– Хочешь, я этим займусь? – предложил Скотт.
Он избегал смотреть на Кейт, но она по-прежнему одаривала его своими очаровательными улыбками. Была ли она так уж опечалена потерей ребенка или переживала только за свою мать? Несмотря ни на что, в ней угадывалась радость, что скоро она заживет своей независимой жизнью в Эдинбурге. Без сомнения, она и дальше будет блестяще учиться и заведет кучу новых друзей. Сознание того, что очень скоро она уедет далеко от него, мгновенно вернуло Скотта к реальности. Ноги его больше не будет в Джиллеспи в те выходные, когда она станет туда приезжать, таким образом, их контакты сами собой закончатся. Пройдут годы, и он будет посмеиваться над этим влечением к ней, которое до такой степени выбило его из колеи. Каждый раз, когда он вспоминал тот сон, он чувствовал себя виноватым и очень на себя сердился.
– Мы пойдем с тобой вместе и уладим все дела насчет аренды, – обратился он к Джорджу, игнорируя полностью присутствие находившейся здесь же Кейт. – Назначь встречу и позвони мне.
Он надел куртку под пристальным взглядом Мойры.
– Уже уходишь?
– Мне пора домой.
Она сама проводила его до прихожей и открыла ему дверь.
– Значит, «дом» – это уже не здесь? – спросила она, подняв на него глаза.
– Здесь… Конечно же, здесь! Но мне завтра рано вставать. Утром у меня остались дела, которые я должен уладить, прежде чем пойти на винокурню, и я буду должен переодеться.
– Ты слишком уж много работаешь, Скотт.
– Зато я добиваюсь хороших результатов, только это сейчас имеет для меня значение.
– Хорошо, но подумай и о себе.
С тех пор как он поселился в Глазго, он все реже доверительно разговаривал с Мойрой. Он догадывался, что ей хотелось поговорить с ним о Мэри, узнать что-то о его личной жизни, а возможно, и задать какой-нибудь «неудобный» вопрос о Кейт. Желая предотвратить это, он прижал ее к себе и поцеловал в макушку.
– Если бы ты не зашел сегодня утром, я бы очень растерялась, оставшись одна с Амели. И, веришь ли, хотя я и не очень ее люблю, я действительно страшно за нее перепугалась.
– Я тоже.
– Ангус, должно быть, очень выбит из колеи.
Скотт кивнул, достал ключи от машины и уже встал на ступеньку, но потом вдруг обернулся и спросил:
– Как ты думаешь, он хотел этого младенца? Я имею в виду, хотел ли он его для себя, а не только чтобы порадовать жену? Горел ли он сам желанием иметь ребенка?
– Не знаю, – призналась она.
Они обменялись долгим взглядом, а затем Скотт сел в автомобиль. Возможно, с помощью алкоголя Ангус, как показалось Скотту, испытывал сейчас сложное чувство: одновременно и горе, и сочувствие жене, но и облегчение тоже. Но Ангус, очень скрытный в проявлении своих эмоций, редко признавался в чем-либо, поэтому Скотт не был твердо уверен.
Когда машина завелась, фары осветили белый фасад особняка. Скотт слишком хорошо знал свой дом, чтобы предаваться созерцанию его, однако он задержался на несколько секунд, чтобы окинуть дом взглядом. Типичная постройка викторианской эпохи с непременными колоннами, вытянутыми окнами и этой беседкой, венчающей крышу, куда так любила забираться Кейт, чтобы оттуда полюбоваться видом на море. Для Скотта, что бы ни случилось, особняк оставался его домом, родовым гнездом, домом предков, тех самых Джиллеспи, чьим единственным потомком он оставался. Может, ему и не хотелось ни с кем другим делиться своим статусом, но в одном он был твердо уверен: он никогда не желал, чтобы произошла трагедия, которая не миновала Амели.
Амели… Скотту вспомнился ее приезд сюда пять лет назад с тремя плохо воспитанными мальчишками и крошкой Кейт, такой потерянной и уязвимой, что, несмотря на неприязнь к остальным членам этого французского племени, которое ему навязали ни с того ни с сего, он, Скотт, всей душой привязался к девочке. Скотт не позволял братьям дергать сестру за косички и частенько привозил ее из школы. Вдруг он поймал себя на еще одном воспоминании: о том, как однажды встретил ее в парке, когда Кейт читала «Отверженных». Тогда состоялся их первый разговор, и она рассказывала ему о своем отце-англичанине, Люксембургском саде, парижской школе, а потом вдруг начала горько плакать. После чего, покраснев, она произнесла: «Вряд ли вы пришли в восторг от нашего приезда». И он ей ответил, что его чувства не имели никакого значения. Если бы он только мог представить тогда, если бы мог догадаться, что не пройдет и несколько лет, как он страстно влюбится в нее! И как только могут происходить на свете такие неожиданные вещи?
Окинув последним взглядом фасад здания, он дал задний ход. Когда-нибудь ему предстоит присутствовать на свадьбе Кейт. И если Нил Мюррей пришел слишком рано, то другой найдет более подходящий момент. Поскольку, и он это знал, Кейт питала к своему «братишке» большую привязанность, возможно, она попросит его стать ее свидетелем. Он дал себе клятву всегда оставаться ее другом и продолжать за ней присматривать, но только… издалека.
Не стоило и дальше игнорировать Кейт, как он это сделал сегодня вечером, ведь это только опечалило бы ее, хотя она и не могла догадываться об истинной причине его холодности.
Смирившийся, но принявший окончательное решение, Скотт решил навсегда изгнать Кейт из своих мыслей.
9
В последующие месяцы враждебность Амели к Скотту не прекратилась. Она сердилась, что он находился рядом в худший момент ее жизни, что был свидетелем ее боли и слез. Невозможно было забыть, как она вцепилась в его руку, как она нуждалась в нем в тот момент. Но хуже всего было то, что он так и остался единственным сыном Ангуса, она не смогла «скинуть его с трона», потому что ее тело и возраст предали ее, а другого шанса у нее не осталось. Она чувствовала себя рядом с ним проигравшим соперником, и сколько бы участливого внимания он ни проявлял к ней, это ее только сильнее раздражало.
Втайне она горячо оплакивала потерянного ребенка, но ей хотелось казаться сильной, и она терпеть не могла, когда ее жалели. Оставшись одна, Амели нередко заходила в комнату, предназначавшуюся для детской, из которой Дэвид вынес все вещи. Амели слонялась там от стены к стене, бросая рассеянный взгляд на парк и вспоминая, как она мечтала о том, чтобы заполучить эту комнату, отобрав ее у Кейт. Теперь же это было просто пустое пространство, безнадежно пустое пространство, так как дочь не захотела обратно туда вселиться, отговорившись тем, что слишком редко бывает дома.
Кейт и Джордж вели в Эдинбурге вполне счастливую жизнь двух студентов. И брат, и сестра преуспевали в учебе и большую часть вечеров проводили за книгами. Через выходной Кейт наведывалась в Джиллеспи, чтобы повидаться с матерью и остальными членами семьи. Всегда радуясь возможности чему-нибудь научиться, она играла в гольф с Ангусом, занималась готовкой с Мойрой и садоводством с Дэвидом. Парк, независимо от погоды и сезона, сохранил для нее всю свою привлекательность, хотя она больше и не пускалась в длительные одиночные прогулки, однако могла часами ухаживать за цветами и кустарниками. Регулярно она взбиралась на крышу, в беседку, но уже не для того, чтобы любоваться морем, а надеясь увидеть издалека автомобиль Скотта. Увы, он почти никогда там не появлялся одновременно с ней, и каждый раз ее ждало разочарование. Она завела себе много друзей, и хотя весело проводила с ними время по вечерам в пятницу, Скотт продолжал жить в ее сердце и в ее голове, потому что никто из парней не мог с ним сравниться. Кейт знала, что, как правило, детская любовь уходит, превратившись в сладостное воспоминание, но вот только с ней ничего подобного не происходило. Порой кто-нибудь из студентов на день-два завладевал ее воображением, и она уже вот-вот ожидала, что между ними пробежит таинственный электрический разряд и наконец вспыхнет чувство, но интерес ее к этому парню почти сразу же пропадал. Ни у кого из них не было синевы прекрасных, необыкновенных глаз Скотта, ни его голоса, ни его улыбки. Никому из них не удавалось перевернуть ей душу, как это было со Скоттом, никто не мог лишить ее сна на всю ночь.
От Джона новостей почти не приходило. Обычно он ограничивался посылкой редких открыток матери, в которых всегда было одно и то же: у него все шло отлично. Амели пришлось отправить ему несколько голосовых сообщений, чтобы в качестве милостыни получить один-единственный вызов. Содержание его было таково: Бетти – потрясающая девчонка, Париж – город его мечты, и никогда его ноги больше не будет в Шотландии. Но он почти ничего не говорил о том, чем занимается, не упоминал об отце, не называл никакого адреса. Один раз, не выдержав, Амели рискнула намекнуть, что хотела бы навестить его на очень короткое время, однако Джон сухо ей отказал. Его неблагодарность – и это в то время, когда он был любимчиком матери, – даже отдавала чем-то вроде обиды на нее, словно именно она была виновата в том, что у него не сложилась жизнь. Огорченная Амели вдруг поняла, что он очень напоминал ей Майкла, который бросил семью, исчезнув и не оставив даже своего адреса.
Просидев по два года в предпоследнем и последнем классах, Филип наконец-то с полным правом получил свой аттестат об окончании средней школы. Самый старший из учеников своего выпуска, он, похоже, нисколько об этом не сожалел, а наоборот, говорил, что только теперь нашел «свой путь». Став неразлучным со своим другом по имени Малькольм, у которого он часто гостил в Бродике, он сообщил, что собирается вместе с ним поехать в Эдинбург, чтобы поступить в университетский колледж искусств. Там он собирался пройти курс рисования и впоследствии заняться иллюстрированием. Амели нашла эту мысль интересной, Ангус же только поднял глаза к небу, догадываясь, что ему придется содержать еще и Филипа. Как ни странно, тот сообщил, что ему ничего от них не нужно и жить он будет у Малькольма. Родители этого парня якобы предоставили в его распоряжение уютную квартирку на Сент-Мэри-стрит, в самом центре Старого города. Амели пришла в восторг, но только до того момента, пока не познакомилась с этим Малькольмом, который не скрывал своей нетрадиционной ориентации. Когда она поняла, какие отношения связывали ее сына с эксцентричным блондином, она впервые задумалась над тем, что мир для нее окончательно рухнул. Ангус же ограничился загадочным восклицанием «Ну это, кажется, предел!», в то время как Дэвид утверждал с хитроватой улыбкой, что нужно быть слепцами, чтобы раньше этого не заметить. Но именно Филипа никто никогда и не