— В новой школе сложно, меня не знают еще, но… скоро узнают, я позабочусь…
Я улыбнулась:
— Ты как будто угрожаешь… А не может быть так, что мальчики тебя просто побаиваются, тем более, что ты можешь и в нос?..
— Вы так считаете? Кстати, может быть…
Еще несколько встреч мы обсуждали школу, мальчиков и девочек, а также то, что можно было бы назвать ее «имиджем». Пару раз говорили о ее отношениях с бабушкой.
А я на примере этой семьи с удивлением убедилась в том, что способы приспосабливаться к миру вовсе не обязательно передаются по наследству, даже если у всех одни и те же проблемы. Все члены этой семьи тонко чувствовали уязвимость своих и чужих чувств, у всех был развит альтруизм. Аристократическая прабабушка, попавшая под жернова революции, нашла в себе силы «примириться с людьми и Богом», ее дочь ставила на развитие «бойкости» в себе и детях, внучка вдруг закрылась во вновь возродившейся аристократической отгороженности от мира… И каждая из них пыталась научить детей своему способу, видя, что и у них та же самая проблема. Поэтому предлагала и даже навязывала свой способ решения. И вот правнучка снова изобрела свое — кинулась в атаку на мир, надеясь прошибить головой все стены непонимания между людьми. И заработала на этом невротическое расстройство…
Со временем наши встречи принесли пользу. По словам девочки, она стала меньше «наезжать» на парней из класса, они начали ей звонить, а один даже пригласил «погулять». Панические атаки и бессонница тоже исчезли.
Мы расстались на самой дружеской ноте.
Мне очень хотелось еще раз поговорить с матерью девочки, но приглашать ее на прием казалось неправильным. Ведь я работала с девочкой, а она на прямой вопрос прямо ответила: «Маму — не надо. Я сама».
Могла ли я сделать что-то еще? Наверное, да, но я этого не сделала. Догадываетесь почему? Я надеялась: может быть, она придет сама. Она не пришла. Теперь, спустя много лет, я почти уверена, что она тоже хотела бы продолжить наш разговор. Но — увы! — ей тоже было неловко сказать мне об этом.
Глава 14Все по Фрейду?
— Вы, часом, не психоаналитик? — подозрительно спросил меня интеллигентный мужчина с седыми висками.
— Нет, нет, что вы! — открестилась я. — Ни в коем разе не психоаналитик. Я совершенно обычный консультант.
— А какими методами вы пользуетесь? — продолжал он допытываться.
— Да так, знаете, с бору по сосенке… — я неопределенно помахала в воздухе пальцами и перешла в наступление. — А ребенок-то ваш где?
— Я без нее, она не знает, — мужчина сгорбился в кресле. — Извините меня. Просто я уже обращался… Если я решусь рассказать, вы поймете… Мне трудно говорить словами. Я, видите ли, математик и больше привык формулами… — он мужественно пытался шутить.
— Я слушаю вас, — сочувственно произнесла я, уже видя, что его проблема и вправду не из простых.
Математик помолчал, собираясь с мыслями или с духом. Я не торопила его.
— Я плохо схожусь с людьми — это раз, — наконец сказал он. — Я был женат четыре раза — это два.
Все-таки математики очень странные люди, непрофессионально подумала я.
Первые три брака математика были недолгими. Если я правильно поняла ситуацию, мужчина попросту женился на всех женщинах, с которыми вступал в интимные отношения. Польщенные дамы выходили за него замуж, потом обнаруживали его полную незаинтересованность во всем, что не касалось формул и матриц, и тихо (или громко) уходили туда, откуда пришли в его большую, но темную и запущенную квартиру на Васильевском острове. Потом математик долго жил один. Его немудреное хозяйство вела почти глухая пожилая женщина, которая приходилась ему дальней родней. О степени тогдашней незаинтересованности математика в происходящем в обыденном мире можно судить по нижеследующему обмену репликами:
Я: «Эта тетушка… она тогда жила у вас?»
Математик: «Гм-м… Жила? Возможно. Я ее иногда видел… иногда не видел… Может быть, она куда-то уходила? Не знаю! Простите, если это важно, я боюсь вас дезинформировать».
Зато последний его брак оказался счастливым — без дураков. Надежда была сотрудницей факультета, матерью-одиночкой с трудной судьбой. Они часами разговаривали на кухне, точнее, говорила в основном она, а он просто смотрел на ее лицо и иногда подавал реплики, как в театре. Они гуляли по городу. Она обновила его гардероб, заставляла его прямо держать спину, и на него стали засматриваться женщины-коллеги. Ее одиннадцатилетняя дочка стала называть его папой через четыре месяца после того, как они переехали к нему. Он дарил ей кукол и бантики, потому что не знал, что еще можно подарить девочке. В куклы она уже не играла, бантики не носила, но смеялась и висла у него на шее.
Возможно, Надежда была больна уже тогда, когда они поженились. Но примерно через полтора года стало ясно, что надежды практически нет. Во всех смыслах. Искать так долго, чтобы почти сразу расстаться! Он, наверное, умер бы вместе с ней, если бы не Светлана. Она спасла его. Они вместе горевали по Надежде, и вместе выжили.
Теперь Светлане пятнадцать. Она поразительно похожа на мать, но намного красивее ее. И веселее. И жизнерадостнее. Он показал мне карточку — девушка и вправду была эффектна и выглядела на фото несколько старше своих лет.
— Я — ее отец, — как заклинание, повторил мужчина. — Она — моя дочь. Надежда, умирая, просила меня позаботиться о ней.
— Вы заботитесь, — сказала я. — Красота — это от природы. Но Светлана не была бы веселой и жизнерадостной, если бы вы плохо выполняли завет Надежды.
— Почему вы не спрашиваете?! — крикнул мужчина и сжал руками виски. — Вы же учились, проходили в институте этого чертового Фрейда и уже должны понимать! Они спрашивали все время! Что я чувствую, когда она ко мне прикасается?.. Она всегда была очень ласковая, но после смерти матери ей особенно не хватало прикосновений… О чем я думаю, когда она моется в ванной? Когда она сидит на диване перед телевизором в этих своих обтягивающих трусах и этой странной майке, которая больше похожа на лифчик… Она еще ребенок и ничего не понимает. После смерти матери она просила, чтобы я ложился с ней на диване и стоял за дверью туалета — ей было страшно одной. Они просили меня описать все подробно! Они говорили, что это нормально и я не должен испытывать чувства вины! Вы слышите?! — Нормально!!!
— «Они» — это психоаналитики, к которым вы обращались? — спросила я.
Он кивнул, как-то разом обессилев, и прошептал:
— Мне пятьдесят лет. Я — ее отец. Вы понимаете?
— Да, — сказала я. — Понимаю.
Я не могла послать его еще к одному психоаналитику, хотя это и была откровенно их епархия. Я не могла действенно изменить ситуацию, ведь у девочки никого не было, кроме него. Я должна была ему помочь. Но как узнать, что на самом деле происходит?
— Не бойтесь, — на пробу сказала я. — Светлане ничего не угрожает.
— Почему вы так думаете?! — он жадно вытянул шею, глаза, как я и ожидала, зажглись надеждой.
— Потому что она — ваша дочь. Вы любили ее мать. И еще вы — умный, сильный, интеллигентный человек, мужчина. К тому же математик. Никаким инстинктам вас не одолеть.
Вот если бы Светочка была какой-нибудь хитрой формулой… — я пыталась шутить. — Он улыбнулся. — И, кстати, пришлите ко мне Свету… Да не пугайтесь вы! Я поговорю с ней о чем-нибудь нейтральном… Если что-то проявится, дам вам знать…
— Спасибо вам за поддержку, — с чувством сказал математик, уходя. — Мне было важно это услышать. Конечно, я справлюсь.
Светочка села в кресло и тихо заплакала. Тушь текла черными струйками. Я с симпатией думала о психоаналитиках: послать бы и ее к ним гоже!
— Это я во всем виновата! — сказала девочка. — Я — дрянь! А папа страдает!
— Нет! — сказала я, ожидая чего-то страшного.
— Вы ничего не знаете! — горячо возразила Светочка. — Я в блоге выкладываю, а они все мне советы дают…
Я прикрыла глаза от ужаса. Где они, психоаналитики, с их вопросами?! У меня просто не поворачивался язык.
Светочка истолковала мое молчание как однозначно осуждающее и снова заплакала. Потом начала икать.
— Я его нарочно дразню, понимаете?! — сквозь слезы и икоту выкрикнула она. — Я вообще-то дура, а теперь у меня знаете сколько в блоге френдов… Я же на маму похожа, а папа добрый и… такой… Он вчера валидол на кухне пил… А вдруг он из-за меня умрет?! Ну что вы молчите?! Вы вообще про Фрейда читали?
Только колоссальным усилием воли мне удалось сдержать нервный смех…
Со Светочкой мы поговорили по душам. Она обещала больше не дразнить папу-математика, а направить интересы своей бурно пробуждающейся сексуальности на сверстников. Даже если ей придется из-за этого расстаться со всеми интернет-друзьями, с любопытством наблюдающими за фрейдистскими перипетиями этой истории… Папа, в конце концов, дороже!
Глава 15Вернуть сына домой
Эти две семейные истории прямо напрашиваются на то, чтобы их рассказывали парой, хотя и пришли они ко мне в разное время, с разницей в несколько лет. Я предлагаю их для обсуждения потому, что, хотя мне и удалось помочь семье в одном из случаев, я до сих пор не очень уверена в правильности моей трактовки событий. Предлагаю поразмышлять вместе.
— Я понимаю, они богатые, вот его туда и тянет все время. — Женщина не поднимала глаз и понуро рассматривала узор на ковре в моем кабинете. — Где мне с ними тягаться!
— А нужно тягаться? — удивилась я, сделав ударение на последнем слове.
К этому моменту я уже знала семейную ситуацию и проблему, с которой мать-одиночка Анжелика пришла ко мне.
Они с самого начала жили вдвоем с сыном Витей — отец мальчика оставил мать после ее отказа сделать аборт и более на семейном горизонте не показывался. Бабушка с дедушкой каждое лето забирали Витю к себе — в маленький городок в Пермской области. Анжелика работала в проектном институте и еще брала работу на дом — в раннем детстве Витя много болел, и прорва денег уходила на лекарства, массажи и консультации специалистов. На личную жизнь и развлечения времени и сил у Анжелики не оставалось категорически. Потом ситуация со здоровьем сына, по счастью, выправилась, а к пятому классу у Вити обнаружились явные способности к математике, о чем Анжелике и сообщила классная руководительница. «Подумайте серьезно, — сказала она. — Наша школа — увы! — слабая. Надо дать мальчику шанс». Анжелика не оставила без внимания слова педагога. В седьмой класс Витя подготовился с помощью матери и, сдав сложный экзамен, поступил в престижный математический лицей.