– Пусть только Анменн со своей вечеринкой попробует обмануть наши ожидания! – воскликнул Руперт Бутройд, снимая очки в тонкой оправе, чтобы уже в пятый раз с тех пор, как мы отъехали с ним от отеля «Тадж-Махал», протереть запотевшие стекла. Пока он преодолевал расстояние в два шага от входа в отель до такси, его холщовый костюм кремового цвета успел промокнуть насквозь. – И, как я вам уже говорил, мисс Бенегал, исключая тот случай, если изготовители подделок крайне непрофессиональны – а вы уже успели убедить меня в противном, – весьма сомнительно, чтобы я сумел с полной уверенностью говорить о том, что коллекция мистера Анменна поддельная. И вообще, сам факт подделки представляется мне крайне маловероятным, принимая во внимание репутацию этого господина.
Руперт Теддингтон Бутройд в целом вполне приятный парень, несмотря на несколько странноватую внешность. При взгляде на его голову создавалось впечатление, что ее всю занимали мозги, а подбородок полностью отсутствовал, как будто кто-то медленно загонял клин ему в спину, чтобы заставить плечи подняться в постоянном жесте сомнения и нерешительности. Бутройд уже потратил массу времени на то, чтобы доказать мне, что я, как и большая часть плохо информированных представителей прессы, слишком упрощаю методы установления подделки, пренебрегая эстетическими критериями и предпочитая броские, но не такие уж надежные научные методы.
– Возьмите, к примеру, картины, восстановленные с чрезмерной тщательностью, – сказал он. – Те данные, которые мы получаем в результате чисто технического обследования с помощью инфракрасных лучей, приходится перепроверять обычному историку искусства. Журналисты придают слишком большое значение подписи и времени, когда эта подпись была поставлена. А ведь на самом деле многие художники довольно долго не подписывают свои работы.
Порой непростительно долго, пока не становится слишком поздно. Такой урок мне уже преподал отец.
– И потом, мисс Бенегал, существует некая разница в целях фальсификатора, копииста и истинного художника. Осознав это, искусствовед способен установить нечто такое, что, как правило, ускользает от внимания в ходе чисто технического тестирования.
– Что вы понимаете под разницей в целях?
– Настоящий художник в своей деятельности исходит исключительно из своего творческого "я" и потому может как угодно экспериментировать, он свободен и абсолютно ничем не связан. Фальсификатор же вынужден изо всех сил держаться за чужое, а иногда и чуждое ему творческое "я". А что касается копиистов, то во многих случаях технические методы обнаруживают лишь добросовестную попытку в точности восстановить исходное произведение, а отнюдь не намеренную фальсификацию. Меня часто приглашали для подтверждения подлинности миниатюр эпохи Великих Моголов, которые на поверку оказывались копиями XVIII столетия с патиной времени, но они создавались художником-копиистом абсолютно без всякого намерения кого бы то ни было обмануть. Обманщики приходили потом.
– А к золотым монетам и к медалям это тоже относится? Неужели существовало множество копий монет и медалей?
– Из тех монет, что когда-то наводняли Индию, до нашего времени дошли очень немногие, так как большая часть золотых и серебряных монет были переплавлены на разного рода ювелирные украшения. Ранние монеты, которые мы иногда находим, сделаны из бронзы. А бронзовые копии очень легко сделать из существующих монет методом «cire perdue». – Чувствовалось, что Руперт вошел во вкус. – В эпоху Возрождения многие художники, занимавшиеся изготовлением памятных медалей, предпочитали именно эту технологию. Позднее медали стали чеканить примерно таким же образом, как и монеты: разогретые металлические диски помещались между двумя штампами с нанесенным на них клише, и изображение выдавливалось на них с помощью ударов молота. Такой процесс позволял изготавливать большое количество изделий, чеканить их просто, без хитростей, как оловянных солдатиков.
– И невозможно определить руку какого-то конкретного художника, – добавила я.
Он кивнул.
– Это также, естественно, привело к разочарованию в массовом производстве. Художников стали больше интересовать исходные восковые модели, которые, будучи довольно редкими, приобрели большую ценность, чем их золотые копии.
– Доказательство того, что художник может разорвать путы предрассудков, привязывающих его к определенному материалу.
Но Руперта не так-то просто сбить с избранного им пути метафизическими замечаниями.
– По сути дела, – продолжал он, – интерес художников эпохи Возрождения к медалям был продиктован их увлечением античными монетами. И за доказательствами не надо далеко ходить, достаточно взять, к примеру, множество поддельных монет, отлитых такими специалистами, как Альбрехт Дюрер. И кто же, кто, я вас спрашиваю, – возопил Руперт, глядя поверх очков, из-за чего сразу же сделался похожим на сову, – станет жаловаться на то, что ему подсунули фальшивку работы Дюрера?!
Слушая излияния Бутройда, я надеялась, что он проявит необходимый педантизм по отношению к Просперу и Анменну.
– А как насчет подделывания скульптур, Руперт?
– Зависит от материала, из которого изготовлена скульптура, и от страны. Индийские скульптуры очень сложно классифицировать из-за того незначительного внимания, которое здесь придается авторству. В Индии, как правило, не стремятся к созданию таких абсолютно индивидуальных шедевров, как «Мона Лиза». Творения индийских художников больше похожи на микеланджеловского «Давида»...
– Но почему же на «Давида»?
Эхо, источник которого ускользал от меня. Неожиданно в памяти всплыл образ Сами.
– «Давид» воссоздавался несколько раз без утраты единства замысла. В классических римских и греческих творениях, так же, как, впрочем, и в индийских, образ одного и того же божества воссоздается в бесчисленных повторениях с едва заметными различиями в иконографии. Умелые фальсификаторы пользуются старыми холстами, истертым камнем, чтобы воспроизвести патину времени. Технически установить подделку легче всего тогда, когда имеется большое число тестируемых переменных: живописная основа, грунтовка, лак. Но в случае работы из камня вы имеете дело только с камнем. И потому с помощью технического тестирования в этом случае может быть сделано совсем немногое, ну, пожалуй, только просвечивание ультрафиолетовыми лучами, при котором любые переделки будут давать особое свечение, отличное от оригинала. Например, если кто-то нашел старую статую и решил переделать некоторые ее детали, чтобы увеличить цену. Кроме того, различные погодные условия влияют на скорость и меру старения произведений искусства. Вы помните, наверное, ту «бесценную» работу Модильяни, которую выловили из канала в Ливорно и которая оказалась плодом четырехчасового творчества каких-то студентов, использовавших для нее обычный булыжник из мостовой.
– Вы считаете, что статуя, находящаяся на открытом воздухе в стране с муссонным климатом, изнашивается быстрее, чем такая же статуя в лондонском музее.
– Именно так. Бронзу гораздо сложнее подделать. На появление патины на ней уходит значительно больше времени. Хотя современные разновидности бронзовых сплавов при воздействии на них соленого воздуха могут легко ввести в заблуждение.
Простых смертных, мог бы он добавить.
– Полезно помнить тот известный случай с «квинтэссенцией древнегреческого духа», как его именовали в течение столь долгого времени!
Я не поняла, о чем он говорит.
– Бронзовая статуя лошади, приобретенная нью-йоркским музеем «Метрополитен» в 1923 году, а в 1967 году объявленная подделкой с возрастом примерно в пятьдесят лет, – пояснил он. – Вы должны были об этом слышать!
– А что, если покупатель заподозрил, что произведение приобретено незаконным путем, – настаивала я, – но его аутентичность уже подтверждена вполне надежным экспертом-искусствоведом, не следует ли такому покупателю обратиться еще и за консультацией к техническому эксперту?
– Теоретически да. Но практически подавляющее большинство покупателей, конечно же, не станут этим заниматься. Тем более в том случае, если эксперт-искусствовед достаточно хорошо известен, а цена относительно невысока. Ну, если это только не вопрос страхования произведения искусства. При отправке на выставку, к примеру. Энтони Блант был одним из первых, кто ввел в практику тщательную проверку всей документации на произведение искусства...
– Энтони Блант? Предатель? – переспросила я.
Он пожал плечами.
– И выдающийся историк искусства при этом... В своих работах Блант подчеркивает, что аутентичность произведений искусства в наше время устанавливается прежде всего посредством подтверждения аутентичности представленной на них документации. И в эту документацию может входить все, что угодно, от личного письма до записи в дневнике. – Руперт печально улыбнулся. – А документацию, как вы понимаете, подделать всегда гораздо легче, чем само произведение.
– Итак, по-вашему, законный или незаконный, истинный или поддельный – это только вопрос наименования, – прокомментировала я его рассуждения. – И в конце концов, единственная цель выбора этого наименования заключается в том, чтобы спасти свою собственную задницу от позора.
Я вдруг почувствовала, что ключ к разгадке находится где-то поблизости. Теперь главное, что мне оставалось сделать, – найти нужный замок.
9
Для вечеринки у Анменна мой шелковый камиз зеленого цвета казался вполне подходящим туалетом. Черт с ними, с земными цветами, подумала я, нужно сразу переходить к цветам рептилий. Я подвела глаза, покрыла волосы гелем, превратив их в подобие черного шлема, и несколько минут простояла у зеркала, оценивая результат. Труп Элвиса в женском прикиде. Оставались еще серьги, те самые, которые мать прозвала «канделябрами», наследство, доставшееся мне от прабабушки, знак племени читраль, так же, как и мой характер. Из чеканного серебра с маленькими зеркальными стеклышками, они покачивались и позванивали, тяжелым каскадом свисая почти до самых плеч. Если бы я стала слишком быстро поворачивать голову, не исключено, что выбила бы ими кому-нибудь глаз. Придется, решила я, двигаться с грацией модели, рекламирующей новый шампунь.