– Доброе утро, Денис Валерьевич! – поприветствовал охранник.
– Доброе…
С половины восьмого утра до девяти Чащин отмокал в ванне, поливал голову то горячей, то холодной водой, тер, массировал мышцы лица, но ощущение, что глаза заплыли, щеки висят дряблыми мешками, оставалось и сейчас, когда входил в офис… Конечно, два дня напряженного пития пива и водки, постоянного курения, недосыпа за два часа не сотрешь.
Стараясь ни с кем не встречаться, укрылся в кабинете. Сразу же заварил крепкий, из двух пакетиков, “Липтон”. Включил компьютер.
Опять предстояло рекламировать, представлять бесконечные премьеры наверняка дерьмовых фильмов, сокращать аннотации, подбирать выигрышные полосы для интервью с кинозвездами…
Чащин уселся за стол, настроился на рабочий лад, но рука бессмысленно двигала мышку, стрелка на мониторе скакала с иконки на иконку… Ничего не хотелось, и работать не было сил. Запереть дверь, лечь на диванчик, уснуть. На цыпочках подошел к двери и защелкнул замок. Лег. Приподнялся, снял туфли.
Диван был короткий. Чащин положил голову на один подлокотник, ноги – на другой. Зажмурился. Несколько секунд в голове было пусто и хорошо. Легко. Даже теплое дыхание дремы почувствовал… А потом под черепом застучала одна из вчерашних мелодий, пальцы левой руки стали двигаться, беря аккорды, зажимая струны, перебегая с лада на лад…
Да, вчера неплохо, с удовольствием поиграли – разучили пять тем, даже запись сделали на старенький кассетный “Маяк”. Сейчас Димыч наверняка сидит и слушает, изучает… Потом, после репетиции, когда вчетвером пили пиво возле “Авиамоторной”, стали придумывать название группы, решать, кто будет вокалистом. О концерте заговорили. У
Андреев какие-то связи в клубах, оказывается, да и Чащин сглупил – сказал, что тоже может поговорить кое с кем влиятельным насчет выступлений.
Живая музыка, тем более когда сам играешь, сам ее придумываешь, все-таки великая вещь. Торкает круче наркотиков. Хочется дальше, еще, еще. Откладываешь гитару, будто кусок от себя отдираешь.
Когда-то Чащин представить боялся, что забросит гитару, очень долго и трудно отвыкал от острейшей тяги выйти на сцену, приблизить лицо к микрофону. Точнее – обстоятельства отучали.
…Первый настоящий концерт у них с Димычем случился в сентябре девяносто второго – только-только собрали группу, наиграли десятка два песен. Одна знакомая девушка оказалась на их репетиции в Доме пионеров, где им давали аппарат четыре раза в неделю на три часа.
Послушала, ей понравилось. Девушка была журналисткой, взяла интервью и сумела его напечатать в областной газете. Интервью называлось
“Панк – значит свобода”.
С вырезкой Димыч с Чащиным стали обходить места, где можно было устроить концерт. Филармония, драмтеатр, Дворец культуры “Колос”…
Неожиданно согласилась директор ТЮЗа: “А что, давайте, ребята. Мы как раз спектакль про молодежную жизнь ставим – “Авария” называется.
Может, и в спектакле участие примете – там есть сцена на рок-концерте…”. А ТЮЗ находился в здании бывшего Дома политпросвещения.
Два дня перед выступлением устанавливали аппаратуру, выводили звук, учились вести себя на сцене, придумывали разные фишки… В огромном, облицованном розовым мрамором фойе лежали стопки книг – произведения
Брежнева, Андропова, Черненко, материалы съездов, собрание сочинений
Ленина. Чащин узнал, что книги эти списаны и готовятся к утилизации
– “машины все нет вывезти”… С разрешения вахтера он отобрал несколько краснообложечных кирпичиков, унес на сцену, положил за монитор.
Потом, во время концерта, пинал их, рвал, осыпал себя страницами, бросал корешки в полупустой зал, успевая рычать в микрофон:
Я хочу в парламент,
Поближе к депутатам -
Там тепло и кормят
Получше, чем когда-то.
Дайте мне мандат депутата!
А недели через две их пригласили на большой двухдневный фестиваль
“Фолк энд рок”, где они участвовали даже в гала-концерте.
И понеслось. Много было концертов, гастроли…
Спад наступил так же быстро. На выступления стало приходить все меньше людей, залы охотнее давали хип-хоповцам, попсарям, рэйверам.
Из рокеров котировались только старые, завоевавшие известность в восьмидесятых. И, наверное, прав Димыч – смысл выходить на сцену как-то исчез тогда… У него, у Чащина, он снова появился в июле девяносто шестого, у Димыча – вот теперь. Но поздно, поздно в тридцать два года начинать по новой…
Эти мысли отогнали сон, лежать стало неудобно, и Чащин сел.
Пожмурился, позевал. Поднялся на ноги, причесался перед зеркалом, поправил галстук.
Заставил себя сесть за компьютер. Поковырялся со своим блоком и бросил. Нет, завтра… Вошел в интернет, набрал фамилию Сергея, лидера того Союза, в который он то ли вступил, то ли которому, получается, активно сочувствовал.
Ссылок появилось неожиданно много. Статьи самого Сергея, статьи о нем, упоминания, дискуссии в блогах… Чащин стал просматривать сайты, перед глазами запестрели броские словосочетания: “веселая дерзость”, “новые дикари”, “филологическая тухлятина”,
“всероссийский майдан”… Постепенно они разрастались до целых абзацев:
““Радикалить” – ни в коем случае не самоцель. Но пробуждение творческого задора должно быть повсеместно, наперекор позднесоветской снотворной липе. И в кино, и в живописи, и в музыке”.
“Грядет великолепная, молодежная, изгоняющая воров-чиновников, держиморд-ментов и проститутов-клоунов революция!”
“Сергей призвал не строиться в батальоны заединщиков, а ступать самостоятельным творческим путем”.
“Вопя “ура!”, ринуться к воротам, штурмом взять наше священное животное – Кремль. И сбросить нечто серое с зубчатой стены”.
– М-да, – отвалился Чащин на спинку кресла, – красноречивый.
Понятно, чем стольких увлек. Напора хватает. Что ж, – посмотрел на часы, – надо бы перекусить.
Несмотря на самое начало обеденного перерыва все места были заняты.
“Утром, что ли, не завтракают”, – досадливо подумал Чащин, оправдывая свой ранний приход в столовую похмельем, спящим человеком в квартире, при котором кастрюлями не погремишь. А остальные-то что?
– Денис! – услышал женский голос, увидел взмах обнаженной по локоть руки. – Денис, идите к нам!
Подошел. За столом сидели завотделом музеев, галерей и экспозиций
Наташа и Инна, завотделом красоты и здоровья. Третья девушка была ему незнакома – не из их редакции.
– Спасибо, – Чащин поставил поднос с едой, уселся. – Кошмар сколько народа.
– Холодно, – объяснила Инна, очень похожая на свое имя, но совсем не соответствующая направлению работы – страшненькая, маленькая, плоская, с крашенными в черный цвет короткими волосами. – При холоде организм требует усиленного питания.
– М-м.
– Денис, – заговорила Наташа, – спасибо вам.
Чащин удивился:
– За что?
– За рекламу “Корсиканца”. Очаровательная комедия. Я – просто!.. И
Жан Рено опять супер, и Лавье! Вы смотрели?
Чащин отрицательно мотнул головой.
– Ой, обязательно посмотрите! Я даже дивиди купила. Принести? Он уже в прокате, кажется, не идет.
– Ну, если можно… – Осторожно, сдерживая похмельную дрожь в руках,
Чащин стал есть салат.
– Скажите, Денис, а вы много фильмов смотрите? – поинтересовалась Инна.
– Да так… – Он понял, что нужно соврать: – Прилично. Работа такая.
– А из отечественных какие можете рекомендовать?
Разговаривать, тем более во время еды, не было никакого желания. Еще и какие-то фильмы вспоминать.
– Н-ну-у, – протянул Чащин, – “Бумер”, конечно…
Инна быстро и глубоко закивала. Чащин ковырнул капустную стружку.
“Так, теперь надо что-то интеллектуальное”.
– “Возвращение” понравилось…
– Да ну! Я смотрела-смотрела – тягомотина, даже голова заболела. А еще?
– Ин, – мягко остановила Наташа, – дай покушать человеку. Потом поболтаем.
– Да уж – поболтаем. Забьемся в свои кабинетики… – Но все же дальнейший допрос она прекратила.
Только с удовольствием выкурил послеобеденную сигарету и почувствовал, что оживает, – звонок на мобильный. Димыч.
– Ну чего, как дела?
– Нормально. Тружусь.
– Не забыл? – вечером идем.
– Куда?
– Как это? Ты же обещал с девушкой познакомить. С подругой своей подруги.
Действительно, вчера по пьянке Чащин согласился поехать с Димычем к
Виктории. У нее, он знал, есть напарница Олеся – живут вместе в однокомнатке. Когда кто-то приезжает к Олесе, Виктория уходит погулять, когда к Виктории – уходит подруга.
– Да, обещал, – Чащин включил чайник, тот тут же зашипел. “Пустой”.
Выключил. – А ты обещал подстричься, переодеться. Джинсы купить нормальные…
– Джинсы я зашил, постирал, сушатся сейчас. Так модно, со швами, я видел. В парикмахерскую схожу, самому надоел уже хвост… Свитера только нет.
– Возьми мой. В шкафу. Черный, с молнией… – К девушке и самому
Чащину очень хотелось, и он решил рискнуть. – Сейчас договорюсь, перезвоню.
– Давай! А я тут по интернету лазил, смотрел насчет студий. Есть довольно дешевые…
Чащин нажал кнопку отбоя; голос Димыча исчез.
Договорился легко. И Виктория, и Олеся сидели дома, вечер у них был не занят. Чащин назначил время – с восьми до одиннадцати. Попросил не говорить Димычу, кто они, за общение он заплатит сам; предупредил, что приятель у него человек странноватый, рок-музыкант.
Виктория заинтересовалась: “Известный?”. Или просто спросила, ради приличия.
– Более-менее. Но там – у себя в регионе, – уклончиво ответил Чащин.
– Он тут проездом.
– Класс, Дэнвер! Спасибо! – говорил Димыч, когда возвращались домой.
– Офигительные девчонки. И Олеська! Такая, и без всяких ломок дала.
Я, в натуре, даже не сразу понял. Только за руку взял, смотрю – раздевается. Эх, Москва-а!..
Остановились возле ларька у метро “Сокол”.
– Что, по бутылочке? – Димыч полез за деньгами. – Блин, бабло-то тает. Даже непонятно куда… Тебе какое?