— Эй, — сказала Леда. — Эй, послушай…
Она замешкалась, не зная, как обращаться к мальчишке. Повисла тишина. Из трещины сверху дохнуло холодом. Ивар услышал далёкий вой ветра, летящего над снегами.
— Слушай, — нашлась Леда. — Слушай, выпусти нас. — Она кивнула на Ивара. — Он ничего не знает, он не офицер, а просто солдат-доброволец.
Мальчишка помотал головой.
— Я тебе принёс поесть, — просто сказал он.
— Отпусти нас, — Леда осторожно подошла к выходу из пещеры, насколько позволяла цепь. — Я тебя очень прошу. Убежим вместе, а? Ты можешь отвязать трёх лошадей?
Мальчишка не знал, куда деваться.
— Не можно, — сказал он. — Догонят, забьют. Ты поешь. — И он пододвинул ей лепёшку.
— Слушай, — молила Леда. Её шёпот лунко звучал в подземелье. — Я за тебя замуж выйду. Святым Домом клянусь, выйду, если сбежим!
— Не надо, — парень замотал головой. — Не надо такие бесовские клятвы. Если к вашим сбежим, то тогда пропадут наши души. А так ты только девственность потеряешь, а потом я князя попрошу, чтобы он тебя мне подарил. У меня ещё никого не было.
Леда отошла от входа.
— Ты не бойся, — сказал мальчишка. — Лучше пока поешь. Князь тебя им потом не даст, оставит себе ненадолго… наверно. Да им и не надо, они уже натешились с мёртвой.
Господи, подумал Ивар. Спаси и сохрани.
Леда резко обернулась.
— Выпусти нас отсюда, — тихо сказала она, — и дай нам двух лошадей, иначе я потом скажу князю, что ты меня лапал.
Мальчишка побледнел. Его конопатая мордочка сделалась под стать камню.
— Меня собаками затравят, — жалобно сказал он.
Леда молчала.
— Мы не уйдём… всё равно не уйдём. Догонят, слышишь? Здесь есть собаки…
— Отрави собак, — сказала Леда.
— У тебя что, есть яд?
Повисла тишина. Ивар понял, что всё это время на что-то надеялся. А ведь не выйдет. Собаки… чужие кони… неизвестные тропы… погоня… и его больная нога. Не вышло бы, даже если бы этот малец был богатырём и помог сдвинуть валун с цепей.
Леда длинно вздохнула и уселась наземь у выхода. Ивар видел её силуэт на фоне светлого проёма.
— Так ты поешь, а? — сказал мальчик.
Раздался звук чьих-то шагов. Они приближались. Мальчишка тут же исчез. Леда схватила лепёшку, юркнула к Ивару, легла спиной к выходу и притворилась спящей. Ивар чувствовал, как ей страшно. Она дрожала, как перепуганный заяц. Послышалось тяжёлое дыхание, потянуло несвежим пивом, и Ивар приподнялся и сел. Этого гостя встретит он сам.
Гость был очень высок, толст и крепок в плечах, с гривой грязных светлых волос под кожаным шлемом. Ему пришлось нагнуться, чтобы смотреть на Ивара в его углу. Леда замерла, не шевелясь и не дыша. Ивар не отвёл взгляда, и будь что будет. Глаза бандита были такого же блекло-зелёного цвета, с рыжинкой, как у мальчишки — один народ, одна кровь — но на этом сходство кончалось. Стоящий перед пещерой был злобен. Ему казалось, что ему есть за что мстить двоим пленным — раненому солдату и девушке. Левая рука горца что-то прятала за спиной. Ивар приготовился к плохому.
Вышло хуже. Горец постоял у входа, харкнул на пол, ощерился и бросил в пещеру что-то круглое. Предмет с глухим стуком покатился по камню. Леда вздрогнула.
Это была голова её учительницы, Эмиры. Из шеи уже не капала кровь. Голову очевидно отрубили уже пару часов назад, и на зимнем воздухе она успела застыть. Бандиты зачем-то обрезали волосы Эмиры и содрали полоску кожи с её лба. Глаза мёртвой были плотно закрыты.
Горец постоял у входа и ушёл, не дождавшись от пленных никакой реакции. Ивару пришло в голову, что он мог бы оскорбить бандита, вызвать его на поединок, а когда тот вошёл бы в пещеру, изловчиться и проткнуть ему горло шпилькой. Поздно, солдат. Слишком поздно.
Леда шевельнулась. Ивар положил ладонь ей на глаза, но она всё равно поднялась. Став на колени, девушка поплевала на подол платья и, одной рукой придерживая голову учительницы, начала обтирать мёртвое лицо.
Ивар почувствовал тошноту, и тут же вернулась боль и впилась в ногу и в темя. Он скрипнул зубами. Леда осторожно опустила голову на пол, накрыла её шапкой, вернулась к Ивару и склонилась над его коленом. Кожа её была как снег, а прикосновение жгло, словно пламя.
Раньше в этой долине синело горное озеро. Когда война грянула с новой, невиданной силой, с севера налетел безумно холодный вихрь и сходу заморозил бушующие воды, превратив поверхность озера в стылое подобие штормового океана. Потом из-под этой коры ушла вода, и под крышей из ледяных волн образовалась светлая пещера. С тех пор лёд кое-где проломился под тяжестью снега, но горные ветра то и дело сметали сугробы прочь, не давая мёрзлому озеру провалиться и стать обыкновенным пустым ущельем. Князь Барс верил, что некая добрая сила хранит это чудесное место от сил распада, вольно гуляющих по континенту.
Банда Барса ночевала под озером уже вторую луну. Они сбили врагов со своего следа. Это место казалось благословенным — как будто бы сами горы создали убежище для своего князя и его верных воинов. Убежище — для убегающих. От оставшегося позади, вестимо. От преследователей. От прошлого. От неудачных своих и чужих решений…
Возвращаясь по знакомой тропе в убежище, князь Барс внутренне разделился на двух человек. Первый, больший и главный, весь был зрение и слух. Он не упускал ни малейшего движения или звука. Второй, меньший и отвлечённый, неторопливо думал необязательные мысли о людях, решениях и ошибках. Гибельные идеи не становятся лучше от того, что это были идеи твоего собственного отца. Эх, папа, папа… скалоголовый ты клятый кабан…
Про себя князь нередко называл покойного отца словами, за которые велел бы выжечь язык любому низшему, чем он сам. Отцовская жадность, бездумность и страстная охочесть до любой, даже самой бесперспективной драки и привели к тому, что Барс ныне проживал в мёрзлых пещерах, а не в родовом замке, построенном руками его холопов. Словно закусивший удила злобный конь, князь Бертан вовлёк своих людей в войну, которой не было видимых пределов и к которой их племя изначально имело такое же касательство, как жизнь лягушки к сияющим над её тихой заводью звёздам.
А ведь можно было не лезть волку в зубы. Когда князь Бертан мёртвой хваткой вцепился в предложенную присягу и землю, соседнее племя, в которое вышла замуж его сестра, собралось на своё вече, где мог свободно говорить каждый женатый мужчина. Супруг сестры Бертана, даром что князь и свояк драчуна, не пошёл против воли своих людей. Не прошло и луны, как всё племя погрузилось на плоты и лодки и двинулось вниз по рекам, на юг. А на юге, это знает каждый ребёнок, тепло. Весь год тепло, тихо и очень мирно. С юга привозят красивые ожерелья. И морозов там нет никогда…
Над стылым озером вздымалась чаша костяно-белых гор. Неизмеримо высоко, вне досягаемости любых стрел, в белесом предвечернем небе летел клин чёрных птиц. Наверно, вороны летят с полей сражений, где снег уже укрыл кости и плоть всех павших этой горькой осени…
Князь спустился из-под прибрежных скал в озеро. Проходя под узкой трещиной во льду, он глянул вверх и увидел всё ещё парящих в высоте птиц. Чёрные точки повисли в поднебесье. Князь поёжился. Кто-то шагнул через его могилу… Пора менять убежище, решил он, уходить в пещеры в горах, пока нас не начали искать здесь. Озеро не может защищать нас бесконечно. На будущий год мы сможем сюда вернуться.
Князь ускорил шаги. Четыре чёрные точки оторвались от стаи и слетели к трещине во льду.
Князь бандитов явился к пещере вечером. Было темно и очень холодно. Очнувшись, Ивар не сразу понял, что кто-то стоит у входа. Их было двое. Спутник князя нёс факел. Ивар открыл глаза, зная, что гости этого не заметят, и слушал их разговор.
— Спят они, окаянные. Так что, значит, будить? Или сначала поедим?
— Зачем мне его будить, когда он простой письмоносец. Хоть кишки ему выдери, не скажет ничего, потому как ничего не знает, а только письма разносит, они ж там все грамотные, эти черти. Тоже мне, взяли пана… Ладно, потом поглядим.
Кроме речи, князь ничем не отличался от остальных горцев. Ивар понял, что такое действительно княжеский тон. Таким тоном Ивар мог бы говорить с не слишком любимым, но преданным псом.
— Может, дивчину к ужину пригласим? — спросил князя дружинник.
— После. А дивчина хороша?
— Как то яблочко наливное…
— И не тронули парни? — Голос князя был весел и незлобив. Он улыбался. Крепкие зубы поблескивали сквозь рыжую с сединой бороду.
— Хотели, как же. Хотели. Так я тронул кое-кого кулаком.
— Молодец, Мехтан. Будешь вторым.
Они ушли.
Ивар судорожно согнулся и поковырялся шпилькой в замке своей цепи. Тщетно. А Леда всё спала, измученная попытками вылечить его ногу. Почему он не попросил у Рана отмычку? Тот бы не отказал… Ивар развернул кольца своей цепи и пополз к выходу, закусив губу, чтобы не стонать. Лёжа на животе, он смог выглянуть наружу и сразу же увидел невдалеке желтоглазую морду собаки. Пёс сторожил пещеру. Уже царила ночь, но лёд пропускал и рассеивал в озере лунный и звёздный свет. При других обстоятельствах Ивар долго бы любовался причудливым узором льда и скал. Сухое дно плавно спадало от пещеры вниз. Шагов за сто, чуть справа, под навесом горел костёр бандитов. Невидимый сверху, он почти не давал дыма. Пламя трепетало, и в ямах между скалами метались тени. Горцы ужинали…
— Вот и явился князь, — глухо сказала Леда.
— Не бойся, — ответил Ивар. — Я тебя им не отдам.
От костра приближались высокие тени. Их было четверо. Двое несли горящие факелы. Ивар почувствовал острую, дикую тоску. Если бы горцы пришли вдвоём, он попытался бы драться. Даже с тремя был бы ничтожный шанс…
— Это за мной, — сказала Леда.
Ивар отполз от входа, зажимая шпильку в зубах, и не успел и моргнуть, как Леда её у него выхватила. Её шуба была распахнута. В темноте он видел белые зубы девушки, оскаленные, как у загнанной лисицы. Она громко дышала. Ивар закрыл глаза. Шпилька легла назад в его руку.