кошмарах у Дойла Хэлланда, или Дэйла Холлмарка, или как там он еще себя называл, был единственный алый глаз на лбу, как у мрачной фигуры на карте Таро.

Часто Сестра чувствовала мурашки на коже, будто он был где-то совсем рядом, почти вплотную к ней, и тогда она и Пол снова снимались с места. Сестру пугали перекрестки — она знала, что неверно выбранная дорога может привести их в его поджидающие лапы.

Она отогнала от себя воспоминания.

— А как вы? Давно здесь?

— Восемь месяцев. После семнадцатого июля я уехал из Амарильо на север вместе со своей семьей. Мы три года жили в поселении на реке Пургатуар, к югу от Лас-Анимаса, в Колорадо. Там было полно индейцев. Некоторые из них были ветеранами Вьетнама, и они научили нас, глупых горожан, как строить хижины из грязи и выживать. — Он страдальчески улыбнулся. — Это было для меня шоком: после жизни в особняке, который стоил миллионы, я вдруг оказался в грязи и коровьем навозе. Так или иначе, двое из наших детей умерли в первый же год — радиация. Но когда пошел снег, мы оказались в тепле и чувствовали себя чертовски счастливыми.

— Почему вы там не остались? — спросил Пол.

Хью уставился на огонь. Прошло немало времени, прежде чем он ответил:

— У нас была община, около двухсот человек. Были запасы зерна, немного муки и солонины и много консервов. Речная вода, хоть и не абсолютно чистая, давала нам возможность поддерживать жизнь. — Он потер культю. — Потом пришли они.

— Они? Кто это?

— Сначала трое мужчин и две женщины. Они приехали на джипе и «бьюике» с бронированным лобовым стеклом. Остановились в Чистилище — так мы называли наш город — и захотели купить половину нашей еды. Конечно, мы наотрез отказались ее продавать. Мы бы умерли от голода, если бы продали. Они стали нам угрожать, сказали, мы пожалеем, что не согласились. Я помню, Кертис Красное Перо — он был нашим главным, служил во Вьетнаме — пошел в свою хижину и вернулся с винтовкой. Он приказал им уйти, и они ушли.

Хью замолчал и медленно сжал кулаки над столом.

— Но вернулись, — сказал он тихо. — В ту же ночь. Да, они вернулись — с тремя сотнями вооруженных солдат на грузовиках и сровняли Чистилище с землей… Убивали всех подряд. Всех.

Его голос надломился, и какое-то время он не мог продолжать.

— Люди убегали, пытались скрыться, — сказал он. — Но у солдат были пулеметы. Я бежал вместе с женой и дочерью. Я видел, как Кертиса Красное Перо расстреляли и раздавили джипом. Он… после этого был совсем не похож на человека…

Хью закрыл глаза, но на его лице была написана такая мука, что Сестра не могла на него смотреть и перевела взгляд на огонь.

— Пуля попала моей жене в спину, — продолжал он. — Я остановился, чтобы помочь ей, и велел дочери бежать к реке. Больше я никогда ее не видел. Когда я поднимал жену, в меня попали две или три пули. В ногу. Кто-то ударил меня по голове, и я упал. Потом очнулся… Мне в лицо был направлен ствол винтовки, и мужской голос сказал: «Передашь всем, что здесь прошла наша „Армия совершенных воинов“». «Армия совершенных воинов», — горько повторил Хью и открыл глаза, воспаленные и покрасневшие. — Кроме меня, уцелели еще четверо или пятеро: они сделали для меня носилки. Несли меня больше тридцати миль на север к другому поселению — но к тому времени, когда мы туда добрались, и его уже превратили в пепел. Нога у меня была раздроблена. Ее пришлось ампутировать. Я объяснил им, как это сделать. Я стойко держался, и мы пошли дальше. Все это случилось четыре года назад.

Он посмотрел на Сестру и слегка наклонился вперед.

— Ради бога, — настойчиво сказал он, — не направляйтесь на запад. Там происходят настоящие боевые действия.

— Боевые действия? — переспросил Пол. — Что вы имеете в виду?

— Они там ведут войну — в Канзасе, Оклахоме, Небраске, в обеих Дакотах. Я встречал много беженцев с запада. Они называют это зоной боевых действий, потому что там сражается множество армий: «Американская верность», «Ноландские налетчики», «Армия совершенных воинов», «Команда „Гидра“» и еще пять или шесть других.

— Война закончилась. — Сестра нахмурила брови. — За что, черт подери, они сражаются?

— Земля. Поселения. Пища, оружие, бензин — за все, что еще осталось. Они не в своем уме, им все равно, с кем воевать. Они хотят убивать; и если бы не русские, они бы придумали других врагов. Я слышал, «Армия совершенных воинов» уничтожает оставшихся в живых людей с келоидами. — Он дотронулся до алого шрама, который закрывал половину его лица. — Предполагается, что это метка Сатаны.

Пол беспокойно заерзал на стуле. Во время странствий они с Сестрой слышали о поселениях, атакованных и сожженных бандами мародеров, но впервые узнали об организованной силе.

— Насколько велики эти армии? Кто ими руководит?

— Маньяки, так называемые патриоты, военные, — сказал Хью. — На прошлой неделе здесь проходили мужчина и женщина, которые видели «Американскую верность». Они сказали, что их около четырех или пяти тысяч и возглавляет их сумасшедший проповедник из Калифорнии. Он называет себя Спасителем и грозится убивать любого, кто не пойдет за ним. Я слышал, что «Команда „Гидра“» убивает негров, испанцев, азиатов, евреев и всех, кого они считают нечистыми расами. «Армией совершенных воинов» предположительно командует бывший военный — герой вьетнамской войны. Сволочи с танками. Да поможет нам Бог, когда эти маньяки двинутся на восток.

— Мы хотим только добыть немного бензина, чтобы хватило до следующего города, — сказал Пол. — Мы держим курс на юг, к Мексиканскому заливу.

Он прихлопнул муху, которая села ему на руку. Ощущение было такое, будто его укололи ледяным гвоздем.

— Мексиканский залив, — задумчиво улыбнулся Хью. — Боже мой, я тысячу лет не видел залива.

— Какой город ближайший отсюда? — спросила Сестра.

— По-моему, в той стороне находится Мериз-Рест, его южная часть когда-то была городом Джефферсоном. Дорога не слишком хороша. В Мериз-Ресте был большой пруд. Во всяком случае, это недалеко — около пятидесяти миль.

— Как же добраться туда с пустым баком?

Хью мельком взглянул на окровавленные опилки.

— Грузовик Эрла Хокатта припаркован прямо перед входом. Сомневаюсь, что ему еще понадобится бензин.

Пол кивнул. У них был кусок садового шланга, и Пол научился профессионально воровать бензин.

Муха села на стол напротив Хью. Он вдруг перевернул стакан из-под самогона вверх дном и поймал насекомое. Муха зло зажужжала и стала носиться по кругу, а Хью наблюдал за ее кружением.

— Теперь нечасто увидишь мух, — сказал он. — Несколько осталось здесь из-за тепла, я полагаю. И из-за крови. А эта бешеная, как дьявол.

Сестра слышала низкое жужжание другой мухи, пролетевшей мимо ее головы. Муха медленно сделала круг над столом и унеслась к щели в стене.

— Здесь можно где-нибудь переночевать? — спросила Сестра у Хью.

— Могу найти вам местечко. Чуть попросторнее норы в земле с крышкой сверху, но вы не замерзнете до смерти, и вам не перережут глотку.

Он постучал по стакану, и большая зеленая муха попыталась напасть на его палец.

— Но если я найду вам безопасное место для ночлега, — сказал он, — я бы хотел получить кое-что взамен.

— Что же это?

— Я бы хотел увидеть Мексиканский залив. — Хью улыбнулся.

— Забудь об этом! — сказал ему Пол. — У нас в машине нет места.

— Вы удивитесь, когда узнаете, в какое пространство может втиснуться человек, если у него нет одной ноги.

— Чем больше груз, тем больше расход бензина, не говоря уже о еде и воде. Нет. Извини.

— Я вешу примерно столько же, сколько мокрое перо, — настаивал Хью, — и могу принести с собой еду и воду. Если вы хотите получить плату за то, чтобы взять меня с собой, возможно, вас заинтересуют два кувшина самогона, которые припрятаны у меня на черный день.

Пол уже собрался отказать еще раз, но сжал губы. Отвратительнее самогона он в жизни не пробовал, но все-таки пойло ускоряло его пульс и ударяло в голову.

— Или вот еще, — сказал Хью Сестре. — Часть мостов между нами и Мериз-Рестом разрушена. Я вам пригожусь гораздо больше, чем эта древняя карта, которую вы возите с собой.

Ее первым желанием было согласиться с Полом, но она увидала страдание в серых глазах Хью Райана. Он смотрел как преданный пес, избитый и брошенный хозяином, которому он верил.

— Ну так как? — спросил Райан. — Здесь у меня ничего нет. Я бы хотел увидеть волны, которые грохочут и накатывают на берег, как прежде.

Сестра думала о его предложении. Без сомнения, мужчина может уместиться в джипе. Кроме того, они нуждаются в проводнике, чтобы добраться до следующего города. Хью ожидал ответа.

— Найдите нам безопасное место для ночлега, — сказала она, — и поговорим утром. Это самое большее, что я могу вам сейчас предложить. Идет?

Хью колебался, пристально глядя в лицо Сестре. Серьезное, строгое лицо, решил он, а глаза не такие безжизненные, как у многих, кого он видел. К несчастью, скорее всего, эти глаза в конечном итоге скроются под маской опухоли.

— Уговор, — сказал он, и они обменялись рукопожатием.

Они покинули таверну «Ведро крови», чтобы забрать бензин из грузовика убитого. Позади них рыжеволосая карга подскочила к столу, из-за которого они ушли, и стала наблюдать за мухой, с жужжанием носившейся по кругу в перевернутом стакане. Вдруг она подняла стакан, схватила муху и, прежде чем та успела ускользнуть из ее руки, запихнула ее в рот и раздавила зубами.

Ее лицо перекосилось. Она открыла рот и выплюнула маленький серо-зеленый комок в огонь, где тот зашипел, как кислота.

— Гадость! — сказала она и вытерла язык опилками.

Глава 52Одинокий путник

Он ждал их возвращения домой. Дул сильный ветер — сладко пел ему о душах миллионов умерших и еле живых, но, когда его порывы усиливались, он не мог вести поиски на дальних расстояниях. Он сидел в темноте, в своем новом обличье и в новой коже. Ветер пронзительно завывал вокруг сарая, словно громко веселился на вечеринке, и ждавшему казалось, что, может быть — только может быть, — это произойдет этим вечером.

Но он имел представление об изгибах и поворотах времени, поэтому, если не сегодня, всегда есть завтра. Он мог быть очень терпеливым, если требовалось.

Семь лет пролетели для него быстро. Одинокий странник, он путешествовал по дорогам Огайо, Индианы, Кентукки, Теннесси, Арканзаса. Случалось, он ненадолго останавливался в борющихся за свое существование деревнях, иногда жил один в пещерах или заброшенных машинах, в зависимости от настроения. Где бы он ни проходил, он омрачал эти места своим присутствием. Поселения, где еще оставались надежда и сострадание, вымирали, потому что обитатели убивали друг друга или самих себя. Он умел доказать им, как пуста жизнь и к какой трагедии может привести ложная надежда. Если твой ребенок голоден, убей его, убеждал он полумертвых, изможденных матерей. Самоубийство — благородный поступок, говорил он людям, спрашивавшим совета. Он был кладезем мудрости, которой жаждал поделиться. Все собаки разносят рак и поэтому должны быть убиты. У людей с келоидами развился вкус к сырому детскому мясу. В диких местах Канады строится новый город, и именно туда надо идти. Вы можете получить больше белков, если будете обгладывать собственные пальцы, — в конце концов, много ли вам надо?

Он не уставал удивляться, как легко удается заставить людей верить ему.

Праздник удался на славу. И лишь одно обстоятельство терзало его с утра до ночи.

Где стеклянное кольцо?

Женщина — Сестра — к этому времени была, конечно же, мертва. Ее судьба ничуть его не волновала. Но где же стекляшка и у кого? Много раз ему казалось, что он недалеко от кольца и следующий перекресток наверняка приведет его к нему, однако чутье его подводило, и он выбирал неверное направление. Он внимательно приглядывался к каждому встречному, обыскивал их мысли, но женщины со шрамом от распятия там не было, как и стеклянного кольца. Время от времени его продвижение замедлялось. Он останавливался в очередном поселке, потому что открывалось много возможностей и, даже если стеклянного кольца там не оказывалось, ему начинало казаться, что это не имеет большого значения. Оно ведь ничего не меняло. Праздник оставался его праздником, и это было главным. Угроза, исходившая от кольца тогда, в доме в Нью-Джерси, по-прежнему не исчезала — он чувствовал это. Но что бы ни представляло собой это стеклянное нечто, оно, без сомнения, не влияло на существование одинокого странника и на то, что он видел вокруг.

«Нет проблем, — думал он. — Но где же оно? У кого? И когда оно объявится?»

Он часто вспоминал тот день, когда свернул с трассы I-80 и покатил на французском гоночном велосипеде на юг. Иногда он задавался вопросом: что бы произошло, если бы он вернулся по этому шоссе на восток? Нашел бы он женщину и стеклянное кольцо? Почему часовые станций Красного Креста не видели ее, если, конечно, она была все еще жива?

Он не мог предугадать или знать всего. Он видел и знал только то, что сообщали ему его переменчивые глаза, или то, что он выбирал из человеческой памяти, или то, что его разведчики приносили из темноты. Как раз сейчас они возвращались. Он чувствовал, что они слетелись из всех пределов. Они приближались с наветренной стороны. Он рванул к двери им навстречу, и колеса под ним скрипнули.

Первое насекомое коснулось его щеки и исчезло в ней, словно его засосала вихревая воронка. Он закатил глаза и заглянул внутрь своей головы, но увидел лишь темный лес, в котором завывал ветер, — ничего больше.

Через щель в стене, жужжа, влетела другая муха, села ему на лоб и тотчас была поглощена плотью. Еще две так же провалились с поверхности его лица вглубь.

Он видел зловещие чащи, заледеневшие лужи, какое-то маленькое животное, лежавшее мертвым в кустах. Пронесся ворон, резко хлопнул крыльями, закружил и улетел прочь.

К его голове присосалась следующая кучка насекомых. Перед ним всплывали картины: женщина чистила щеткой одежду в залитой светом комнате, двое мужчин сражались в переулке на ножах, двухголовый кабан нюхал помойку и его четыре глаза влажно блестели.

Мухи ползали по его лицу, и оно засасывало их одну за другой. Он видел темные дома, слышал, как кто-то очень плохо играл на гармонике и кто-то хлопал ей в такт; лица вокруг костра, разговор о том, как летними вечерами играли в бейсбол; голые мужчина и женщина сплетались на матрасе; руки чистили винтовку; вспышки света и голос, говоривший: «Ну, понял, что не переиграешь…»

Стоп.

Изображение света и звук застыли у него перед глазами, как кинокадр. Он вздрогнул.

Мухи все еще сидели на его лице, но он сосредоточил внимание на световом образе. Это была короткая красная вспышка, и он мало что мог сказать о ней. Его руки сжались в кулаки, длинные и грязные ногти впились полумесяцами в кожу, но крови не было видно.

«Вперед», — подумал он, и кинопленка памяти начала разматываться.

«…Меня?» — сказал голос — мужской голос, а потом послышался проникновенный шепот: «Драгоценности!»

Стоп.

Он посмотрел сверху вниз — там, в руке у этого мужчины, было что-то…

Вперед.

В руке было зажато стеклянное кольцо, с отблесками грязно-бордового и коричневого. Комната с опилками на полу. Стаканы. Карты на столе.

Он знал это место. Он уже был там и послал своих наблюдателей туда потому, что там часто останавливались путники. Таверна «Ведро крови» находилась примерно в миле отсюда, сразу за следующим холмом.

Его внутренний взор увидел глазами мухи вспышку выстрела, волну жара, тело, блюющее кровью и падающее возле столов. Женский голос спросил: «Что? Этого хочешь? — И приказал: — Пушки на стол».

«Я нашел тебя», — подумал он.

Он поймал неясное изображение ее лица. Стала такой красавицей? Это она? Да, да! Это должна быть она! Стеклянное кольцо опустилось в кожаную сумку. Это должна быть она!

Действие продолжалось. Другое лицо: мужчина с ясными голубыми глазами и седой бородой. «Проказа! Проказа!» — кричал кто-то. Затем появился седовласый мужчина, и одинокий путник знал: этого человека все звали придурком. Еще голоса.

«Будьте моими гостями… Дервин — охотник… к тому же была вторая нога… Ради бога, не направляйтесь на запад… предполагается, что это метка Сатаны…»

Он улыбнулся.

«…Мы держим курс на юг… в той стороне находится Мериз-Рест… сомневаюсь, что ему еще понадобится бензин…»

Голоса стали приглушенными, свет изменился, появились темные леса и дома за ними.

Он снова прокрутил фильм воспоминаний. Это была она, вне всяких сомнений.

«…Мы держим курс на юг… в той стороне находится Мериз-Рест…»

«Мериз-Рест, — думал он. — Пятьдесят миль к югу. Я нашел тебя! Вперед, на юг, к Мериз-Ресту!»

Но стоит ли откладывать? Сестра и стеклянное кольцо могли до сих пор находиться в «Ведре крови», всего в миле отсюда. Было еще время съездить туда и…

— Лестер! Я принесла тебе миску…

Раздался грохот бьющейся глиняной посуды, дыхание у женщины перехватило от ужаса.

Он снова развернул глаза в обычное, как у людей, положение. Возле двери сарая стояла хозяйка, к которой он три недели назад пристроился как разнорабочий. Она была все еще очень хорошенькая, и жаль, что двумя неделями ранее дикий зверь разорвал в лесу ее маленькую дочку — ребенок был очень похож на нее. Женщина уронила миску супа.

«Неуклюжая сучка», — подумал он. Хотя любой был бы неуклюжим, имея только по два пальца на каждой руке.

При свете фонаря, который она держала скрюченной левой рукой, женщина увидела вибрирующее, облепленное насекомыми лицо умельца Лестера.

— Привет, миз Сперри, — прошептал он, и рой мух закружился возле его головы.

Женщина отступила на шаг к двери. Ее лицо застыло от ужаса. И с чего он взял, что она симпатичная?

— Ты ведь не боишься, миз Сперри? — спросил он.

Протянув руку, он оттолкнулся пальцами от грязного пола и сам подался вперед. Не смазанные маслом колеса жалобно скрипнули.

— Я… я… — Она пыталась ответить, но не могла. Ее ноги приросли к полу, и он понимал, что она знает: отсюда бежать некуда, кроме как в лес.

— Конечно не боишься, — сказал он мягко. — Я не полноценный мужчина. Ты наверняка жалеешь бедняг вроде меня.

Колеса скрипнули снова и снова. Он обхватил ее.

— Отстань… Отстань от меня…

— Миз Сперри, это же я, старина Лестер. Всего лишь старина Лестер. Ты можешь рассказать мне все, что угодно.

Она почти вырвалась и едва не убежала, но он сказал:

— Старина Лестер умеет заставить боль уйти, не так ли?

И она вернулась в его объятия, как теплый пластилин.

— Почему бы тебе не потушить свет, миз Сперри? Давай приятно поговорим. Я могу все поправить.

Ее рука медленно опустила фонарь на пол.

«Как просто, — думал он. — Особенно с ней, потому что она уже на полпути к смерти».

Она ему наскучила.

— Думаю, мне нужно починить вон то ружье, — вкрадчиво сказал он и кивнул головой в сторону угла. — Принеси, будь добра.

Женщина взяла ружье.

— Миз Сперри, — продолжил он. — Я хочу, чтобы ты приставила дуло ко рту и положила палец на курок. Да, вот так. Именно так. О, все прекрасно получается!

Она смотрела яркими и блестящими глазами, по щекам катились слезы.

— Теперь… я хочу, чтобы ты ради меня проверила ружье. Спусти курок, чтобы удостовериться, исправно ли оно. Хорошо?

Она сопротивлялась. В эту секунду она испытала такое желание жить, какого, наверное, не знала за собой никогда.

— Лестер все исправит, — говорил он. — Ну, надави слегка, давай.

Ружье выстрелило.

Он оттолкнулся, подавшись вперед, и колеса под ним скрипнули, переехав через ее тело.

«Таверна „Ведро крови“! — думал он. — Скорее туда!»

Но сразу передумал. Нет, нет. Ждать, только ждать. Он знал, Сестра направляется в Мериз-Рест. У него не уйдет много времени на то, чтобы добраться до этого поселения. Он мог опередить ее, а потом ждать. В Мериз-Ресте очень много людей, а значит, много возможностей. Сестра, должно быть, уже покинула таверну и сейчас в пути.

«Теперь я не упущу тебя, — поклялся он. — Я прибуду в Мериз-Рест раньше тебя! Старина Лестер расквитается с тобой, сволочь!»

Это будет замечательная маскировка, решил он. Ее надо лишь чуть подкорректировать, раз он собирается туда. И пока она стремится в Мериз-Рест, он уже будет ждать там, готовый сплясать ватуси на ее костях, вывалянных в грязи.

Туча мух присосалась к его лицу, но они принесли ему совершенно бесполезную информацию. Он потянулся всем телом и через минуту обрел способность стоять. Потом свесил ноги, спрятанные в брючинах, вылез из маленькой красной коляски и, прихватив ее с собой, пошел босиком по снегу к лесу, очень тихо напевая:

— Мы пляшем вокруг кактуса, кактуса, кактуса…

Темнота поглотила его.

Глава 53Новая правая рука

Высокая фигура в длинном черном плаще с надраенными серебряными пуговицами шествовала сквозь горящие руины Брокен-Боу, штат Небраска. По всей главной улице города валялись трупы, и танкоподобные грузовики «Армии совершенных воинов» переезжали тела, которые попадались на их пути. Солдаты складывали в машины мешки с краденым зерном, мукой, бобами, емкости с маслом и бензином. Груда винтовок и пистолетов ожидала транспорт бригады вооружений. Тела были раздеты бригадой обмундирования, а члены жилищной бригады занимались сбором палаток, которые больше не понадобятся мертвым. Механизированная бригада подбирала и переворачивала легковушки, трейлеры и грузовики, в изобилии доставшиеся победителям. Те, что находились в рабочем состоянии, задействовали в качестве перевозочных средств, а другие разбирали на запчасти: шины, моторы и все остальное, что только можно было использовать.

Но мужчину в черном плаще, чьи начищенные ботинки с хрустом ступали по выжженной земле, волновало совсем не это. Он остановился перед грудой раздетых трупов. Их одежда и обувь были свалены в картонные коробки. Мужчина осмотрел оценивающим взглядом мертвые лица, освещенные пламенем костра. Солдаты вокруг него приостановили работу, чтобы отдать честь. Он быстро ответил на приветствие и продолжил осмотр, а потом перешел к другим разбросанным телам.

— Полковник Маклин! — позвал голос сквозь грохот проезжающих грузовиков, и мужчина в черном плаще обернулся.

Свет костра упал на черную кожу маски, закрывавшей лицо Джеймса Маклина. Правое глазное отверстие было небрежно зашито, но оставшимся холодным голубым глазом полковник вглядывался в подходившего к нему человека. Под пальто на Маклине была серо-зеленая форма, а из кобуры на поясе торчала самодельная перламутровая рукоять. Над нагрудным карманом на черной круглой заплатке были вышиты серебряными нитками буквы «АСВ». На голову полковника была натянута темно-зеленая шерстяная кепка.

Из тумана вынырнул Джад Лоури, одетый под пальто на флисовой подкладке в такую же форму. Через его плечо был перекинут автомат М-16, а на груди перекрещивались патронные ленты. Рыжая с проседью борода Джада Лоури была тщательно подстрижена, а волосы обрезаны почти под ноль. Лоб пересекал глубокий шрам, тянувшийся наискось от левого виска вверх через волосы. За семь лет службы у Маклина Лоури потерял двадцать пять фунтов жира, его тело стало крепким и мускулистым, лицо приняло жестокое выражение, глаза запали.

— Есть новости, лейтенант Лоури? — Голос Маклина звучал невнятно, слова сливались, как будто у него было что-то не в порядке со ртом.

— Нет, сэр. Никто его не нашел. Я связался с сержантом Маккоуэном, который проверил северную границу, но там нет даже его следов. Сержант Ульрих детально изучил южный сегмент, где были их оборонительные окопы, но безуспешно.

— Есть ли донесения от групп преследования?

— Группа капрала Уинслоу встретила шестерых в миле к востоку. Они пытались отстреливаться. Группа сержанта Олдфилда нашла четверых на севере, но они к тому времени были уже на последнем издыхании. Я пока не получил рапорта от южного патруля.

— Он не мог исчезнуть, Лоури, — сказал Маклин жестко. — Мы должны найти этого сукина сына или его труп. Он нужен мне — живой или мертвый. Даю тебе два часа. Ясно?

— Да, сэр. Сделаю все, что возможно.

— Сделай больше, чем возможно. Найди капитана Поджи и вели ему доставить мне труп Франклина Хейза. Пусть займется этим. Данные о потерях и список захваченных трофеев и оружия представите мне до рассвета. Я не хочу видеть проявления такого же идиотизма, как раньше. Учтите это!

— Да, сэр.

— Хорошо. Я буду у себя, — сказал Маклин уходя, но снова обернулся. — Где Роланд?

— Не знаю. Я видел его примерно с час назад в южной части города.

— Если ты его встретишь, скажи, чтобы зашел. Выполняй.

Маклин прошествовал прочь к своей палатке, где располагался штаб.

Джад Лоури посмотрел ему вслед и не смог сдержать дрожь. В последний раз он видел лицо Маклина почти два года назад. Полковник стал носить маску, чтобы защитить кожу от «радиации и загрязнений», но Лоури казалось, что лицо Маклина на самом деле изменило форму, а маска выгнулась и деформировалась, словно кости тоже искривились. Лоури знал, что это такое: та самая чертова зараза, которую все равно подцепило большинство в «Армии совершенных воинов», — наросты на коже, что срастались, закрывая все лицо, кроме рта. Солдаты догадывались, что у Маклина развилась эта болезнь, и капитан Кронингер тоже страдал ею и поэтому носил на лице повязку. Даже в менее запущенных случаях больных прогоняли и убивали, и для Лоури видеть полковника было сущим адом, гораздо хуже, чем самого серьезно зараженного человека с келоидами, которого он когда-либо встречал. Слава богу, думал он, что сам не подцепил эту болезнь, потому что он любил свое лицо таким, каким оно было. Но если состояние полковника Маклина ухудшится, то он не сможет долго руководить «АСВ». А это сулит изобилие интересных возможностей…

Лоури хмыкнул, выкинул из головы эти мысли, вспомнив о своих обязанностях, и пошел дальше через развалины.

На другом краю Брокен-Боу полковник Маклин козырнул двум караулам, выставленным перед его большой штабной палаткой, и прошел за загородку. Внутри было темно, хотя Маклин помнил, как оставил зажженный фонарь на столе. Однако столько всего следовало помнить, что он засомневался. Пройдя к столу, полковник нашарил единственной рукой фонарь. Стекло было все еще теплым. Фонарь, должно быть, почему-то погас, подумал он, сняв ламповое стекло. Он достал из кармана плаща зажигалку и высек огонь. Затем зажег лампу, дал пламени разгореться и поставил стекло обратно. Свет распространился по палатке, и только тогда полковник Маклин понял, что он не один.

За его письменным столом сидел худой бородатый мужчина с вьющимися, нечесаными светлыми волосами до плеч. Его грязные ботинки лежали на всевозможных картах, отчетах и рапортах, покрывавших поверхность стола. Он в темноте чистил ножиком длинные ногти. Маклин мгновенно вытащил пистолет из кобуры и направил дуло в голову незваного гостя.

— Ну наконец-то, — сказал светловолосый и приветливо улыбнулся. У него было иссиня-бледное лицо, а на месте носа — зарубцевавшаяся дыра. — Я ждал вас.

— Положите нож. Живо.

Лезвие ножа проткнуло карту штата Небраска и замерло, дрожа.

— Не волнуйтесь, — успокоил мужчина.

Он поднял руки, чтобы убедить: они пусты. Маклин отметил, что незнакомец одет в форму «АСВ», забрызганную кровью, но свежих ранений у него, похоже, не было. Ужасная рана на лице посетителя, в самом центре — рана, через которую Маклин видел серый хрящ, — зажила в той мере, в какой могла затянуться.

— Кто вы такой и как прошли через караулы?

— Я прошел сюда через черный вход. — Он махнул куда-то вглубь палатки, и Маклин увидел, что ее задняя стенка распорота. — Меня зовут Альвин. — Взгляд его мутных зеленых глаз сосредоточился на полковнике Маклине, а затем он ухмыльнулся, показав зубы. — Альвин Мангрим. Вам следует поставить более надежную охрану, полковник. Какой-нибудь сумасшедший запросто мог проникнуть сюда и убить вас, если бы хотел.

— Как вы, например?

— Нет, только не я. — Он засмеялся, и воздух с пронзительным свистящим звуком прошел через дыру на месте его носа. — Я принес вам парочку подарков.

— Я мог бы убить вас за то, что вы ворвались в мой штаб.

— Я не ворвался, уважаемый, — оскалился Альвин Мангрим. — Я врезался. Видите, я действительно ловко умею управляться с ножами. О да, ножи тоже хорошо знают меня. Они говорят со мной, и я делаю то, что они мне велят.

Маклин был уже готов нажать на курок и разнести этому человеку голову, но он не хотел, чтобы его бумаги оказались перепачканы кровью и мозгом.

— Ну что? Хотите увидеть мои подарки?

— Нет. Я хочу, чтобы вы очень осторожно встали и пошли…

Вдруг его гость наклонился, чтобы поднять что-то с пола.

— Спокойно! — предупредил Маклин и уже собирался кликнуть часовых, но Альвин Мангрим выпрямился и выложил на стол голову Франклина Хейза: лицо посинело, глаза закатились, обнажив белки.

— Ну как, нравится? — спросил Мангрим. — Разве не прелесть?

Он наклонился вперед и постучал костяшками пальцев по столу:

— Тук, тук! — Он рассмеялся и засвистел дырой на лице. — Ой, никого нет дома.

— Откуда у вас это? — поинтересовался Маклин.

— С шеи этого козла, полковник! А где бы, по-вашему, я ее взял? Я прошел сквозь стену, и там был старый Франклин собственной персоной, стоял как раз напротив меня — меня и моего топора, конечно. Это то, что я называю судьбой. Итак, я всего лишь отрубил голову и принес ее вам сюда. Я мог бы появиться раньше, но хотел, чтобы кровь перестала течь и не испачкала вашу палатку. А у вас здесь действительно хорошо.

Полковник Маклин наклонился к голове и дотронулся до нее дулом пистолета.

— Вы убили его?

— Нет. Я его защекотал до смерти. Полковник Маклин, для такого умного человека вы слишком медленно соображаете.

Маклин дулом пистолета приподнял верхнюю губу Хейза. Зубы были белые и ровные.

— Хотите выбить их? — спросил Мангрим. — Из них выйдет прелестное ожерелье для той темноволосой женщины, которую я видел с вами.

Полковник опустил губу на место.

— Кто вы такой, черт побери? Почему я вас раньше не видел?

— Я был рядом. Следовал за «АСВ» примерно два месяца. Я и несколько моих друзей организовали собственный лагерь. Эту форму я снял с убитого солдата. Замечательно сидит, согласитесь?

Почувствовав движение слева, Маклин обернулся и увидел Роланда Кронингера, входившего в палатку. Молодой человек был одет в длинное пальто с капюшоном, надвинутым на голову. Капитану Роланду Кронингеру едва исполнилось двадцать лет, он был около шести футов ростом, лишь на дюйм ниже Маклина. Но он был тощ, как пугало, форма «АСВ» и пальто висели на нем, как на вешалке. Запястья торчали из рукавов, а ладони походили на белых пауков. Это он разработал атаку, которая сокрушила оборону Брокен-Боу. Кроме того, ему принадлежала идея загнать Франклина Хейза до смерти. Внезапно Роланд остановился и через защитные очки с толстыми стеклами искоса взглянул на голову, украшавшую стол полковника Маклина.

— Вы капитан Кронингер? — спросил Мангрим. — Вас я тоже здесь видел.

— Что здесь происходит? — Голос у Роланда был высокий, но надтреснутый. Он взглянул на Маклина, свет лампы отразился в стеклах его очков.

— Этот человек принес мне подарок. Он убил Франклина Хейза — по крайней мере, так он говорит.

— Конечно, это сделал я. Убил! Убил! — Мангрим ударил рукой по краю стола. — Отрубил ему голову!

— В эту палатку вход воспрещен, — холодно сказал Роланд. — Вас могут расстрелять за то, что вы сюда явились.

— Я хотел сделать полковнику сюрприз.

Маклин опустил пистолет.

Альвин Мангрим пришел сюда не затем, чтобы вредить ему, решил он. Этот человек нарушил один из строжайших запретов «АСВ», но принесенная им голова действительно была хорошим подарком. Теперь, когда операция завершилась — Хейз был мертв, «АСВ» добыла продукты, перевязочные средства, оружие и бензин и набрала около ста солдат в свои ряды, — Маклин почувствовал разочарование, которую обычно испытывал после сражения. Это все равно что желать женщину так сильно, что яйца ноют от напряжения, а когда ты взял ее и мог делать с ней все, что только душе угодно, она становится утомительной. Дело было не в женщине, а в том, что он брал — женщин, землю или жизнь, — и это заставляло кровь Маклина кипеть.

— Мне тяжело дышать, — сказал он вдруг. — Задыхаюсь. — И втянул воздух.

Казалось, он не мог вдохнуть столько кислорода, сколько ему требовалось. Ему мерещилось, будто он видит за Альвином Мангримом Солдата-Тень, но, когда щурился, силуэт, похожий на привидение, исчезал.

— Тяжело дышать, — повторил он и снял кепку.

Волос у него не было; его скальп представлял собой сплошной купол наростов, похожих на ракушки, которые цеплялись друг за друга. Он нащупал на затылке завязки маски и снял ее. Затем вдохнул через то, что осталось от его носа.

Его лицо было бесформенной массой мясистых узлов, которые надежно скрывали его черты, за исключением одного пристально смотрящего голубого глаза, одной ноздри и щели рта. Под наростами лицо Маклина зудело и чесалось, и кости болели так, будто их гнули, придавая им новые очертания. Он больше не мог смотреть на себя в зеркало, а когда спал с Шейлой Фонтаной, она — как и все другие женщины, которые следовали за «АСВ», — плотно жмурилась и отворачивалась. Но Шейла Фонтана была безумна, Маклин знал это. Единственное, на что она годилась, — это спать с ней. Она всегда кричала по ночам о ком-то по имени Руди, вползавшем в ее постель с мертвым ребенком в руках.

С минуту Альвин Мангрим молчал, потом сказал:

— Однако вам не позавидуешь.

— Вы принесли подарок, — ответил ему Маклин. — Теперь убирайтесь отсюда ко всем чертям.

— Я сказал, что принес вам два подарка. Не хотите ли еще один?

— Полковник Маклин хочет, чтобы вы покинули палатку, — вмешался Роланд.

Ему не нравился этот светловолосый сукин сын, и он был бы не прочь убить его. Он все еще находился в приятном возбуждении от убийств, он обонял запах крови, как восхитительный аромат духов. За минувшие семь лет Роланд Кронингер стал мастером убивать, пытать и калечить. Когда Король хотел получить информацию от пленника, он знал, что надо вызвать сэра Роланда с его черным трейлером, где многие начинали «петь» под аккомпанемент цепей, жерновов, молотков и пил.

Альвин Мангрим еще раз наклонился к полу. Маклин прицелился в него. Но блондин вытащил маленькую коробку, перевязанную яркой голубой лентой.

— Вот, — сказал Мангрим, протягивая коробку. — Возьмите ее. Это специально для вас.

Полковник помолчал, быстро взглянул на Роланда, потом положил пистолет, подошел и принял подарок. Проворной левой рукой он сорвал ленточку и снял крышку.

— Я сделал это для вас. Вам нравится?

Маклин запустил пальцы внутрь — и вытащил правую руку, одетую в черную кожаную перчатку. Руку пронзали пятнадцать или двадцать гвоздей, вбитые в тыльную сторону так, что острые концы торчали из ладони.

— Я вырезал ее, — сказал Мангрим. — Я хороший плотник. А вы знаете, что Иисус был плотником?

Полковник Маклин недоверчиво уставился на деревянную руку, очень похожую на настоящую:

— Вы полагаете, это смешно? Это шутка такая?

Мангрим выглядел уязвленным.

— Уважаемый, у меня ушло три дня, чтобы сделать это как надо! Взгляните, она весит столько же, сколько настоящая рука, и сбалансирована так хорошо, что никто в жизни не догадается, что она деревянная. Я не знаю, что случилось с вашей настоящей рукой, но, полагаю, эту вы оцените по достоинству.

Полковник раздумывал. Он никогда не видел ничего подобного. Деревянная рука, обтянутая перчаткой, щетинилась гвоздями, как шкура дикобраза.

— Что это, по-вашему, такое? Дырокол?

— Нет. Это вы должны носить, — объяснил Мангрим. — На запястье. Рука совсем как настоящая. Любой, кто взглянет на нее, с воткнутыми гвоздями, скажет: «Ого! Что же это должна быть за адская боль!» Кто-то хает вас за вашей спиной, а вы наносите ему удар через все лицо, и у него навсегда исчезают губы. — Мангрим весело ухмыльнулся. — Я сделал ее специально для вас.

— Вы с ума сошли, — сказал Маклин. — Вы сумасшедший, черт побери! Какого черта я буду это носить?..

— Полковник, — перебил Роланд, — может быть, он и сумасшедший, но идея хорошая.

— Что?

Роланд стянул капюшон. Его лицо и голова были покрыты грязными бинтами, закрепленными пластырем. Там, где витки не сходились, виднелись серые наросты, твердые, словно каменная броня. Повязки толстым слоем были наложены на лоб, подбородок и щеки и шли вверх до защитных очков. Он ослабил одну из полосок пластыря, отмотал около двенадцати дюймов марли, оборвал ее и обрывок протянул Маклину.

— Возьмите, — сказал он. — Прикрепите ее на запястье с помощью этого.

Маклин уставился на Роланда так, будто тот тоже рехнулся, потом взял марлю и стал надевать протез на культю правого запястья. В конце концов он прикрепил ее на место так, что усеянная гвоздями ладонь была повернута внутрь.

— Странное ощущение, — сказал он. — Кажется, она весит десять фунтов.

Но более чем странным ему показалось чувство внезапного обретения новой правой руки, и он понял, что она выглядит очень натурально. Те, кто не знает правды, не должны были догадаться, что рука в перчатке с ладонью, утыканной гвоздями, просто прицеплена к запястью. Маклин вытянул руку и медленно взмахнул ею в воздухе. Конечно, крепление протеза было хрупким. Если он собирался носить эту руку, ему следовало привязать ее к культе крепче, обмотав толстым слоем пластыря. Ему нравилось смотреть на протез, и он внезапно понял почему: это был совершенный символ дисциплины и контроля. Если кто-то смог вынести такую боль, пусть символически, то, значит, он властвует над своим телом. Он был человеком, которого надо бояться, человеком, за которым надо идти.

— Вам следует носить руку всегда, — предложил Роланд. — Особенно когда мы ведем переговоры о продовольствии. Я не думаю, что, увидев это, глава какого-либо поселения продержится долго.

Маклин был очарован видом своей новой руки. Это было сокрушительное психологическое оружие, а также чертовски опасное оружие ближнего боя. Только придется быть очень осторожным, когда захочется почесать то, что осталось от носа.

— Я знал, что вам понравится, — улыбнулся Мангрим, удовлетворенный реакцией полковника. — Выглядит так, будто вы родились с ней.

— Это все еще не дает вам права находиться в этой палатке, мистер, — сказал ему Роланд. — Вы напрашиваетесь на расстрел.

— Вовсе нет, капитан. Я прошу назначить меня сержантом механизированной бригады. — Его зеленые глаза скользнули от Роланда к полковнику Маклину. — Я хорошо разбираюсь в машинах. Могу починить все, что угодно. Вы даете мне детали, а я собираю их вместе. Да, сэр, назначьте меня сержантом механизированной бригады, и я покажу вам, что могу сделать для «Армии совершенных воинов».

Маклин молчал, его глаза изучали безносое лицо Альвина Мангрима. Это был тип человека, необходимого «АСВ», думал полковник. У этого плотника есть отвага, и он не боится делать то, что хочет.

— Я сделаю вас капралом, — ответил он. — Если вы будете выполнять свою работу хорошо и у вас проявится стремление к лидерству, я назначу вас сержантом механизированной бригады через месяц, считая с сегодняшнего дня. Вы согласны?

Альвин пожал плечами и встал:

— Пожалуй, да. Капрал все же лучше, чем рядовой. Я смогу указывать другим, что им делать, не так ли?

— А капитан может поставить тебя перед взводом автоматчиков, — заметил Роланд и прошелся перед ним.

Они пристально смотрели друг на друга, как два враждебно настроенных зверя. Слабая улыбка пробежала по губам Альвина Мангрима. Забинтованное лицо Роланда оставалось бесстрастным. В конце концов он сказал:

— Если ты еще раз войдешь в эту палатку без разрешения, я лично пристрелю тебя. Или, может быть, тебе понравится прокатиться в допросном трейлере?

— Как-нибудь в другой раз.

— Доложите сержанту Дрэгеру в палатке «МБ». Шевелитесь!

Мангрим вытащил из стола нож. Подошел к щели, которую проделал в брезенте, наклонился и, перед тем как уползти в дыру, оглянулся на Роланда.

— Капитан, — сказал он негромко. — На вашем месте я бы поостерегся ходить в темноте. Вокруг полно битого стекла. Вы можете упасть и, возможно, сразу отрубить себе голову. Понимаете, что я имею в виду?

Прежде чем Роланд смог ответить, он прополз в щель и ушел.

— Придурок, — вскипел Роланд. — Он кончит тем, что окажется перед расстрельной командой.

Маклин рассмеялся. Ему нравилось, что Роланда, который обычно отличался сдержанностью и полным отсутствием эмоций, напоминая механизм, вывели из равновесия. От этого Маклин почувствовал себя более уверенным.

— Через полгода он получит лейтенанта, — сказал Маклин. — У него тип мышления, какой очень полезен «АСВ».

Он подошел к столу и встал, глядя на голову Франклина Хейза. Пальцами левой руки он провел по коричневым келоидам, проходившим по холодной синей плоти.

— Проклятие каиновой печати, — сказал он. — Чем скорее мы избавимся от этой нечисти, тем скорее перестроим жизнь так, как было раньше. Нет. Лучше, чем было.

Полковник положил свою новую руку на карту штата Небраска. Воткнув в нее гвозди, он протащил карту через весь стол к себе.

— С рассветом пошли разведывательные патрули на восток и на юго-восток, — сказал он Роланду. — Скажи им, чтобы следили до темноты, а потом пусть возвращаются.

— Как долго мы пробудем здесь?

— До тех пор, пока «АСВ» не отдохнет и не наберет полную силу. Я хочу, чтобы вся техника была готова.

Основная часть машин, грузовиков, трейлеров, включая собственный командирский трейлер Маклина, стояла шестью милями западнее Брокен-Боу, и ее следовало перегнать вперед, чтобы соединить с наступающими военными батальонами в дневное время. Со времени лагеря Фредди Кемпки Маклин создал кочующую армию, где каждый должен был выполнять свой долг, включая пехотинцев, офицеров, механиков, поваров, кузнецов, портных, двух врачей и лагерных проституток вроде Шейлы Фонтаны. Всех их объединяла рука Маклина, потребность в пище, воде, крове — и вера в то, что те из оставшихся в живых, кто отмечен каиновой печатью, должны быть истреблены. Это было простое учение: люди с келоидами заражают человеческую расу мутантными генами — и если Америка когда-нибудь станет настолько сильной, чтобы разбить русских, то каинова печать должна быть уничтожена.

Маклин изучал карту Небраски. Его взгляд двигался к востоку вдоль красной линии — шоссе номер два, через Гранд-Айленд, Аврору и Линкольн, к синей линии реки Миссури. Из Небраски «АСВ» могла двинуться в Айову и Миссури — нетронутые земли, новые поселения и продовольственные центры. А дальше — Миссури и вся восточная часть страны, чтобы армия прошла и очистила ее — так, как очистила большие районы Юты, Колорадо, Вайоминга и Небраски. Однако неизменно появлялись новые поселения, и Маклин не знал удержу. Он слышал отчеты о «Команде „Гидра“», «Ноланских налетчиках» и «Американской верности». Он с нетерпением ждал встречи с этими армиями. «АСВ» раздавила бы их, как разгромила «Народную освободительную партию» за несколько месяцев войны.

— Мы пойдем на восток, — сказал он Роланду, — через Миссури.

Единственный глаз полковника на обезображенном наростами лице светился охотничьим азартом. Маклин поднял правую руку и махнул ею в воздухе. Затем быстрее. И еще быстрее.

Гвозди издавали высокий, жуткий свистящий звук, похожий на человеческие крики.

Глава 54Белые лепестки

— Эй! Идите сюда, посмотрите!

Дверь сарая распахнулась, и Слай Моуди ввалился внутрь, подгоняемый порывом утреннего ветра. Киллер немедленно выскочил из-под фургона и залился лаем.

— Идите, посмотрите на это! — кричал Моуди. Его лицо разрумянилось от возбуждения, хлопья снега осели на волосах и бороде. Он наспех оделся, набросив коричневое пальто поверх длинных кальсон, и все еще был в тапочках. — Вы должны посмотреть!

— Какого черта вы разорались, мистер? — Расти уселся на копне сена, в которой спал, и протер воспаленные глаза. Он разобрал только, что из дверного проема тянулась узенькая полоска слабого света. — Боже всемогущий! Еще даже не рассвело!

Джош был уже на ногах, прилаживал маску — натягивал на голову так, чтобы видеть через дыру. Он спал недалеко от фургона и с течением лет усвоил, что вставать по сигналу — хорошая привычка, способствующая выживанию.

— Что такое? — спросил он Моуди.

— Вон там! — Старик дрожащим пальцем указывал на что-то через дверной проем. — Вы должны пойти посмотреть! А где девушка? Она уже проснулась? — Он перевел взгляд на закрытые брезентовые складки фургона в сарае.

— Что все это значит? — спросил Хатчинс.

Прошлой ночью Слай Моуди велел Джошу и Расти оставить Сван в сарае. Они взяли свои миски с тушенкой и бобами и поели в сарае вместе с ней, а она нервничала и была молчалива, как сфинкс. Поэтому то, что теперь Слай хотел видеть Сван, не вызвало у Джоша радости.

— Позови ее сюда! — сказал Моуди. — Приводи ее и приходи посмотреть сам! — И вместе с лающим Киллером выскочил за дверь, на холодный ветер.

— Какой черт его дернул? — пробормотал Расти себе под нос, пожал плечами и сунул ноги в ботинки.

— Сван? — позвал Джош. — Сван, ты…

Вдруг палатка раскрылась. Сван была уже на ногах, высокая, стройная и обезображенная. Ее лицо и голова напоминали грубый защитный шлем. На девушке были джинсы, толстый желтый свитер и вельветовое пальто, а ноги обуты в кожаные сапоги. В руке она держала Плаксу, но не позаботилась сегодня спрятать свое лицо. Нащупывая дорогу с помощью магического прута, Сван спустилась по лесенке и повернула голову так, чтобы через узкую щель видеть Джоша. Ее голова становилась все тяжелее, все труднее поддавалась контролю. Иногда Сван боялась, что шея сломается, а все, что находилось под наростами, немилосердно горело и саднило. Часто она с трудом сдерживала крик. Однажды она взялась за нож, чтобы избавиться от того, во что превратилась ее голова. Она принялась яростно рубить коросту. Но опухоли были жесткими, как непробиваемая металлическая броня, и прорезать их оказалось невозможно.

Несколько месяцев назад Сван перестала смотреться в магическое зеркало. Она не могла больше этого выдержать: хотя фигура с переливающимся всеми цветами кольцом, которая появлялась в отражении, словно приближалась — но отвратительное луноподобное лицо с изменяющимися, чудовищными чертами тоже, казалось, придвигалось ближе.

— Поторопитесь!

— Что он хочет показать нам? — невнятно спросила Сван у Джоша.

— Я не знаю. Почему бы не сходить и не посмотреть?

Расти надел ковбойскую шляпу и следом за Джошем и Сван вышел из сарая. Сван двигалась медленно, ее плечи сутулились под тяжестью головы.

Внезапно Джош остановился.

— Боже мой, — сказал он негромко, удивленный.

— Ты видишь? — ликовал Слай Моуди. — Смотри! Какое чудо!

Сван повернула голову в другую сторону так, чтобы видеть перед собой. Сначала из-за метели она не поняла, что перед ней, но, когда подошла к Слаю Моуди, ее сердце забилось быстрее. Позади нее Расти тоже остановился. Он не верил своим глазам, думая, что все еще спит и видит сон. Он открыл рот и что-то тихо, неразборчиво прошептал.

— Я же говорил тебе? — кричал Моуди, смеясь.

Карла стояла рядом с ним в белой шерстяной шапке, кутаясь в пальто, с ошеломленным выражением лица.

— Я говорил! — И Моуди заплясал джигу.

Он пинал ногами сугробы и радостно скакал среди пней, где раньше росли деревья.

Единственная оставшаяся яблоня недолго стояла голой. На тощих сучках одновременно раскрылись сотни белых цветков, и когда ветер понес их прочь, кружа, как крошечные зонтики из слоновой кости, на месте цветков показались маленькие яркие зеленые листья.

— Она живая! — радостно восклицал Слай Моуди, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь с лицом, облепленным снегом. — Мое дерево возвращается к жизни!

— Ах, — прошептала Сван.

Яблоневый цвет проносился мимо нее. Она почувствовала его аромат на ветру — сладкий аромат жизни. Нагнув голову, девушка взглянула на ствол яблони. Там, как будто выжженный на коре, остался след ее ладони и нарисованные пальцем буквы: С… В… А… Н.

Кто-то тронул ее за плечо. Это была Карла. Женщина отступила назад, когда Сван в конце концов повернула к ней обезображенное лицо. Через узкую щель в наростах девушка увидела ужас в глазах Карлы, но в них стояли и слезы. Карла попробовала заговорить, но не могла вымолвить ни слова. Ее пальцы сжали плечо Сван, и наконец женщина спросила:

— Это ты сделала? Ты вернула к жизни это дерево?

— Я не знаю, — сказала Сван. — Думаю, я только… разбудила его.

— Оно расцвело за одну ночь! — радовался Слай Моуди.

Он танцевал вокруг яблоньки, как будто это была новогодняя елка, украшенная гирляндами и пестрыми флажками. Остановившись, он подошел к дереву и, взявшись за нижний сук, притянул его вниз, чтобы все увидели:

— На нем уже завязи! Святый Боже, у нас же будет полная корзина яблок к первому мая! Я никогда не видел такого дерева!

Слай качнул ветку и засмеялся как ребенок, когда на него посыпались белые лепестки. А потом взгляд Слая упал на Сван, и улыбка исчезла. Он отпустил ветку и молча смотрел на девушку, а снежные хлопья и лепестки летали между ними, и воздух был напоен ароматом, обещавшим фрукты и яблочный сок.

— Если бы я не видел этого собственными глазами, — сказал дрожащим от волнения голосом Слай Моуди, — я бы ни за что не поверил. Так не бывает, чтобы дерево, вчера стоявшее голым, на другой день покрылось цветами. Черт, на нем появились новые листочки! Оно растет, как раньше, когда в апреле было тепло и лето уже стучалось в двери! — Его голос осекся, и ему пришлось переждать, пока он снова сможет заговорить. — Я знаю, это твое имя на дереве. Мне неизвестно, как оно оказалось там или почему моя яблоня расцвела, но если это сон, то я не хочу просыпаться. Понюхай воздух! Только понюхай!

Вдруг он подбежал к Сван, взял руку девушки и прижал ее к своей щеке. Потом приглушенно всхлипнул и упал на колени в снег.

— Спасибо тебе, — сказал он. — Спасибо, спасибо тебе огромное.

Джош словно вновь увидел зеленые ростки, пробивавшиеся из земли по контуру тела Сван в подвале лавки Поу-Поу.

Он вспомнил, что она говорила ему о стонах боли, о том, что земля живая и все живое имеет свой язык и свой способ разговаривать. Сван часто рассказывала о цветах и растениях, которые она когда-то выращивала на стоянках трейлеров и на задних дворах мотелей. И Джош и Расти знали, что она не может смотреть на мертвые деревья. Но к такому они оказались не готовы. Джош подошел к яблоне и провел пальцем по буквам имени Сван, которые были выжжены на стволе будто паяльной лампой. Какая-то сила или энергия, исходившая от Сван, заставила прошлой ночью дерево зацвести, и перед ним находилось несомненное доказательство этого.

— Как ты это сделала? — спросил он Сван, не зная, каким способом можно сотворить такое.

— Я только коснулась его, — ответила она. — Я чувствовала, что оно не мертвое, и погладила его, потому что хотела, чтобы оно ожило.

Она была смущена: пожилой мужчина стоял перед ней на коленях, и она от всей души желала, чтобы он поднялся и перестал плакать. Его жена смотрела на нее одновременно восторженно и отчужденно, как можно было бы смотреть на какую-нибудь жабу с золотыми крылышками. От этого Сван робела больше, чем прошлой ночью, когда она испугала старика и его жену.

— Пожалуйста, — говорила она и слегка потянула его за пальто, — пожалуйста, встаньте.

— Это чудо, — пробормотала Карла, глядя на цветочный вихрь.

Неподалеку Киллер бегал вокруг по снегу, пытаясь поймать лепестки зубами.

— Она сотворила чудо! — повторила женщина. Две слезы скатились по ее щекам и, не достигнув подбородка, замерзли, как алмазы.

Сван дрожала от холода, боясь, что ее уродливая голова может наклониться слишком сильно и сломать шею. Она не могла больше выносить терзающий ветер и ускользнула от Слая Моуди. Повернувшись, она пошла к сараю, прощупывая прутиком снег перед собой. Все смотрели ей вслед, а пес бегал вокруг нее с яблоневым цветом в пасти.

Расти первый обрел дар речи.

— Какой ближайший отсюда город? — спросил он у Слая Моуди, который все еще стоял на коленях. — Мы направляемся на север.

Старик прищурился и утер глаза тыльной стороной ладони.

— Ричленд, — ответил он. Потом мотнул головой: — Нет, нет, Ричленда больше нет. Все покинули его или умерли от тифа в прошлом году.

Он с трудом встал на ноги.

— Мериз-Рест, — сказал он наконец. — Он в любом случае был бы вашим следующим пунктом. Это примерно шестьдесят миль к югу отсюда по трассе М-сорок четыре. Я никогда не был там, но слышал, что Мериз-Рест — настоящий город.

— Значит, Мериз-Рест, — заключил Джош, обращаясь к Расти.

Моуди вдруг очнулся от оцепенения и твердо заявил:

— Вам не надо уезжать отсюда. Вы можете остаться здесь, с нами! У нас достаточно еды, и мы можем найти в доме комнату и для вас! Господи, эта девушка ни за что не будет больше спать в сарае!

— Спасибо, — сказал Джош, — но нам нужно ехать дальше. Ваша еда понадобится вам самим. Как сказал Расти, мы артисты. Вот так мы живем.

Слай Моуди схватил Джоша за руку.

— Послушайте, вы не понимаете, что у вас есть, мистер! Эта девушка — чудотворец! Посмотрите на это дерево! Вчера оно было мертво, а сегодня цветет! Мистер, она особенная. Вы даже не представляете, что она могла бы сделать, если бы захотела!

— И что же она могла бы сделать? — Расти всегда ставило в тупик все непонятное — так же как, взяв когда-то зеркало Фабриозо, он не увидел в нем ничего, кроме темноты.

— Взгляните на это дерево и подумайте о фруктовом саде! — взволнованно ответил Слай. — Подумайте о полях зерновых, о полях бобов, или тыквы, или чего-нибудь еще! Я не знаю, что за удивительная способность у этой девушки, но она обладает силой жизни! Неужели вы не понимаете? Она коснулась дерева — и вернула его к жизни! Мистер, Сван могла бы разбудить всю землю!

— Это всего-навсего одно дерево, — возразил ему Джош. — Откуда вы знаете, что она смогла бы сделать то же самое с целым садом?

— Вы просто глухонемой дурак! Что такое сад, если не совокупность деревьев? — закричал старик. — Я не знаю, как она это делает, я вообще ничего о ней не знаю, но, если после ее прикосновений цветет яблоня, значит она может заставить расти и сад, и засеянные поля! Вы сумасшедший — брать кого-то с Божьим даром, тем более таким, в поездку! Вся страна полна убийц, бандитов с большой дороги, психов и черт знает кого еще! Если вы останетесь здесь, то она сможет работать на полях, делать что-то, что умеет, чтобы опять разбудить их!

Джош скользнул взглядом по Расти, который покачал головой, а затем мягко высвободил руку из хватки Слая Моуди.

— Нам нужно ехать дальше.

— Почему? Куда? Что вы такое ищете?

— Не знаю, — признался Джош. За семь лет хождений по свету от поселения к поселению смыслом их жизни стало само скитание. Джош все еще надеялся, что в один прекрасный день они найдут место, где можно будет прожить дольше нескольких месяцев, — и, возможно, однажды он отправится на юг, к Мобилю, на поиски Рози и сыновей. — Думаю, мы узнаем это, только когда найдем.

Моуди снова начал было протестовать, но его жена сказала:

— Сильвестр, здесь становится очень холодно. Я думаю, они уже все решили, и, по-моему, им следует поступать так, как они считают нужным.

Старик поколебался и, взглянув на свое дерево еще раз, наконец кивнул.

— Хорошо, — проговорил он. — Наверное, каждому нужно идти своей дорогой. Но теперь послушайте меня, мистер. — Он вперился взглядом в Джоша, который был по меньшей мере на четыре дюйма выше его. — Вы должны защищать эту девушку, вы слышите меня? Быть может, однажды она поймет, что может сделать то, о чем я говорил. Вы должны беречь ее, слышите?

— Да, — кивнул Джош, — слышу.

— Что ж, езжайте, — сказал Слай.

Джош и Расти двинулись к сараю, и Моуди благословил их:

— Да поможет вам Бог!

Он поднял со снега пригоршню лепестков, поднес к лицу и вдохнул аромат.

Спустя час, после того как фургон бродячих артистов прогромыхал по дороге на север, Слай Моуди надел свое самое теплое пальто и сапоги и сказал Карле, что не может больше оставаться здесь и сидеть сложа руки. Он идет через лес к дому Билла Макгенри, чтобы рассказать историю о девушке, которая своим прикосновением может вернуть дерево к жизни. У Билла Макгенри припрятан грузовик и бензин. Еще Слай Моуди сказал, что собирается поведать всем, кто его услышит, о девушке, сотворившей чудо, и о том, что еще не все надежды умерли. Он хочет подняться на вершину горы и прокричать оттуда имя девушки, а когда созреют яблоки, приготовить джем и пригласить всех, кто живет на заброшенных фермах в пределах мили, чтобы поделиться с ними чудом.

Потом он обнял женщину, которая была ему как жена, и поцеловал. Ее глаза засверкали, словно звезды.

Часть девятая