Горит в бреду любви счастливая чета…
О, Афродита-мать! Тебе, любви предвечной,
Был гимн в огне их ласк, с чредою быстротечной
Восторга острого и чающей алчбы.
И как на риф бурун взбегает пеной млечной,
Так встретиться рвалась в томлении борьбы
Прибоем страсть одна с приливом страсти встречной.
Уже о том шептал бессвязный пылкий лепет.
Что не нашло имен на языке людском,
А в женском трепете и трепете мужском
Уже торжествовал единый слитный трепет.
Еще, казалось, миг – и пыл безумья слепит
Два тела девственных в горении плотском
И наслажденье даст им в искусе таком,
Какой еще нигде никем от века не пит.
Но не огнем земным был тот пожар поим:
Как молния небес, их пламенем своим
Прожгла могучая сверхжизненная сила
И в единении, не снившемся двоим,
Любовью не тела, а души их смесила…
Слиянье высшее доступно стало им.
В мистерии любви, раскрытой до конца,
Где без границ восторг, а страсть – без истощенья,
Достигли полного глубинного общенья
Два естества людских – два вечных близнеца.
И в радостных лучах нетленного венца,
Как в царственном кольце – эмблеме посвященья,
Двух светлых лиц черты, в грозе совоплощенья,
Слились в двойных чертах единого лица.
В конечной близости своей, как откровенье,
Они изведали бессмертья дуновенье
И в новый, светлый мир – непостижимый сдвиг…
И явь… И сон… И бред… Живое все забвенье!..
Минуты?.. Иль века?.. Пусть только краткий миг, –
Они бы вечности не взяли за мгновенье!..
Под утро дождь прошел. В тумане предрассветном
Опалы первые нанизывал восток;
Навстречу солнцу слал привет свой ветерок,
И отзывался лес приветствием ответным.
Пологою волной, как вздохом, чуть заметным,
Дышал сквозь сон Кефисс, разнеженно-широк,
И, как во власти грез, его живой поток
Вдруг отвечал заре отливом многоцветным.
Рыбачьи челноки качались на мели;
Орел по небу плыл, а за рекой вдали
На заливных лугах кричали звонко цапли.
И с трепетных ветвей, поникших до земли,
Спадали четкие серебряные капли…
В тиши сестра и брат тропой прибрежной шли.
Не нужно слов… Заря в цветистую игру
Одела души их, как радужным нарядом;
Друг друга помыслы они читают взглядом,
Стыдливой нежностью согреты поутру.
Вступая снова в жизнь, Нарцисс ведет сестру,
Счастливый, ласковый и гордый с нею рядом…
Огонь в его щеках играет страстным ядом,
А кудри золотом сверкают на ветру.
И грезит взор его, в мечте полусмеженный:
Им светочем в пути – огонь, в сердцах зажженный
Им тайна ночи их – надежда и оплот.
И впереди – весь мир… иной… преображенный…
А позади, в скалах, вновь опустевший грот,
Навеки сном любви для них завороженный.
С той ночи памятной мираж стал их уделом:
Как жажда жгучая, безудержная страсть.
Действительность затмив, влекла их снова впасть
В экстаз забвения… там… где-то за пределом…
И, вновь и вновь сгорев в желаньи гордо-смелом,
Над духом снова плоть утрачивала власть,
И с частью Женского жила Мужского часть
В блаженно-радостном и гармоничном целом.
Путем внежизненным, неведомым поднесь,
Они всходили в высь к недостижимым здесь
Восторгам пламенным сверхчувственных наитий…
Любовь сродняла их тесней, чем в сплав иль в смесь:
В конечной полноте мистических соитий
Она вся им была, и ею был он весь…
Но умерла она… Ее скосил недуг
И потушил любовь в ее угасшем взоре…
Над ней, без слез, поник в невыразимом горе
Нарцисс, несчастный брат, любвник и супруг.
И охватил его беспомощный испуг…
Предательский разлад вновь овладел им вскоре,
И он бессилен был во внутреннем раздоре,
Как будто заключен в нерасторжимый круг.
Исхода не было бесплодному исканью
Недостижимого за недоступной гранью…
Сорвавшись, – чудилось, – над бездной он повис…
Ты, Эхо, тщетно ждешь!.. Не жди: не быть свиданью
Нарцисс не на реке… В лесу глухом Нарцисс
По следу свежему с копьем идет за ланью.
Удача… Лань взята… И кончена охота.
Нарцисс откинул лук и полный стрел колчан,
Вздохнул, расправив грудь и выпрямляя стан
И лег, со лба и уст стирая капли пота.
Покои. Свежо в тени. Разнежила дремота…
Уж сладостно мутит сознание туман…
Раскидистой листвой слегка шумит платан,
Чуть пятен световых мерцает позолота.
А ветер вдруг пахнет в лесную глушь извне
Горячим воздухом, неся в его волне
Благоухание алоэ и иссопа.
Заснул Нарцисс и спит в прохладной тишине.
Как в люльке на реке, где нимфа Лейриопа
Баюкала его, качая на волне.
Но как блаженных снов младенческой поры
Опасные мечты, соблазном налитые,
Нарцисса сердце жгут… И пряди развитые
Кудрей он раскидал от страсти и жары.
Ему приснилась даль… волшебные миры…
Пьянящие цветы… В скалах тропы крутые.
Дремотой полный грот… И кудри золотые
И синие глаза утраченной сестры.
Ища ее во сне, он шел, пути не меря,
Не зная устали, зовя, томясь и веря, –
Нашел и может пить дыханье милых уст…
Но – миг… И прерван сон… О, горькая потеря!..
Нарцисса пробудил засохшей ветки хруст:
Нарцисс, к оружию! Рази стрелою зверя!
Но, пережив опять с возлюбленной разлуку,
Еще не сбросив чад дурманивших цветов,
Добычу упустить Нарцисс в тоске готов:
Он не схватил копья, не потянулся к луку.
Опершись головой на согнутую руку,
Лишь слухом он ловил за шелестом листов
Движенья шорохи и тихий шум кустов
И, медля, выжидал, прислушиваясь к звуку.
С тенями солнца свет узор дрожащий плел,
Гудело в тишине жужжанье жадных пчел…
Но снова ветки треск под чьими-то шагами.
Нет, то не горных круч случайный гость – козел
И не лесной олень с ветвистыми рогами…
Не зверь, а человек в лесу неспешно шел.
Приблизился старик. В пространство пред собой
Недвижный взор вперив, движеньем осторожным
Нащупывал тропу он посохом надежным,
Покрытым тонкою искусною резьбой.
Слепец… Один в пути… Закинут в лес судьбой…
И всё же дышит он покоем бестревожным:
Внимает он цветам и травам придорожным,
И птицы говорят ему наперебой.
По вьющейся тропе легко ступают ноги;
Сквозь ветви свет скользит по ткани белой тоги,
И веет на ветру седая борода.
Прохожий не терял невидимой дороги
И словно твердо знал, что выведут всегда
Слепого странника всевидящие боги.
Но вдруг слепой свернул у маленькой ложбины,
Где юноша лежал, и вниз по бугорку
Спускаться стал к нему. Навстречу старику
Тогда пошел Нарцисс, почтив его седины.
Согнули странника прожитые годины –
Немало, видно, бед знавал он на веку:
Страданья дней былых и долгую тоску
Нарциссу выдали глубокие морщины
И жалю взор блуждал, безжизненно-тупой…
Нарцисс, уже давно на трату чувств скупой,
Невольно тронут был приливом сожаленья.
И тихим голосом спросил его слепой:
«Сажи мне, девушка, до ближнего селенья
Дойду ли к вечеру я этою тропой?»
«Отец, – сказал Нарцисс, – поросшая травой
Тропа теряется, ты будешь беспрестанно…»
Но вмиг прервал старик, его туники тканной
Коснувшись у плеча рукою восковой.
«Что?.. Ты не девушка?.. Возможно ль!..
Голос твой Не голос женщины… Ты – юноша?!. Как странно!..»
И, словно поглощен заботою нежданной,