Разведчики молча слушают. Разведчик оценивает разведчика не по званиям и орденам, а по числу заданий в тылу врага, по времени, проведенному там, по сложности районов действий, по сделанному делу и боевому счету. Моржин выдерживает этот строжайший экзамен. Единодушный вывод — свой парень. Полноправный член братства закордонных разведчиков. Но годится ли он в командиры группы «Джек»? Это покажет будущее, покажут ближайшие дни.
Отделение саперов, закончив минировать поле, решает: то ли переночевать в полусожженном фольварке, то ли обследовать его? Немцы входят во двор. Один из них, присев, тасует колоду карт, предлагает камрадам сыграть в скат или доппелькопф. По команде Моржина разведчики забрасывают гитлеровцев гранатами — «феньками» и, топча карты, выпавшие из мертвой руки, выбегают со двора, отходят в лес.
Ночью Моржин проводит группу мимо лесного лагеря какого-то немецкого полка, запоминая для передачи в «Центр» эмблемы этого полка, нарисованные на многочисленных путевых указателях.
— Кажется, он неплохо ходит по карте, — шепчет Ваня Черный Мельникову, то и дело проверяя по компасу азимут движения.
Тот не отвечает. Еще рано делать выводы. Этот щеголеватый москвич командует группой, но еще по-настоящему не принадлежит к ней. Ведь у этой пятерки неделями и месяцами вырабатывалось чувство общности, ткалась сложная сеть связей и взаимоотношений. Каждый из этой пятерки до конца узнал самого себя и всех остальных в группе. Имя этой пятерки «Джек». И незримо идут в ногу с пятеркой пятеро погибших или пропавших без вести товарищей, которых он, Моржин, совсем не знал. То, что Моржин — бывалый разведчик, охотник за «языками», клетнянец, лишь первая связующая нить. Он сам все еще чувствует себя почти чужаком. Эту отчужденность он ощущает даже, когда все молчат. Пока есть два молчания — молчание «Джека» и молчание Гладиатора. Слишком по-разному прожили «Джек» и Гладиатор последние дни июля, август, сентябрь, октябрь, первые девятнадцать дней ноября. Здесь день по напряжению ума и сердца равнялся месяцу. Моржину еще долго надо ходить с группой след в след, спать бок о бок, драться локоть к локтю, чтобы до конца стать своим.
… В короткой рукопашной схватке с немецким патрулем бесследно пропадает Ваня Овчаров, Иван Черный, или Иван Второй.
Ему было 27 лет. Он называл себя ровесником Октября. Родился в Каменске, под Саратовом. Когда отец и мать умерли с голоду, Ваню и трех его братьев отправили в детский дом, в Караганду. Ваня окончил восемь классов, с девятнадцати лет работал монтажником и бригадиром на Балхашском медеплавильном заводе. Потом этот крепкий рабочий парень воевал с белофиннами, освобождал Западную Белоруссию. В 41-м со своей 27 танковой дивизией отступал от границы. Немцы дважды объявляли уничтоженным его полк — под Новогрудком и под Климовичами. Когда полк в третий раз встал на пути танков Гудериана к Москве, Овчаров попал в плен. Работая в лагере военнопленных шофером, он связался с белорусскими партизанами, бежал в разведгруппу Бикицкого, стал разведчиком, смелым, находчивым, выносливым. Он давно потерял счет всем тем переплетам, в которых побывал. И вот — пропал, погиб.
— «И вот вам результат, — угрюмо пробурчал Мельников, — опять пятерка негритят!»
Вечером Толя Моржин перезарядил автоматный рожок, счистил от первой копоти новенький «ППС» и, сев под елку, написал первую радиограмму. Невеселое это дело — в первой же радиограмме сообщать о гибели товарища.
И не было для Ани и Зины печальнее и горше работы, чем выстукивать на ключе, посылать в эфир извещение о гибели друга.
В эти долгие недели в Неметчине Аня «играла» на ключе с самым разным настроением. Словно чеканя ритм победного марша, передавала важные разведданные. Будто исполняя бурное рондо, второпях, во время короткого привала, просила, требовала, умоляла «Центр» прислать груз с боеприпасами. Теперь же, поникнув, с плечами, придавленными горем, с глазами, полными слез, мешавшими ей видеть колонки цифр, выстукивала она медленный, скорбный реквием, сообщая Большой земле, штабу, родным Вани Овчарова о гибели разведчика.
Ваня Овчаров, этот красивый черноволосый парень, был всегда почти молчалив и печален. Аня знала, что у него оставалась жена в Караганде, но Ваня почему-то никогда ничего не рассказывал о ней. Словно хранил какую-то грустную тайну. И теперь никто никогда не узнает, что за тайну хранил Овчаров…
Целую неделю ведет Моржин группу на запад из «Ильменхорста» в укрепрайон «Летцен». Теперь их опять пятеро.
То дождь, то снег. Ветер с Балтики стонет в верхушках мачтовых сосен. Органными трубами гудит темный бор. Вот за полотнищами дождя и железная дорога Ангербург — Даркемен. Но в лесу почти столько же солдат 4-й армии вермахта, сколько и деревьев. Днем трижды проходят мимо разведчиков подразделения пехоты и фольксштурма, но никто из немцев не обращает на них никакого внимания, принимают, что ли, за своих. Рядом — ставка Гитлера. По шоссе снуют штабные машины, бронированные черные «мерседесы» с генеральскими флажками на крыльях и трехзначными и даже двухзначными эсэсовскими номерами. А разведчики знают: чем меньше номер, тем ближе хозяин машины к Гитлеру и Гиммлеру, которые разъезжают на машинах № 1 и № 2. Размечтался Ваня Мельников — а вдруг появится бронированный черный «мерседес» с пуленепроницаемыми голубоватыми стеклами и номером «СС-1»? Машина фюрера. Тогда уже разведчики не посмотрят на запрет, наложенный начальством на диверсии, пустят в ход последние гранаты…
Ночью группа переходит «железку» Даркемен — Ангербург, днем скрывается в небольшом лесу у Норденбурга, в тех самых местах, связанных с разгромом русских войск в 1914 году, о которых рассказывал капитан Крылатых.
И тут лес кишмя кишит солдатней в касках и сизо-голубых шинелях. «Королевские тигры», полосатые шлагбаумы, щиты с надписью «Ферботен».
Моржин держит совет, хладнокровно, обстоятельно обсуждает положение — в любую минуту немцы могут обнаружить группу, уничтожить ее, продукты опять кончились, разведку в этом районе вести невозможно.
На семьсот километров раскинулся советско-германский фронт от Балтийского моря до Карпат. И надо же было «Джеку» угодить «за пазуху к фюреру»!
Мельников предлагает махнуть на юг, прямо мимо ставки фюрера, перейти границу Восточной Пруссии, выйти в Польшу.
— Нам приказано оставаться здесь! — непреклонно отвечает Моржин.
— Но задание мы выполнили и перевыполнили, — возражает Зина.
— Здесь мы погибнем без пользы! — соглашается Аня с Мельниковым и Зиной. — А в Польше у нас много друзей. Я поляков хорошо знаю!
Моржин скрепя сердце пишет радиограмму: «Все члены группы — это не люди, а тени. За последние недели они настолько изголодались, промерзли и продрогли в своей летней экипировке, что у них нет сил держать автоматы. Все сильно простужены. Одежда перепрела. Патронов осталось по 30 штук. Просим сбросить груз, разрешить выход в Польшу. Иначе мы погибнем».
НА ПОРОГЕ «ВОЛЧЬЕГО ЛОГОВА»
Ночью Зина принимает радиограмму «Центра» Гладиатору.
«Погода нелетная. Груз сбросить не можем. Вам разрешается выход в Польшу. Ведите разведку на пути. Примите все меры к сохранению людей».
Командованию ясно: группа пропадет, если ей не разрешить выход в Польшу, — прогноз погоды скверный, из-за метеорологических условий долго не удастся перебросить воздухом продукты. Майор Стручков часами просиживает над картой. Удастся или не удастся группе выйти в Польшу?
Ночами пятерка идет по топким берегам Мазурских озер, рощами ольхи и клена, болотами, в которых батальонами и полками погибали тридцать лет назад солдаты генерала Самсонова… Шумят о чем-то старые сосны — свидетели тех боев.
На пороге «Волчьего логова» «Джек» засекает вражеские оборонительные рубежи, и Аня и Зина выстукивают радиограммы с ценными разведданными о семидесятикилометровом оборонительном поясе Мазурских озер.
И здесь укрепления еще не заняты войсками вермахта. Значит, все эти войска стянуты гитлеровским командованием к фронту. Значит, у Гитлера не хватает солдат, чтобы занять укрепления в прифронтовой полосе. Значит, немцы в Восточной Пруссии скрывают не только свою силу, но и свою слабость — силу своих укреплений и слабость своей обескровленной на советской земле армии, которая явно не сможет в полной мере воспользоваться этими укреплениями…
Группа «Джек» однажды обнаруживает в лесу толстый, многожильный кабель, тянущийся из ставки Гитлера.
— Это может стоить нам жизни, — задумчиво говорит Толя Моржин, — но я предлагаю перерезать этот кабель. Что скажете?
— Крылатых и Шпаков, — отвечает Ваня Мельников, — сказали бы: «Резать!» Значит, решаем единогласно: «Резать!»
И группа «Джек» режет шестью финками кабель, соединяющий ставку «великого магистра» и его «капитула» под Растенбургом со штабом главного командования сухопутными силами в Ангербурге.
Самого Гитлера, хотя этого и не знают разведчики, уже нет в «Волчьем логове». Совсем недавно, 20 ноября, он вылетел в Берлин. Но ставка еще действует. Разведчики видят, как за лесом приземляются и взлетают тяжелые четырехмоторные «кондоры», сопровождаемые истребителями «Ме-110».
Поздним вечером, проходя мимо «Вольфсшанце», Аня и ее друзья видят: за серым озером Добен, там, где за черными соснами спрятан в землю железобетонный череп — бункер Гитлера, угасает кровавый закат… Зина грозит кулачком — озеру, соснам, ставке. Скоро, скоро поползет из своего логова смертельно раненный, издыхающий волк, чтобы сдохнуть в берлинской берлоге…
Затерявшаяся в мрачном лесу пятерка разведчиков, а вокруг — вся махина Третьего рейха во всей своей беспощадной мощи, дивизии СС и панцирные армии вермахта, фельджандармы и два миллиона пруссаков. Неравный бой. Но бой продолжается уже четвертый месяц…
Куда ни посмотришь — всюду надолбы, межи, эскарпы, «зубы дракона». Таких мощных укреплений «Джек» еще нигде не видел. Целую ночь, до утра, идут разведчики по краю огромной клыкастой пасти дракона. Вернее, волка, чье логово совсем близко. Восточная Пруссия — верхняя челюсть этого волка.