Сесилия ДжемисонЛЕДИ ДЖЕЙН
ГОЛУБАЯ ЦАПЛЯ
Происходило это в американском штате Техас, в живописнейшей местности. По железной дороге, связывавшей Техас с другим штатом, Луизианой, мчался поезд. Уже наступил июль; стояла невыносимая жара. Вагоны очень плохо проветривались и пассажиры изнемогали от духоты, к тому же пассажиров было так много, что в третьем классе яблоку негде было упасть. Никому не было дела до восхитительных видов за окнами. Только две пассажирки первого класса, молодая женщина и девочка с жадным любопытством всматривались в прелестные, стремительно сменявшие друг друга пейзажи. Изящная, красивая молодая дама была в полном трауре; пятилетняя девочка, очевидно, ее дочь — в простом, но изящном батистовом платьице с широким черным поясом и в широкополой соломенной черной шляпе. Черные шелковые чулки плотно облегали ее стройные ножки, лакированные черные туфли с бантиками довершали наряд. Кожа у девочки была необыкновенно нежной, щечки — румяными, длинные черные ресницы оттеняли темно-синие глаза; густыеволосы, золотистые, как спелая рожь, ниспадали пышными волнами до самого пояса.
Мать подняла траурную креповую вуаль, и при этом движении из-под ее черной шляпы выбились белокурые, с тем же золотистым отливом, что у дочери, локоны. Вид у нее был страшно утомленный и нездоровый; заплаканные глаза заметно подпухли, на щеках горел лихорадочный румянец, лицо осунулось, рот с сухими, искусанными губами чуть приоткрылся. Было ясно, что молодая женщина невыносимо страдает.
Девочка, глядевшая в окно, время от времени поворачивала румяное личико к матери и, прижимаясь к ней, шепотом спрашивала:
— У тебя еще болит головка?
— Немного, душенька, — отвечала мать, ласково проводя рукой по ее густым волосам.
Тогда девочка вновь поворачивалась к окну, а мать опускала голову и закрывала лицо руками.
— Мама, мама, посмотри, какая чудная речка! — вдруг закричала девочка. — Какие славные домики! Ах, как мне хочется здесь погулять! Пойдем погуляем, мама!
— Нельзя, душенька, — проговорила мать, приподнимая отяжелевшую голову и измученно глядя на дочь. — Потерпи немного, скоро мы приедем в Новый Орлеан, там можно будет гулять и бегать.
Поезд остановился на небольшой станции у реки; в вагон быстрым шагом вошел пассажир и сел как раз напротив матери с дочерью. Это был красивый юноша лет шестнадцати; ясные карие глаза весело блестели из-под темных бровей; улыбчивое лицо было спокойно — он явно привык путешествовать в одиночку. В руках был дорожный мешок и узкая, высокая корзина, обвязанная сверху шерстяной материей. Задорно оглядев соседей, юноша поставил корзину рядом с собой, слегка постучал по ней пальцем и чирикнул по-птичьи.
— Пип, пип! — прозвучало в ответ из корзины.
Юноша рассмеялся. Едва он появился в вагоне, золотистая головка в широкополой шляпе отвернулась от окна и выразительные синие глаза так и впились в нового пассажира.
А он окинул взглядом грустную молодую мать, красавицу-дочь и сразу почувствовал к ним симпатию.
Вдруг у девочки навернулись на глаза слезы; она серьезно посмотрела на нового спутника и, прижавшись к плечу матери, робко сказала:
— Мама, в корзинке сидит какой-то зверек. Мне очень хочется поглядеть на него!
— Душенька, мы не знакомы с этим господином, нельзя обращаться к нему с просьбами, он может рассердиться.
— О нет, нет, мамочка! Он мне улыбнулся, когда я на него посмотрела! Можно я его попрошу? Можно?
Мать взглянула на молодого человека; глаза их встретились, он добродушно улыбнулся и кивком указал на корзину.
— Вашей девочке хочется посмотреть, кто у меня тут? — спросил он и принялся развязывать корзину.
— Вы очень добры, — мягко сказала женщина. — Она думает, что в корзине сидит какой-то зверек.
— Она не ошиблась, — вновь улыбнулся юноша. — У меня там действительно кое-кто живой, да такой прыткий, что я боюсь поднять крышку!
— Подойди, душенька, погляди, кто же там, — обратилась мать к девочке.
Малышка вопросительно взглянула из-под черных полей своей шляпы на юношу.
— Вряд ли вы когда-нибудь видели такое, — заметил он. — Это ручная птица, очень забавная. Нам надо быть осторожными: как бы она не вылетела, а то упорхнет в открытое окно. Мы вот что сделаем: я приподниму крышку корзины, а вы заглянете в нее.
Девочка так и припала к щели. Радостная улыбка осветила ее лицо.
— Ах, какая хорошенькая! Что это за птичка? — спросила она, не успев хорошенько рассмотреть сидевшую на самом дне корзины престранную птицу с длинным клювом и выразительными, круглыми глазами. — Я никогда таких не видела! Как она называется?
— Это голубая цапля, очень редкая птица в здешних местах.
— Она не голубая, а голубоватая, но все равно прехорошенькая! Можно мне ее погладить?
— Можно. Просуньте ручку в корзину; птица вас не клюнет.
— Да я и не боюсь, — и малышка просунула руку в щель под крышкой и погладила мягкие перья.
— Если бы окна в вагоне были закрыты, я бы вынул ее и пустил на пол. Знали бы вы, какая она умная: стоит ее только позвать — она сразу же подойдет.
— А какое вы дали ей имя?
— Я прозвал ее Тони, потому что когда она была совсем маленькая, то все время пищала «тон-тон! тон-тон!»
— Тони? У нее имя как у девочки! — девочка улыбнулась, и на ее щеках появились ямочки.
— А как зовут вас? Прошу прощения, но мне бы очень хотелось знать ваше имя.
— Меня зовут леди Джейн.
— Леди Джейн, — повторил юноша. — Как странно!
— Папа звал меня леди Джейн, и теперь все так зовут.
Мать печально взглянула на девочку, и на глазах ее выступили слезы.
— А вы не хотели бы взглянуть на мою цаплю? — спросил молодой человек и подвинул корзину к даме. — Белая цапля — птица обыкновенная, но голубая в нашем краю редкость.
— Благодарю. Действительно, это редкость. Вы сами ее поймали?
— Да, и совершенно неожиданно. Я охотился в поместье моего дяди, как раз той станции, где сел в поезд. Было уже довольно темно; выхожу из болота, очень тороплюсь, как вдруг слышу у самых ног, справа, кто-то кричит: «Тон! тон! тон!» Нагибаюсь — цапля! Крошечная такая, еще летать не умеет; подняла головку и смотрит на меня круглыми глазами. Я пожалел ее, унес домой, приручил, и теперь она узнает меня по голосу.
Он поставил корзину обратно на кресло и придерживал ее, пока девочка нежно поглаживала цаплю своими маленькими ручками.
— Похоже, цапля ей понравилась, — заметил юноша, обращаясь к даме.
— Да, она очень любит всякую живность, дома у нее осталось много разных зверюшек, вот она и грустит по ним.
На глаза дамы вновь навернулись слезы.
— Позвольте мне подарить вашей дочери мою Тони.
— О нет, благодарю вас! Зачем вам лишать себя…
— Я ничего не лишаюсь, уверяю вас. В городе все равно придется цаплю кому-то отдать. В колледж ее приносить не позволят, а дома мне некому ее доверить. Прошу вас, разрешите отдать птицу леди Джейн, — настаивал юноша, обращаясь к матери и улыбаясь взволнованному ребенку.
— О, мама! Милая, хорошая мама! Позволь ему подарить мне птичку! — вскричала леди Джейн, с умоляющим видом складывая ручки.
Какое-то время мать колебалась, однако в конце концов отказала.
Молодой пассажир пересел поближе к матери.
— Надеюсь, вы перемените решение, — почтительно обратился он к ней.
Девочка между тем пришла в полное отчаяние.
— Мамочка, ты только вспомни, мне не разрешили взять с собой ни котенка, ни собачку, ни моих овечек. Мне без них так скучно!
— Хорошо, хорошо, милая, дай мне подумать, — откликнулась мать.
— Мама, позволь мне хоть сесть рядом с корзиной и гладить птичку!
— Разрешите ей пересесть в другое кресло. Посмотрите, как она устала. Ее надо немного развлечь!
— Благодарю. Она действительно устала, ведь мы едем издалека, из Сан-Антонио.[1] Она все время была у меня умница, не капризничала. Хорошо, пусть она перейдет к вам.
Новый знакомый устроил малышку у окна, опустил шторы, чтобы цапля не улетела, поставил корзину на пол, достал птицу и посадил ее на колени леди Джейн.
— Взгляните, — сказал он ей, — я обшил кусочком кожи одну ногу, получилось нечто вроде браслета, за него можно закрепить длинную крепкую бечевку. Если ваша мама позволит вам принять от меня в подарок мою любимицу, вы, уходя из дому, будете привязывать ее бечевкой к креслу или к столу, и она в ваше отсутствие никуда не заберется, не набезобразничает и не ушибется.
— Но я ни за что ее одну не оставлю, — возразила девочка, — она всегда будет со мной.
— Все же если цапля вдруг потеряется, — продолжал пассажир, — я вас научу, как ее отыскать. — Он распустил одно крыло птицы и придержал его, положив на ручку леди Джейн. — Видите, она у меня словно меченая. Вот три черных креста, три родимых пятна — такие же и на другом крыле. Когда крылья сложены, кресты не видны. Цапля будет расти — и кресты будут увеличиваться. Если случится так, что вы надолго расстанетесь с птицей, то потом вы ее всегда узнаете по этим черным крестам.
— Значит, если мама позволит, мне сегодня же можно будет забрать ее?
— Конечно, корзина очень легкая, вы сами сможете ее нести.
— Знаете, — шепнула девочка, оглядываясь на мать, которая положила голову на спинку кресла и, по-видимому, задремала, — мне очень, очень хочется повидать мою собачку Карло, и кошку, и барашков, но я не жалуюсь маме — она все плачет.
— Какая вы молодец, что так заботитесь о своей маме! — заметил молодой человек, растроганный откровенностью малышки. Из деликатности он не стал расспрашивать ее о причине слез матери.
— У мамы ведь больше нет близких на свете, кроме меня, — продолжала леди Джейн шепотом. — Папа от нас ушел, и мама говорит, что он долго, долго не вернется. Он умер. Вот почему мы должны были оставить свой дом. Теперь мы едем в Новый Орлеан и будем жить там.