Опять Ира. Рассказываю, как работала в зоопарке, в цирке шапито, об экспедициях на Дальнем Востоке. Слушает. Контакт — напряженнее некуда. Психологи называют это «раппортом».
— Ира, — не выдерживаю я. — Этот табачный конвейер — действительно то, чего вы хотите от жизни?! Есть же еще…
Подается вперед.
— Вы думаете, я не понимаю, о чем вы говорите?! Все понимаю. Вы говорите про мечту. Да, ее нет. И не было никогда. И ни у кого вокруг меня не было — у подружек, у родни, во дворе. Вот, вы первая о ней говорите, если не врете для красоты, конечно. Но если бы вот я, допустим, хотела бы доктором стать или там инженером, наверное, еще прежде пошла бы учиться. Так ведь нет ничего. И ума нет — учителя-то не врали. Но… Вот вы иначе выбрали. Хорошо. Мне двадцать семь лет. Я сейчас Ксюшу ращу и маме помогаю — брата еще три года до армии тянуть. Скажите мне: «Ирка, брось к черту свою табачную фабрику, иди в никуда, без ума, без денег, без поддержки, за мечтой — может, и прорвешься!» Я, может, и пойду. Скажете, а?!
В зеленых глазах злой, отчаянный свет. Все лицо — вызов. Кривятся накрашенные лиловой помадой губы.
Мы долго молчим — несколько минут. Новый пролетариат вообще хорошо держит паузу. Это его коронный номер, как у Джулии Ламберт из «Театра» Моэма. Жизнь как пауза.
— Не скажу, — отвечаю я. — Ты это хотела услышать? Нельзя прогнать за мечтой. Каждый решает сам.
— Я хотела услышать другое, и вы это знаете, — отвечает Ира. — Но вы правы, конечно, каждый — сам за себя. Все равно — спасибо вам, что время на нас с Ксюшкой тратили. И — прощайте.
Больше я Иру никогда не видела.
А новый пролетариат по-прежнему приходит ко мне регулярно.
Глава 43О неудачах
Все, о чем я пишу, происходило в реальной жизни. И на самом деле работа практического психолога состоит в основном из неудач. Когда-то (уже довольно давно, приблизительно после десяти лет работы) я, по привычке бывшего научного сотрудника, попробовала прикинуть свою эффективность, то есть посчитать процент людей, которым мне реально удается помочь. А также определить причины, по которым не удается помочь остальным. И вот что у меня получилось.
Из всех людей, которые ко мне обращаются сами или приходят по направлениям других специалистов, приблизительно половина вообще не понимают ни сути процесса психологического консультирования, ни того, что я им говорю, ни того, что они сами здесь делают. И выходят из кабинета с более или менее выраженным недоумением: чего это вообще было-то? Причин несколько:
1. Я слишком завысила планку в оценке интеллекта посетителя.
2. Использовала не тот слой языка, не попала в систему кодировок (например, в беседе с представителями той или иной молодежной субкультуры).
3. Не разгадала и не учла чего-то очень важного в структуре личности (например, связанное с религией или со скрытой фобией).
С годами я, конечно, совершенствуюсь. Например, когда я разговариваю с подростками на их диалекте, мои собственные дети тихо «балдеют» — с ними я всегда говорила русским литературным языком. А цитирование суфистских притч или вольное толкование Нового Завета стало моим коньком. Но — увы! — успех измеряется всего несколькими процентами. Вероятно, в улучшении результатов решения проблем пациента существует некий предел. За которым возможно лишь эмоциональное постижение и передача собственных пожеланий и советов.
Идем дальше. Из той части пациентов, которая меня услышала, половина не собирается и изначально не собиралась ничего делать. Они сходили к психологу, так сказать, отметились — и все. Помните, как Айболит лечил заболевших зверей? — «И всем по порядку дает шоколадку, и ставит, и ставит им градусники!» Так вот я в этой ситуации, несомненно, градусник. Хотя мои посетители этого сорта обычно по природе добры и любят провозглашать мои усилия «шоколадкой», благодаря на прощание приблизительно такими словами: «Спасибо, доктор, было очень интересно!»
Из тех, кто услышал и настроен действительно хотя бы что-то предпринять, половина поняли меня неправильно и начали делать нечто вызывающее изумление, с трогательной уверенностью, что «так психолог сказал». Причин опять же несколько. Кроме моих недоработок, сюда включаются и всем известные механизмы переноса, замещения, вытеснения и т. д. Плюс прошлый опыт, «поперечность», противодействие, желание сделать наоборот, свойственное русскому характеру, и обыкновенный пофигизм (договорились, что они будут делать нечто каждый день по 10 минут, а они делают раз в неделю и полтора часа — вызывая у ребенка нервное истощение и стойкое отвращение к процессу). Потом приходят и говорят: «Вот, мы все сделали, как вы сказали, получилось то-то…» — а я только за голову хватаюсь: «Когда я такое говорила?!»
И, стало быть, из оставшейся части (всё поняли правильно и приступили к правильным действиям) у половины просто не получается, или они не доводят дело до конца: не хватает ума, настойчивости, терпения, силы воли и т. д. Иногда вмешиваются обстоятельства. Например, с ребенком занималась бабушка, а у нее случился инсульт, или — родился младший ребенок, ушел из семьи отец — изменилась вся архитектоника семьи — стало не до визитов к психологу.
У кого хорошо с арифметикой, тот уже приблизительно прикинул процент. Для прочих скажу — получается совсем немного. Много меньше, чем хотелось бы.
Ну вот. А оставшимся я, конечно, помогла. Если с самого начала или позже, в процессе работы, правильно поняла проблему, подобрала адекватные методики и пошла по правильному пути ее разрешения…
А иногда людям надо, чтобы их просто услышали…
И мне тоже.
Честное слово, я стараюсь…
Глава 44Еще раз о детской одаренности
Иногда я годами живу спокойно и с этой проблемой вообще не сталкиваюсь. То есть, разумеется, регулярно приходят мамы и даже папы, уверенные если не в гениальности, то, по крайней мере, в глубокой талантливости своего ребенка, и приводят тому всяческие доказательства: а вот он в четыре года нарисовал, а вот она в пять лет уже читает, и воспитательница сказала, и в детской обучалке-развивалке все так удивились, когда он… Хотят получить от меня подтверждение своим надеждам, иногда (нечасто) пройти какой-нибудь тест. Часто спрашивают, как развивать несомненно имеющийся талант еще и еще, чтобы, не дай бог, не упустить время…
Я никого из них не разубеждаю. Все дети талантливы, конечно, кто бы спорил. И ваш — тоже. Честно говорю, что, по моему мнению, любое не медицинское тестирование маленьких детей, в общем-то, фигня, потому что индивидуальный разброс темпов и вариантов нормального развития в первые годы жизни такой, что предсказать по результату тестов что-нибудь наверняка очень трудно, если не невозможно. Даже огурцы на грядке, посаженные в один день, созревают не одновременно, а дети все-таки не огурцы. Но если вы настаиваете, то я, конечно, могу… Обычно родители не настаивают. Но что же такое ранняя одаренность? Существует ли она вообще или это просто результат продуманного воспитания и развития ребенка? Безусловно, существует.
Вот как это видится мне, с моей практической «колокольни». Хотя я вполне готова к тому, что кто-то со мной решительно не согласится. Обсудим.
Раньше всего (фактически на третьем году жизни) проявляет себя художественная одаренность. Рисунки такого ребенка по технике соответствуют возрасту, но эмоционально богаты — за ними стоит «странно взрослое» видение мира, явно опережающее возраст. Иногда художественно одаренные дети используют удивительную палитру красок — фактически «говорят цветом». Еще один признак ранней художественной одаренности — дети стремятся рисовать практически всегда и везде. Это их язык, которым они могут сказать о себе и мире гораздо больше, чем словами.
Чуть позже (четвертый, пятый год жизни) выявляется ранняя музыкальная одаренность. Мне доводилось видеть четырехлетнего ребенка, который с пластинки запомнил и воспроизводил целиком (!) рок-оперу «Юнона» и «Авось». Другой ребенок в пятилетнем возрасте сам выучился подбирать на пианино несложные мелодии песен, которые слышал по телевизору. Здесь та же закономерность — эти дети стремятся петь и музицировать как можно больше, отлучение их от этой возможности — урезание существенной части их мира, против которого они активно протестуют.
Значительно позднее (видимо, уже после завершения процесса формирования межполушарной асимметрии), приблизительно к девяти-десяти годам, становится заметным раннее развитие… даже не знаю, как правильно сказать: может быть, математических способностей, но вернее — повышенной склонности к логическому мышлению и системному постижению мира. В этом смысле несомненно правы те педагоги, которые говорят, что для усиленного изучения математики детей надо отбирать уже после окончания начальной школы.
Вне всякого сомнения, существует еще и общая ранняя одаренность. Причем двух типов.
С одной стороны, это — «Филиппки». Именно они сами выучиваются читать по перевернутым папиным газетам, решают задачи и выполняют задания, решительно не соответствующие их малому возрасту. «Филиппков» иногда надо даже слегка подтормаживать, возвращая им детские радости и способы реагирования на мир. Их явно ускоренное развитие со временем войдет в нормальное русло, а привычка быть «вундеркиндом» может сыграть с ними дурную шутку.
Второй тип общей одаренности — дети, которые с самых ранних лет находят нестандартные решения к стандартным задачам. Есть такой стандартный вопрос в тесте на школьную зрелость (для шестилетних детей): определи сходство и различия (морковка и картошка, мяч и апельсин и т. д.). У меня для развлечения детей есть такая пара: Баба-Яга и самолет. Обычно дети легко находят сходство (оба летают), а вот различия формулируют по-разному, впрочем, почти всегда логически привязываются к теме «живой-неживой». И вот как-то раз шестилетний ребятенок заявляет мне: сходство — оба летают, различие: самолет летает на бензине, а Баба-Яга — на силе человеческой фантазии. Каково? Одаренность этих детей требует бережно