— Я не подвержен слащавой сентиментальности, — проговорил чуть смущенно Хозяин, — но в тот день, когда будет принят ваш идиотский закон об уничтожении собак, во всем мире раздастся жалобный плач маленьких детей — детей, скорбящих о ласковых защитниках и товарищах по играм, которых они любили всем сердцем. А еще будет миллион мужчин и женщин, чьи жизни разом станут пустыми, одинокими и безрадостными. Разве эта война приносит не достаточно слез и горя, чтобы вы приумножали их, убивая наших собак? И кстати говоря, разве служебные собаки не достаточно подвигов совершили в Европе, чтобы гарантировать справедливое отношение к их собратьям, оставшимся дома?
— Все это нагромождение сентиментальной чепухи, — провозгласил Глюр. — Все до последнего слова.
— Верно, — с готовностью признался Хозяин. — То же самое можно сказать обо всем, что по-настоящему ценно в нашей жизни.
— Помните, какие у меня были отменные собаки, — сказал Глюр, заходя с другой стороны. — Они стоили, в пересчете на штуку, дороже, чем собаки любого питомника в стране. Шикарные собаки у меня были. Вы наверняка помните того красавца мраморного колли и…
— И вашу редкостную прусскую овчарку? Или это была простофильская овчарка? Та, которую вам продал человек из Чикаго за тысячу сто долларов, — подсказал Хозяин, пряча усмешку. — Я помню. Я их всех помню. И что?
— А то, — возобновил свою речь Глюр, — что никто не сможет обвинить меня в том, будто я не делаю того, к чему призываю других. Свою важную кампанию я начал с того, что избавился от всех собак, которыми владел. Поэтому я…
— Ага, — согласился Хозяин. — Я читал об этом месяц назад в вашей местной газете. Среди ваших собак началась чума, и вы, вместо того чтобы позвать ветеринара, стали лечить их каким-то своим методом. И они все погибли. Какое невезение! Или вы специально так сделали? Ради своего важного дела? Мраморного колли особенно жаль. Он был…
— Ну, я вижу, с вами говорить бесполезно, — с раздражением выдохнул Глюр, тяжело поднялся и заковылял к машине. — Я весьма разочарован, потому что, честно признаюсь, считал вас менее тупоголовым и более патриотичным, чем эти мужланы.
— Ничуть не менее, — жизнерадостно согласился с оценкой Хозяин. — Ничуть, и страшно этому рад.
— Тогда, — подвел итог Глюр, залезая в автомобиль, — раз вы такого мнения об этом деле, нет смысла звать вас на маленькую скотоводческую ярмарку, которую я провожу через неделю. Средства от нее пойдут в том числе и в Лигу Экономии Провизии, знаете ли. А вы, как я понял, не поддерживаете…
— Лигу я поддерживаю всей душой, — заверил его Хозяин. — Карточка Лиги вывешена в нашем кухонном окне. Мы вступили в ее ряды и продвигаем ее идеи повсюду, где только можно, вот только собак ради нее не убиваем. Но в программе Лиги ничего такого нет, как вы и сами прекрасно знаете. Расскажите подробнее о ярмарке.
— Это мероприятие для соседей. — Глюр все еще дулся, но упустить возможного участника своей ярмарки он никак не мог. — Соберем сколько-то местной скотины. Будет кубок и розетка для лучшего представителя по породам и обычные ленты для второго и третьего мест. Взнос — три доллара за каждого животного. Всего один класс на породу. Допускаются только животные, выращенные самими участниками. Вход на ярмарку пятьдесят центов. Основной доход пойдет Красному Кресту. Я предложил для проведения южный луг в «Башнях» — тот самый, где проходила специальная выставка собак. И еще выделил сто долларов на организацию. Судить будет Микельсен.
— Крупным скотом я не занимаюсь, — сказал Хозяин. — Моя маленькая Буренка — единственная породистая телка, которую я вырастил. Сомневаюсь, что на ярмарке она займет хоть какое-то место, но готов привезти ее хотя бы ради того, чтобы список конкурсантов был подлиннее. Пришлите мне бланк заявки, пожалуйста.
Когда автомобиль Глюра запыхтел прочь, Лэд уныло поплелся к дому. Он был недоволен и несчастен. Отыскать запах человека, которого он загнал на дерево, не составило труда. Колли прошел по его следам через кустарник и лес, пока они не вывели его к шоссе.
И там он был вынужден остановиться. Еще будучи щенком, он выучил границы Усадьбы так же хорошо, как знали их Хозяйка и Хозяин, и твердо усвоил, что сфера его полномочий лежит внутри этих границ. За ними он не вправе преследовать даже самого опасного нарушителя. Шоссе для него было вне досягаемости.
Вот почему Лэд постоял-постоял у обочины и медленно повернул обратно. Погоня окончена, но гнев его не иссяк, и запах чужака навсегда остался в его памяти. Этот человек коварно проник на территорию Усадьбы, и ему удалось сбежать безнаказанно. Вот какие мысли крутились в собачьей голове…
Животноводческая ярмарка и в самом деле оказалась совсем немногочисленной, зато проводилась она среди чудесных пейзажей. По двум сторонам большого заливного луга на берегу реки Рамапо выросли временные загоны. Третья сторона ограничивалась чем-то вроде зрительной трибуны под навесом. Поросший деревьями берег реки служил границей с четвертой стороны. В центре луга веревками выгородили судейскую площадку, чтобы потом класс за классом заводить туда скотину.
Над пасторальной сценой нависало архитектурное безобразие, известное под именем «Башни» — цитадель Хамилькара К. Глюра, эсквайра.
Свой увесистый капитал Глюр сколотил на Уолл-стрит — кривой улочке, которая начинается от кладбища и заканчивается в реке. Став непристойно богатым, он возвел в горах Рамапо чудовищно дорогой особняк и со всем усердием принялся опекать соседних жителей. Себя он стал называть «Фермер с Уолл-стрит», и этот титул приводил в восторг не только его самого, но и обитателей всего региона.
В этой сельской глубинке среди коренного населения издавна шло нескончаемое дружеское соревнование во всем, что касалось разведения домашнего скота и птицы. Лошади, коровы, свиньи, куры, даже немного овец — все это выращивалось на протяжении многих поколений в соответствии с принципами, которые каждый животновод определял для себя сам и которые, как был уверен каждый такой животновод, однажды приведут его к совершенству.
Любой владелец скотины или птицы имел собственные представления о том, как надо добиваться наилучших результатов. И единственным способом выяснить, какая из разнообразных теорий истинна, были местные животноводческие ярмарки. Вот почему воспринимались такие ярмарки как верховный скотный суд.
Свою деятельность в округе мистер Глюр начал с похвальной цели превзойти всех во всем. Душой и сердцем отдался он производству скотины, а поскольку личной теории о разведении животных у него не имелось, он тут же ею обзавелся. Вообще на выработку убеждений в этом деле требовался многолетний опыт, которого у мистера Глюра не было, но он ловко преодолел этот недостаток, покупая за границей призовое поголовье и выставляя его на ярмарках, где остальные участники показывали доморощенных бычков и кур.
Как ни странно, этот способ не принес ему популярности среди фермеров. Еще более странным было то, что и его достижения на ярмарках никак не хотели расти. Судьи упорно вручали ему ленты за второе или третье место, а заветную синюю розетку присуждали собственнику или заводчику какой-то сугубо местной породы.
Спустя долгое, долгое время до Глюра стало постепенно доходить, что узколобые селяне считают неспортивным приобретать призовой скот и выставлять его как свой собственный. Примерно в то же время в образцовых просторных хлевах поместья «Башни Глюра» у недавно привезенных из-за границы коров родились три теленка. И вместе с ними родилась новая идея Глюра.
Никто не сможет отрицать, что эти телята выращены им самим. На свет они появились в его поместье от его собственных чистокровных коров. Трио новорожденных представляло три породы. По своей родословной и основным характеристикам они были вне всякой конкуренции. На этом и строился план, разработанный для участия в местной ярмарке доморощенного скота. Наконец-то, думал Глюр, он дождется заслуженного признания!
Местные жители избегали Глюра после одной собачьей выставки, на которой он попытался выиграть небывалый приз, установив для конкурса такие условия, которые не смог бы выполнить ни один участник, кроме вывезенного Глюром из Англии чемпиона мраморно-голубого окраса.
Но фраза «доморощенная скотина» оказалась той наживкой, перед которой устояли лишь единицы из местных любителей-животноводов. И в день ярмарки в загонах топталось или мычало не менее пятидесяти двух голов стандартных пород.
Днем ранее работник поместья привел к месту проведения ярмарки единственного конкурсанта от Усадьбы — славную маленькую телку Буренку, о которой Хозяин говорил Глюру и которой, забегая вперед, не суждено было выиграть ничего более примечательного, чем ленту за третье место.
Раз уж зашла об этом речь, скажем, что лучший из трех телят Глюра завоевал всего лишь второе место, а все первые призы в этих трех породах получили два неприметных джерсийца, которые сами вырастили шесть поколений предков той скотины, которую привезли на ярмарку.
Утром в день ярмарки Хозяйка и Хозяин прибыли в «Башни Глюра» на единственном автомобиле Усадьбы. Лэд отправился с ними — не потому, что рассчитывал найти что-то интересное на животноводческой ярмарке, а потому, что предпочитал поехать куда угодно вместе с Хозяином и Хозяйкой, чем остаться дома без них. Он всегда и везде ездил вместе с ними.
Во время поездки случилась заминка, вызванная проколом шины. Ярмарка должна была вот-вот начаться, когда машина из Усадьбы наконец остановилась на краю зеленого луга. Хозяйка и Хозяин, сопровождаемые Лэдом, двинулись через луг по направлению к трибуне, заполненной зрителями.
Вскоре их заметили несколько знакомых и замахали со своих мест. Хозяин поместья пошел к ним навстречу. Одетый Прилично Случаю (как всегда, впрочем), мистер Глюр выглядел как помесь шотландца-погонщика с полотен Ландсира[10] и картинки из модного журнала.