и на шоссе, и все умолкает. Но через минуту слышится тяжелое прерывистое дыхание, трещат сучья — группа захвата быстро приближается с «языком». Впереди — Шпаков и Мельников волокут своего немца…
Капитан вскакивает. Приподымается с земли с пистолетом в руке Аня… Из-за моста, раскалывая ночь, внезапно гремит залп. Стреляют из шмайссеров и винтовок. Разрывные пули визжат и рвутся, ударяясь о стволы и сучья сосен. Зеленые и красные трассы прошивают черную хвою над головой. Сверху дождем сыплются иглы, ветки, кусочки расщепленной коры. Едко пахнет кордитом…
Первым падает капитан. Разведчики бросаются наземь за сосны, огнем автоматов заставляют немцев залечь. Но почему капитан упал как-то боком, задев сосенку, и лежит ничком, не двигаясь и не стреляя? Что с командиром? Что с тобой, Павел?.. К нему подползает Шпаков. Аня трогает рукой еще теплое лицо. Шпаков трясет капитана за плечо, поворачивает его на спину, расстегивает пальто — рубашка и пиджак залиты кровью. Пуля пробила грудь над самым сердцем. Кровь бьет из раны тугими толчками…
У Ани перехватывает горло, когда она видит, как Шпаков быстро снимает с капитана полевую сумку.
— Возьми пистолет! — говорит он. — Отходи, ребята!
Аня подхватывает автомат, выпавший из рук капитана, сцепив зубы, бьет нескончаемой очередью по частым вспышкам выстрелов за мостом…
Последними, отстреливаясь, отползают Раневский, Зварика и Тышкевич.
Разведчики отходят, оставив навсегда капитана Крылатых. Хорошего, умного, смелого командира.
Капитан Павел Крылатых родился на берегу Вятки, а погиб в двадцать шесть лет на берегу Парве. Он был одним из первых советских воинов, окропивших своей кровью вражескую прусскую землю. Дорогой ценой заплатила группа «Джек» за попытку перейти мост через реку Парве.
Немцы долго бегут по пятам. Преследователи налегке, а разведчики с тяжелым грузом. Ребята берут у радисток сумки с батареями. Аня передает Зварике свой ТТ, оставив себе вальтер капитана… Немцы нажимают, стреляя наугад, пуская осветительные ракеты. Их призрачный льдисто-белый свет то и дело настигает разведчиков. Когда гаснут ракеты, предельно сгущается ночная темень, приходится замедлять бег… А смерть — за плечами. Смерть — в трескотне разрывных над головой…
Аня бежит, петляя меж сосен, бежит, уходя от погони, за Шпаковым, бежит, глотая пересохшим ртом горячий воздух, и никак не может поверить, что нет и никогда не будет больше «Джека».
«Что же случилось у моста? — размышляет на бегу Коля Шпаков. — Нет, капитан не сделал ошибки. Такие неожиданные стычки в тылу врага — дело обычное. Или «языка» возьмешь, или свою голову отдашь…»
Гибель командира — тяжкий удар по группе. Но ничего не поделаешь, теперь за командира он, Николай Шпаков — «Еж». В такие минуты, когда сваливается на плечи тяжелая ответственность, невольно заглядываешь в себя, оглядываешься на всю свою жизнь…
Николай вырос в семье сельских учителей в деревне Запрудье на Витебщине, отличником окончил 4-ю среднюю школу в Витебске. Решив стать инженером, поступил в Московский авиационный технологический институт. По физике и математике был первым студентом. Война застала его на третьем курсе самолетостроительного факультета. В самом начале июля сорок первого он добровольно ушел в армию, храбро дрался, стал кандидатом в члены ВКП(б). В двадцать лет командовал взводом. В ноябре сорок первого попал в плен, бежал, скрывался на родине от немцев. С весны сорок второго стал подпольщиком. Его называли героем витебского подполья. Шпаков устраивал дерзкие диверсии на железных дорогах Витебск — Орша и Витебск — Полоцк, похищал оружие со складов вермахта, снабжал разведданными партизанскую бригаду Бирюлина, потом сам возглавил в Витебске подпольную группу, командовал разведгруппой под Минском… Только в июне сорок четвертого вышел он из вражеского тыла вместе с Зиной Бардышевой. На отдыхе и переподготовке пробыл неполных два месяца… А теперь вот снова — командир группы.
Эх, Павка, Павка! Ушел Павка, не попрощавшись ни словом, ни взглядом, не успев даже осознать, что умирает. Погиб, оставив ему восемь разведчиков-десантников и немыслимо трудное задание, за которое теперь он, Николай Шпаков, в ответе.
В квартале, засаженном в два яруса елками, группа, круто повернув вправо и назад, отрывается от преследователей. Немцы, освещая лес ракетами, уходят все дальше на север. Мельников, орудуя саперной лопатой, минирует след группы миной-противопехоткой, потом посыпает его табаком. Поразмыслив, Шпаков принимает дерзкое решение, свое первое на этом задании командирское решение: снова выйти к Парве, найти брод или лодку, в то время как немцы наверняка будут думать, что разведчики ушли на север, глубже в лес.
По пути к реке Шпаков вновь и вновь повторяет про себя задачу группы «Джек». Он помнит наизусть этот длинный приказ: 1) установить контроль за железнодорожными и шоссейными перевозками; 2) определить состояние и пропускную способность железнодорожного транспорта и состояние линий связи; 3) организовать систематический захват «языков»; 4) освещать наличие и состояние оборонительных рубежей;
5) освещать сосредоточение войск на этих рубежах;
6) освещать сосредоточение техники, вооружения, боеприпасов, горючего, продовольствия и других видов снабжения; 7) своевременно вскрыть мероприятия противника по подготовке к химической войне; 8) осветить намерения противника по дальнейшему ведению операций.
Для того чтобы установить контроль за перевозками, надо выйти ближе к железной и шоссейной магистралям. В этой Пруссии, как видно, придется полагаться на визуальное наблюдение, а не на показания местных жителей. И ясно, что с первоначальным планом легализации «Лебедя» под видом русской беженки в каком-нибудь здешнем городе — об этом мечтал Павел Крылатых, к этому поначалу готовили Аню — ничего не выйдет без документов. Этих документов нет, а чтобы изготовить их, потребуется уйма времени. Надо захватить образцы, переслать на Большую землю… Нет, «Лебедь», видно, так и останется лесным диким «Лебедем». Что-то ждет впереди группу «Джек»? Собственно, группы с таким названием больше нет, как нет Павки. Есть группа «Еж». Но Шпаков хочет, чтобы в честь погибшего командира группа по-прежнему называлась псевдонимом ее первого командира.
Аня хорошо понимает, что творится в Колиной душе. На ходу, в темноте, она берет его за руку, выпаливает первое, что пришло в голову:
— Ничего, Коля! Александру Невскому было двадцать два года, когда он разгромил немцев на Чудском озере. А тебе уже двадцать три!..
Коля с благодарностью отвечает ей пожатием руки. Уверенно находит он на небосклоне тускло-желтый огонек путеводной звезды «Джека» — Сатурна.
На этот раз группе везет. Пока немцы разыскивают разведчиков в лесу, пока эсэсовцы мчатся на машинах и мотоциклах к деревне Ендрайеп из Инстербурга и Тильзита, Ваня Мельников находит на пустынном берегу Парве, на песчаной прогалине в густом ивняке, старую, рассохшуюся шлюпчопку. Нет весел, но это не беда — Ваня срезает финкой молодую сосенку. Шест готов.
Но не затонет ли эта фрицевская душегубка на середине плеса? Сначала Ваня перевозит Аню, Раневского, Тышкевича и Зварику. Остальные прикрывают переправу, лежа на берегу. Воду, быстро наполняющую лодку, Генка вычерпывает ржавым дырявым ведерком, от которого пахнет рыбой.
— Не шуми! — говорит ему Раневский.
— Быстрей! Потонем! — торопит Мельникова Зварика, наполняя водой фляжку' за бортом.
На середине залитого лунным светом плеса Мельников едва достает до дна своим сучкастым шестом. Ваня сидя орудует дрыном, цепляет им прусский месяц в черной реке. Лодку заметно сносит по течению. Вода в лодке поднимается все выше. Не хватает еще сейчас немцам появиться!.. Но все кончается благополучно. Четверка высаживается, залегает в ивняке лицом к речке, чтобы прикрыть второй рейс. Ваня, вычерпав воду, возвращается за остальными. А зеленые и красные ракеты над лесом вспыхивают все ближе, все ярче. Похоже, немцы опять напали на след группы…
Аня лежит в кустах. Глухо колотится сердце. Ко лбу липнут потные волосы. Она снимает с головы берет, сует в карман. Остыть бы немного. Так и кинулась бы сейчас в эту Парве.
Все в Ане онемело. Как в тот день, когда Сещу облетела весть: «Полицай Поваров подорвался на партизанской мине!» По улице поселка медленно тащилась подвода. Из-под рогожи, из-под драного, в бурых пятнах, тряпья торчал разодранный взрывом сапог, другого не было. Ни сапога, ни ноги. Под колесами шуршали в грязи желтые листья, и сещинцы, глядя вслед, ворчали вполголоса: «Собаке собачья смерть!»
Как горевала тогда Аня, как страшно было ей встать на место Кости Поварова — руководителя сещинского подполья.
А Павла Крылатых они даже не похоронили… Второй раз теряет Аня командира. Столько уже погибло на войне замечательных парней, таких, как Костя Поваров, таких, как «Джек». И никто, кроме Центра, их пока не знает… Аня достает пистолет капитана и крепко сжимает его в руке. Меняя при лунном свете обойму, она не видит красной точки предохранителя: из глаз льются теплые, соленые слезы. Так ни разу на своем последнем задании и не выстрелил из «вальтера СС» капитан Павка Крылатых…
Рядом, ведя наблюдение, шепотом переговариваются ребята.
— Не пойму, — говорит Генка, — искали нас немцы или ненароком там оказались?
— Жаль, что пришлось убрать «языка», не допросив.
— Может, Аню запеленговала какая-нибудь ближняя часть? — гадает Зварика, срезая финкой прутья ивняка. — Эх, зря капитан велел последние известия слушать!
— Зря или не зря — этого мы никогда не узнаем, — со вздохом заключает Раневский. — Задним умом-то мы все крепки…
Ваня Мельников последним вылезает из лодки. Если развернуть лодку носом по течению и вытолкнуть на середину плеса, то ее унесет в Лаукнен, и, если не прибьет к берегу, к утру выплывет она в залив Куришес-гаф. Но у Вани Мельникова иной расчет — затопить лодку. И Ваня, выхватив финку, продырявливает днище… Зварика, соорудив веник, заметает следы на песчаной отмели.