тут прошли кабаны… Вот на тропке кто-то раздавил под ногами сушняк. Кто? Когда? По окурку сигареты, по характеру следа нетрудно определить — до последнего дождя тут прошли свои, немцы…
Стой! А это что? На первый взгляд через старую грунтовую дорогу вдоль просеки прошел один человек с юга на север. Но отчего у этого человека такой большой, широкий, расплющенный след? Нет, этих немцев-следопытов трудно обмануть! Здесь прошла, ступая след в след, группа из восьми-девяти человек, потому их общий след и получился деформированным, глубже нормального. Это замечает молодой охотник-эсэсовец. Другой охотник — пожилой эсэсовец — видит и кое-что другое: каждый след отпечатался «наоборот», не каблук, а носок получился глубже и четче… И прошла эта группа через дорогу часа два-три назад, еще до росы…
«Лесорубы» идут дальше, отыскивая след разведчиков. В оттопыренных карманах рабочих комбинезонов — гранаты и пистолеты…
…Под утро 26 августа группа «Джек», вновь благополучно перемахнув через «железку», располагается около деревни Вайдляукен. Все устали и мгновенно засыпают, но на рассвете часовой — Ваня Мельников — будит разведчиков.
— Что такое? — спрашивает Шпаков, хватаясь за автомат.
В лесу слышится какой-то свист, трели.
— Соловьи, — отвечает с бледной улыбкой Ваня Мельников. — Прусские соловьи!
По лесу идут густые цепи, офицеры и унтера сверляще и заливчато свистят в командирские свистки. Идет не одна цепь, как в прошлый раз. Идут три разноцветные цепи — впереди черномундирные эсэсовцы и местная жандармерия в рыже-зеленых мундирах, за ней — солдаты-гренадеры в сизо-зеленой форме, третья цепь — снова эсэсовцы в черном. Собачьего лая не слышно. Только свистки да команды, передаваемые, по уставу слева направо.
В лесу под Инстербургом снова идет охота на людей. Самая азартная и опасная охота. Но азарт — это для эсэсовцев. Солдаты и жандармы больше думают об опасности. Охота на человека намного опасней охоты на медведя или даже на тигра. Ведь ни у медведя, ни у тигра нет ни автомата, ни гранат, ни мин. И потому гренадеры, узнавшие на русском фронте, почем фунт лиха, и пожилые жандармы жмутся друг к другу, обтекая густые ельники и сосняки, разрывая цепь.
Шесть утра.
— Сколько часов до захода солнца? — тихо спрашивает Зина.
— Четырнадцать с половиной, — отвечает Шпаков.
— Не робей! — подбадривает ребят Шпаков. — Эсэсовец — молодец против овец…
Над лесом низко парит небольшой самолет.
Судя по свисткам и результатам визуального наблюдения, лес прочесывают до полутора тысяч солдат и жандармов. Их ведут местные немолодые эсэсовцы — члены охотничьего союза СС. Эти идут молча. Ни криков, ни свистков. Они готовы к рукопашной — чуть выдвинуты из ножен кинжалы с костяными ручками, расстегнуты кобуры вальтеров и парабеллумов. На боевом взводе автоматы и новенькие автоматические карабины.
И все же огневая мощь у «Джека» в месте прорыва выше. На этом и строит Шпаков свой расчет, применяя испытанную тактику белорусских партизан. Первым делом он подбирает наиболее выгодное место для прорыва — неглубокий овраг, почти перпендикулярный наступающим цепям, засаженный частыми рядами молодых елок и высокими соснами. Затем ждет, пока парный разведывательный дозор — Мельников и Овчаров — возвращается, высмотрев самое слабое звено в растянутой поперек оврага цепи.
— Лучше всего прорываться левым краем! Разрыв десять метров!
— Приготовиться! — шепчет Шпаков бескровными от волнения губами.
Все ближе и ближе немцы. Вот уже мелькнула за елками фигура с черным, как кочерга, автоматом в оголенных до бицепсов руках… Разведчики лежат клином: впереди Шпаков, за ним Зина, Аня. Слева и справа, прикрывая радисток, по трое разведчиков. Группа похожа сейчас на предельно сжатую стальную пружину.
Аня — бывшая подпольщица, а не партизанка, у нее нет опыта лесных боев. Ее так и подмывает вскочить и бежать сломя голову от смертельной опасности. Но такое бегство — верная смерть, перестреляют, как куропаток. Главное — не терять голову, а то потеряешь ее навсегда…
«Ти-ти-ти-та-та!» — тихо выстукивает Шпаков ногтем по рожку автомата.
Немцы все ближе и ближе… Все тоньше и ненадежнее стена хвойного лапника, отделяющая разведчиков от эсэсовцев. Аня обменивается с друзьями прощальным взглядом. Ведь шансов на удачу немного. И потому в этом быстром взгляде — и дружеское подбадривание, и неизъяснимая тоска. Может, убьют, а может, ранят. Только бы не плен… Аню от нервного возбуждения бросает то в жар, то в холод.
— Вперед! — негромко командует Шпаков.
Нет, на этот раз им не удастся незаметно проскользнуть сквозь поредевшие зубья стального гребня. Вон дернулся автомат в руках эсэсовца, блеснули под кромкой каски белки округлившихся злых глаз… Он валится, срезанный очередью Шпакова…
В неистовую минуту прорыва все решает быстрота и натиск, верный глазомер, стрельба без промаха по мгновенно появляющейся и исчезающей цепи. Девятка клином таранит цепь, стреляя на бегу сразу из семи автоматов и двух пистолетов. Растянутая цепь эсэсовцев не успевает сомкнуться. Смолкает враз стрельба, исчезают «лесные призраки», скорчившись, лежат под елками почти в упор расстрелянные эсэсовцы. Еще не смолкло гулкое эхо в лесу, а потревоженную тишину вновь раскалывает грохот стрельбы. Это эсэсовцы, замыкая цепь, открыли огонь друг по другу…
Всего несколько минут уходит у преследователей на то, чтобы навести порядок, а девятка уже незаметно проскользнула в образовавшиеся две большие бреши в цепях жандармов и гренадеров. В лесу раздаются крики, свистки, парит над кронами сосен вертолет, а Шпаков, перемахнув с группой в другой квартал леса, петляя, заметая следы, подбирает для «Джека» новое «лежбище». Аня падает на землю, глотая ртом воздух, прижимая руку с пистолетом к груди, в которой бешено колотится сердце.
Мельников лежа меняет диск в автомате. По распаленному лицу струится пот.
— А против молодца эсэсовец и сам овца! — шепчет он, тяжело дыша, и на мокрых от пота губах неожиданно вспыхивает улыбка, ликующая улыбка воина, только что обманувшего смерть.
Разъяренные эсэсовцы поворачиваются кругом и снова идут цепью. Час уходит у них на то, чтобы прочесать два соседних квартала. Затем черная цепь снова слепо надвигается на разведчиков. Эсэсовцы прижимают группу к шоссе. К счастью, это не то шоссе» вдоль которого занял оборону главный заслон. План «охоты на куропаток» уже сорван, но и эта дорога оцеплена и простреливается пулеметным огнем. Шпаков, однако, отлично знает тактику карателей еще по партизанским боям в белорусских лесах. Он и не думает о прорыве через шоссе. Когда в хвое над головой начинают щелкать разрывные, «Джек» вторично и вновь без потерь таранит наступающую черномундирную цепь и снова пропадает в лесу.
К восьми вечера, перед самым заходом солнца, эсэсовцы тесным кольцом окружают измотанных разведчиков. За ними — гренадеры и жандармы. Но сжать кольцо им не удается. Теперь все решают минуты. «Джек», заняв круговую оборону в яме на месте вывороченной бурей сосны, с отчаянным мужеством дотемна отбивается гранатами, отстреливается, экономя каждый патрон, а затем, собрав последние силы, в третий раз, ведя разящий огонь, с разбегу прорывает оцепление и бесследно пропадает в ночи.
На первом привале Ваня Мельников, вслепую перезаряжая в темноте автоматный рожок, говорит, тяжело дыша:
— Жаркий выдался денек! Здорово поиграли с фрицами в кошки-мышки. Зато уж отоспимся всласть…
— Пойдешь на «железку»! — жестко говорит Шпаков, ощупывая разодранный острым суком рукав.
— Что?! — удивляется Мельников. — Да убей — не пойду! Нема дурных!..
Если бы Шпаков пригрозил Мельникову, стал хвататься за оружие, Мельников уперся бы, стоял на своем. Но Шпаков только сказал тихо:
— Спи. Тогда пойду я!
— Возьмите меня с собой! — подает голос Аня. Но ей никто не отвечает.
Мельников молчит, сердито посапывая.
Из-за туч ненадолго выглядывает полная луна.
— Ладно, Коля! Извини… Нервы… Когда идти?..
— Пойдешь после радиосеанса, когда подберем место для лагеря.
Аня отстукивает радиограмму. Передав разведсводку, Шпаков вновь просит подготовить для группы груз, но теперь он в первую очередь требует боеприпасы, хотя все в группе голодны, полураздеты и полуразуты. За день «Джек» расстрелял почти треть патронов.
Во время радиосеанса Шпаков выставляет дозорных — не исключено, что у карателей имеются радиопеленгаторы.
В ответной радиограмме Центра сообщается: «Благодарим за ценную информацию. Продолжайте разведку на железной дороге. В ближайшие дни ожидается нелетная погода. «Хозяин».
Аня слушает Москву: восставший Париж выдворил последних нацистов, наши освободили Кишинев, Румыния повернула штыки против Германии.
С 26 августа в районе действий группы «Джек» начинаются почти ежедневные прочесы. «Джек» умело маневрирует, маскируется, отрывается от врага, кочует по лесному лабиринту. Зина так ослабла, что разведчики уже давно поочередно несут шестикилограммовую сумку с батареями и все ее вещи, кроме рации. У запасливой Ани остается горсть мятых ржаных колосков в кармане. Она делит их, и разведчики медленно жуют спелые зерна, выплевывая колючие ости, от которых саднит и пухнет язык. Два дня проходят совсем без еды. У Зины — сильный жар. Аня лечит ее стрептоцидом из походной аптечки. Аня тоже выбилась из сил. Долгие часы живет она в мучительной полуяви-полусне. У двух ребят основательно расстроен желудок — они глотают последние таблетки дисульфана, запивая их темно-рыжей от настоя хвои болотной водой… В мешках становится почти совсем пусто. Аня обматывает бельем патроны и котелок, чтобы не бренчали в походе… Снова погоня. И снова «Джек» идет, идет наперегонки со смертью…
Хмуро поглядывают разведчики на небо, затянутое низкими, разорванными балтийским бризом серыми тучами: когда же наконец настанет летная погода?
Может, завтра им повезет и ветер разгонит тучи? И все они — Аня, Мельников, Овчаров — напряженно припоминают заученные еще в раннем детстве народные приметы о погоде.