яка давит, а?
Конечно, понимал Гордеев, что просто дурака валяет «важняк», но малый прилив ревности все же испытал. Видно, этого и добивался Турецкий. Насладившись смятением на лице Юрия Петровича, сменил тему, став серьезным.
— Был я по твоему делу. Сегодня на Краснопресненской состоялся большой хурал, поэтому удалось переговорить сразу с несколькими нужными людьми. Минюст сделает свое представление, а вот реакция куратора показалась мне далеко не однозначной. По-моему, Юра, там, в Белоярске, какой-то очень нехороший узел завязывается. Здесь что-то знают, но делают вид, будто они в стороне. Ну списывают на региональные сложности. Выборы ведь всегда вносят в общество нервозность. А нынешний их губернатор кому-то сильно нужен в Москве, понимаешь? Вот и игры вокруг него несколько двусмысленные. Как это у китайцев-то? Пока тигры дерутся, мудрая обезьяна сидит себе на дереве и наблюдает. А уже после драки развешивает свежие шкуры на ветках. Вот, говорит, чего можно добиться простым терпением. Да, кстати, ты Славку-то расспроси насчет этого Толубеева. Он его хорошо знает. Мы тут уж перекинулись, пока тебя не было. Так Славка его Азефом назвал. Помнишь, был такой классический пример провокатора? Вот-вот. Замечен, как говорится, и неоднократно. А баба-то хорошая? — поинтересовался безо всякого перехода. — Поди, успел уже?
Гордеев резко нахмурился.
— Молчу, молчу, — миролюбиво вытянул обе руки перед собой Турецкий. — Я просто к тому, что, будь на твоем месте, ни в жисть бы не удержался. Ну, валяй, твое дело молодое, — вздохнул со значением и поднялся, но, вместо того чтобы уйти на кухню, наклонился над Юрием и сказал негромко: — Я обсудил с Костей и «пальчики». Потом позвонил Эду Черногорову. В общем, он вызовет к себе в качестве свидетеля твоего журналиста и вынет из него душу. Как это он умеет. Нельзя ж оставлять без последствий, верно? Ну а возбуждать новое дело, я думаю, — значит затянуть проблему до бесконечности. Не надо возбуждать. Он согласился. Имей в виду. Пусть будет кое-кому сюрпризом. — Выпрямился и закричал: — Эй, молодежь! Вы долго собираетесь нас мучить? Я с утра не жрамши! Сколько можно?
И отправился на кухню — торопить.
А Гордеев задумался о сказанном. Вроде бы ничего особенного и не сообщил сейчас Александр Борисович, но ведь он и не любит разжевывать и вкладывать в рот слушающему уже готовую кашицу. Сам умный, соображать должен. Намек дать — другое дело. Указать более верную дорожку, если остановился перед выбором, — тоже. Но думать ты должен сам. Он и так уже за сегодняшний день сделал немало. И главное здесь вот что: сам факт озвучен в высоких сферах, теперь никто не сможет сказать, что не знал, не слышал. Ясно стало, что развернувшаяся борьба в Белоярске не есть только результат их собственных, внутренних, местных разборок, а что она направляется отсюда, из Москвы. Особая заинтересованность вице-премьера, которого Турецкий назвал куратором данной отрасли, тоже указывает на то, что выборы губернатора в Сибирском крае кое-кому менее важны, нежели игры вокруг «Сибцветмета». И в центре этой борьбы — Алексей Евдокимович Минаев. Точнее, его производство. И если его потребовалось срочно, любым способом, убрать с дороги, чтоб не путался под ногами, — а такой вариант напрашивался сам, — то, значит, времени у заинтересованных лиц оставалось совсем немного, а именно время и является в данной ситуации решающим фактором. Мол, хоть и на время с глаз долой, да мы успеем, а если человека потом и оправдают, тоже беды не будет. Время — вот что самое главное.
И что же имеется в сухом, как говорится, остатке? А то, что, если Минаев выйдет на волю в ближайшие дни, у кого-то что-то здорово сорвется! Вот в чем соль…
И речь здесь вовсе не о губернаторских выборах, нет! До них еще скакать и скакать. А как иногда говорит наш добрый друг и отчасти учитель Сан Борисыч? А говорит он так: во всех нынешних убийствах, во всех криминальных разборках, во всем, связанном с кровью и грязью, одна основа — экономическая. Простая жажда власти — это уже из области преданий, этакая макбетовщина. А нынче во главе любого угла — деньги, экономика, а уже от них — и власть…
А еще очень пришелся по душе Гордееву совет Турецкого относительно допроса Елисеева. Тут тоже имелась своя тонкость. Если бы с таким предложением к Черногорову обратился Юрий Петрович, это выглядело бы не очень этично. Хотя и абсолютно справедливо по отношению к предателю Женьке. Но, видно, Сан Борисычу не надо было объяснять некоторых истин, он сам все понял. А два следователя, особенно если они в самом деле уважают друг друга, всегда могут договориться, не осложняя жизни адвокату. Так что получалось, что инициатива исходила вовсе и не от Гордеева, уж тут он может не прятать глаза. А вот для Евгения это будет чувствительная оплеуха. Ну и пусть теперь сочиняет наиболее приемлемые для себя версии, он юрист, придумает…
Меркулов, весь цветущий с морозца, появился, когда народ в застолье уже успел и принять и закусить. Денис — на правах младшего — отправился встречать в прихожую и оттуда поманил Гордеева.
Костя кивнул приветливо и, раздеваясь с помощью Дениса, сообщил самое главное, как он заметил, чтобы потом уже не возвращаться к вопросу.
— Нехорошо, конечно, что человек лишние два-три дня проведет в неволе, но ты можешь завтра съездить к своему клиенту, отвезти передачку и сказать, что дело практически в шляпе.
Гордеев просиял: вот что бывает, когда у тебя столь высокие покровители! Да и вообще, если тебя окружают хорошие люди…
— Если твой Минаев не станет настаивать на сатисфакции, а я полагаю, она ему совершенно ни к чему в данный момент, дело будет прекращено без всяческих последствий. А если его все же обуревает жажда немедленного мщения, что ж…
— Думаю, совсем не обуревает, — отрицательно затряс головой Юрий Петрович. — Я ведь уже беседовал с ним. У него совсем о другом мысли.
— Ну и хорошо. Тогда ты в понедельник со всеми своими выкладками — то, что у понятых добыл, актами экспертиз и прочим — изволь прямо с утра прибыть в Московскую горпрокуратуру, к Прохорову. Он тебя примет, посмотрит — я попросил, и даст согласие следователю прекратить уголовное дело в отношении Минаева за отсутствием события преступления. Ну а остальные проблемы пусть уж решаются в ведомственном порядке. Устраивает вас такой вариант?
— Константин Дмитриевич! — Гордеев прижал обе ладони к груди. — Просто не знаю, как и благодарить!
— А вот это — пустое. Саня уже успел сообщить тебе свое мнение?
— Конечно, первым делом.
— Вот и делай выводы, Юрочка… Да, пожалуй, и клиента своего предупреди, что пока нам удалось отбить разве что предварительный удар. Ну, пойдем. Что-то к ночи аппетит разыгрался, не знаю, к добру ли?…
Костю встретили с восторгом. Раздвинулись и освободили самое почетное место — возле Галочки, это чтобы она ухаживала за Меркуловым. А с другой стороны Гордеева, на правах хозяина дома, бесцеремонно оттеснил от гостьи Грязнов-старший, с вызовом при этом поглядывая на Юрия Петровича. В шутку, конечно. А Галочка, видно было, уже давно почувствовала себя как рыбка в воде. Все ей нравилось, от всего она была в восторге, все за ней почтительно ухаживали, причем наперегонки и без передышки.
— Ну чего? — наклонился к нему Турецкий.
Гордеев показал большой палец. Галя, похоже, поняла, о чем речь, и просияла. А Юрий Петрович лишь одобрительно кивнул ей.
— Так, ребятки, дорогие мои, — поднял рюмку с коньяком Меркулов и жестом требуя тишины, — за что пьем сегодня?
Вопрос был кстати, потому что Гордеев и сам давно уже хотел спросить, но как-то забыл.
— Ну, нехристи! — прямо-таки в отчаянии откинулся на спинку стула Вячеслав. — Да вы что, и впрямь некрещеные, что ли? Завтра же Благовещение!
— Вячеслав! — чуть не поперхнулся Меркулов. — Ты в себе? У тебя как с этим делом? — Костя покрутил пальцем у виска. — Благовещение — всегда в апреле!
— Ну оговорился! — вовсе не смутился Грязнов под общий хохот. — Я хотел сказать: Богоявление.
— А ты-то к нему какое отношение имеешь? — настаивал Костя.
— То есть как? — опешил Вячеслав. — Так ведь же праздник! Крещение Господне! А на Крещение я всегда! Вот и морозы опять же!..
Словом, объяснил. И все поняли, что событие, собравшее друзей в застолье, действительно важное и в дальнейшем публичном обсуждении вовсе не нуждается…
Все покатилось по привычным рельсам, причем разговоры шли в основном деловые, хотя всякий раз кто-нибудь напоминал, что здесь не служебный кабинет, а вовсе наоборот, но просто иных тем не было. Когда люди всерьез заняты своим делом, на посторонние пустяки, в общем-то, и времени не остается.
Несколько раз затрагивали и гордеевское дело, но в оптимистичных тонах. Грязнов дал краткую, однако достаточно емкую характеристику Ивану Толубееву, упорно называя его Ванькой, будто он большего был недостоин. И время незаметно закатилось глубоко за полночь.
Первым это заметил Меркулов и пожелал проститься. Денис, как бывало обычно в подобных случаях, взялся лично довезти дядю Костю до его семьи.
Что касается прелестной гостьи, то Грязнов вдруг зациклился на мысли о том, что Юра с Галочкой должны остаться ночевать у него, благо квартира трехкомнатная и мест хватит на всех. Даже Турецкому, если пожелает тоже не рисковать по ночной Москве, да еще в подпитии. Гордеев наблюдал за купающейся в нежных взглядах, порозовевшей Галочкой, и ревность все больше и больше томила его. Он, хоть и выпил достаточно, полагал, что надо ехать домой. Тем более что перед мощными аргументами Вячеслава Ивановича редко кто вообще смог бы устоять. И Галя, судя по ее настроению, кажется, готова была согласиться и даже уговорить его самого.
Но тут Гордеев решительно уперся, даже потребовал от Грязнова таблеток «антиполицая», но это — на всякий случай, потому что за рулем он себя чувствовал всегда прекрасно. Да, впрочем, если по правде, то не так уж и много выпил, помнил же, что ночевать хотел дома. Короче, провожая гостей — Турецкий решил-таки остаться, — Вячеслав с игривой насмешливостью не преминул шепнуть Гордееву на ухо: