— Остановимся здесь, мама, отдохнем! — сказала она умоляющим голосом.
Дама в трауре подняла вуаль и тут только заметила мадам Жозен, вперившую в нее взгляд.
— Позвольте нам отдохнуть здесь немного, я совсем без сил, мне дурно… — проговорила слабым голосом молодая женщина. — Не дадите ли мне стакан воды?
— Сейчас, милая, сейчас! — засуетилась мадам Жозен, забыв о своей хромоте. — Зайдите в дом, прошу вас, и сядьте в мою качалку. На перевоз вы уже опоздали.
Измученная молодая женщина охотно вошла в дом. В комнате — сразу за входной дверью — было тихо, прохладно; широкая кровать с безукоризненно чистой постелью так и манила к себе. Мадам Жозен особенно гордилась опрятностью своей спальни.
Молодая женщина почти упала в кресло-качалку, откинула голову на подушку и выпустила из рук чемодан. Девочка поставила корзину на ближайший стул и прижалась к матери, с испугом осматривая чужую комнату. Мадам Жозен, ковыляя, вернулась со стаканом воды и пузырьком нашатырного спирта. Она ловко сняла с головы гостьи шляпу, обвитую тяжелой траурной вуалью, освежила мокрым полотенцем горячий лоб и руки, дала понюхать спирта. Малышка, крепко державшаяся за платье матери, то и дело спрашивала вполголоса:
— Мама, мамочка, тебе лучше?
— Лучше, душенька! — ответила мать минуты через две и, обернувшись к мадам Жозен, тихо произнесла: — Как я вам благодарна!
— А вы издалека приехали? — поинтересовалась мадам Жозен, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно мягче.
— Из Сан-Антонио. Но я нездорова, — молодая женщина вновь закрыла глаза и откинулась на спинку кресла.
Мадам Жозен сразу сообразила, что это люди небедные, а значит, ей будет чем поживиться.
— Да, да, путь не близкий и не легкий, особенно для больного человека, — заметила она. — А вас никто не ждет по ту сторону перевоза? Не приедут сюда справиться, куда вы делись?
— Нет, нас никто не ждет; я направляюсь в Новый Орлеан. У нас есть знакомые на Джексон-стрит, я думала остановиться у них и отдохнуть дня два. Напрасно я вышла на этой станции. На ногах не держусь!..
— Не тревожьтесь, милая! — принялась успокаивать гостью мадам Жозен. — Поспите, а когда паром вернется, я вас разбужу и сама провожу до перевоза, тут всего несколько шагов. Хоть и ковыляю, а все равно доведу вас в лодку. А на той стороне вы найдете экипаж.
— Благодарю, вы так добры! — проговорила молодая женщина, опуская веки и вновь откидывая голову на подушку.
Мадам Жозен изучала ее с минуту каким-то особенно сосредоточенным взглядом, а потом, переменив выражение лица, с нежной улыбкой обратилась к девочке:
— Подойдите сюда, душенька, я сниму с вас шляпу. Вам, наверно, жарко?
— Нет, не надо, благодарю вас, я останусь возле мамы, — ответила девочка.
— Как хотите. Но только скажите мне, как вас зовут?
— Меня зовут леди Джейн, — с самым серьезным видом ответила малышка.
— Леди Джейн! Самое подходящее имя! Настоящая маленькая леди! Присядьте по крайней мере; ведь вы устали.
— Я очень проголодалась, мне бы хотелось поужинать! — откровенно заявила девочка.
Мадам Жозен нахмурилась, вспомнив, что буфет пустой; но, чтобы развлечь ребенка, продолжала болтать, не умолкая. Вдруг послышался сигнал парома. Молодая женщина встрепенулась и принялась торопливо надевать шляпу, а девочка схватила в одну руку чемодан, в другую корзинку и весело вскричала:
— Скорей, скорей! Мама, пойдем!
— Боже мой, какая вы бледная! — заметила мадам Жозен. — Вам не дойти даже с моей помощью. Как жаль, что Эраста нет дома. Он у меня такой сильный, на руках бы снес вас на паром…
— Может, я дойду сама… попробую… — пробормотала гостья, поднялась, закачалась и повалилась на руки мадам Жозен.
В первую минуту хозяйка растерялась, затем проворно приподняла молодую женщину, уложила ее в постель, расстегнула лиф платья и осторожно начала ее раздевать. Несмотря на хромоту, мадам Жозен отличалась завидной физической силой. Не прошло и четверти часа, как гостья уже была устроена в постели на свежей чистой простыне, под легким одеялом. Малышка Джейн, припав к холодным рукам матери, горько плакала.
— Не плачьте, моя крошка, не плачьте, — уговаривала ее мадам Жозен, — помогите мне обтереть спиртом маме лоб — сейчас ей станет легче; она скоро заснет.
Девочка вытерла слезы, сняла шляпу и открыла чемодан.
— Вот, возьмите нюхательную соль и одеколон, — проговорила она совсем как взрослая, доставая их из чемодана. — Мама ими пользуется.
Мадам Жозен мельком заметила, что в чемодане было много серебряных вещей и туго набитый бумажник. Когда девочка прикладывала пропитанный одеколоном платок к лицу матери, хитрая креолка вытащила из чемодана бумажник и несколько серебряных туалетных принадлежностей, сунула их на полку в шкаф, заперла его, а ключ спрятала в лиф.
«Не надо, чтобы Эраст видел эти вещи, — подумала она, — он у меня не очень-то рассудительный: польстится на чужое добро, а потом разбирайся».
Долго возилась мадам Жозен с нежданной гостьей, стараясь привести ее в чувство. Малышка Джейн усердно помогала ей, едва удерживаясь от слез.
Наконец мать ее застонала и приоткрыла глаза, но по ее тусклому взгляду сразу было видно, что сознание еще не полностью к ней вернулось.
— Мама, мамочка, миленькая, тебе лучше? — допытывалась девочка, обнимая и горячо целуя ее.
— Душенька, ваша мама открыла глаза, значит ей легче, но только она хочет спать, — ласково уговаривала малышку мадам Жозен, — Не надо ее беспокоить, ей это вредно. Дайте ей хорошенько выспаться, а сами пока поешьте. Вот парное молоко и вареный рис, поужинайте. Потом я помогу вам раздеться и уложу в кровать рядом с мамой. Поспите — и утром будете обе хорошо себя чувствовать.
Леди Джейн до этого беспрекословно подчинялась распоряжениям хозяйки, но теперь ни за что не соглашалась отойти от матери, которая опять впала в беспамятство.
— Можно мне ужинать здесь, рядом с мамой? — спросила девочка.
— Конечно, милочка, садитесь где вам удобнее, а я придвину маленький столик и принесу еду.
Мадам Жозен устроила все так, как хотела девочка, и с самой приветливой улыбкой стала смотреть, как леди Джейн принялась за еду. Затем, убрав тарелки и столик, креолка умыла девочку, надела на нее ночную рубашку, расчесала и заплела на ночь густые, длинные волосы. Мадам Жозен уже взяла было ее на руки, чтобы уложить рядом с матерью, но леди Джейн воспротивилась и с легкой досадой воскликнула:
— Подождите, я еще не молилась! — большие глаза смотрели с упреком, и она выскользнула из рук мадам Жозен. — Мама не услышит — мама спит, зато Бог услышит. Он никогда не спит, — серьезно проговорила она.
Став на колени, малышка вполголоса прочитала обычную детскую молитву, известную всем благочестивым матерям, и добавила: «Господи, сделай так, чтобы милая мама была завтра здорова и чтобы мы могли отправиться утром в дорогу». Поднимаясь с колен, девочка задержала взгляд на корзине с голубой цаплей, про которую не вспоминала с той минуты, когда мать упала в обморок.
— Что я наделала! — воскликнула малышка, подбегая к корзине. — Я совсем забыла о Тони.
— Кто это там? — поинтересовалась креолка, встревоженная шорохом, который послышался в корзине. — Кто там шевелится?
— Птичка, голубая цапля, — ответила девочка с улыбкой, — мне в поезде подарил ее один добрый джентльмен…
— Ваш знакомый?
— Нет, мы с ним раньше не встречались, — леди Джейн тихо рассмеялась. — Я даже имени его не знаю. Неловко было спросить, ведь это невежливо.
— Конечно, конечно! — заметила мадам Жозен. — Но что вы будете делать с длинноногой цаплей?
— Это голубая цапля. Такая цапля — говорят, редкость! — отвечала девочка, развязывая корзину и вынимая оттуда птицу.
На хорошенького ребенка, стоявшего босиком в длинной ночной рубашке, с голубой цаплей в руках, нельзя было не залюбоваться.
— Я боюсь ее оставить на свободе ночью, она может убежать, — сказала леди Джейн, — а ей, наверно, пить и есть хочется. Что же делать?
— А мы вот что сделаем, — откликнулась ловкая креолка, стараясь угодить ребенку. — Я вам принесу из кухни старую клетку из-под попугая, и мы посадим в нее вашу птицу.
— Я вам очень благодарна, — вежливо, но довольно сухо проговорила девочка. — Когда мама проснется, она вас тоже поблагодарит.
Мадам Жозен быстро притащила клетку и поставила туда блюдечко с рисом и кружку с водой. Леди Джейн посадила в клетку голубую цаплю, заперла дверцу и, не смея целовать мать, чтобы не разбудить ее, осторожно улеглась с краю постели. Через минуту измученная малышка крепко спала.
Мадам Жозен более получаса провела в кресле-качалке, раздумывая, что делать с больной гостьей, если болезнь затянется. «Если я оставлю ее у себя и буду за нею ухаживать, — рассуждала креолка, — она, конечно, мне хорошо заплатит. По-моему, гораздо проще быть сиделкой, чем чистить кружева капризным дамам. Если бедняжка опасно занемогла, ее лучше не отправлять в больницу, тем более что у нее в городе нет ни родных, ни знакомых. Похоже, у нее начинается горячка, она долго не опомнится. Грешно выгонять из дома такую молодую женщину, да еще, судя по всему, настоящую леди. Если она, не дай Бог, умрет и я не узнаю, кто она, можно будет покрыть все расходы ее же собственными деньгами. Вон их сколько в бумажнике! Надо только действовать осторожно. Без доктора не обойтись… но тут как раз и попадешься. А я вот что сделаю: если завтра ей не станет лучше, пошлю за доктором Дебро. Старик будет очень рад, ведь к нему никто не обращается — он совсем поглупел от старости. А когда-то, говорят, был хороший доктор».
Рассуждая таким образом, мадам Жозен вышла на крыльцо, чтобы дождаться там сына. У нее в голове зашевелились нехорошие мысли — обобрать приезжих и на их средства поправить свое положение. Набитый бумажник и серебряные вещи из чемодана пробудили в ней алчность. У нее в жизни была одна цель — деньги. Она терпеть не могла трудиться; еще горше было унижаться перед теми, кого она считала ниже себя. Какое удовольствие прийти к мадам Жубер и швырнуть ей в лицо кружева со словами: «Пусть их приводит в порядок кто-нибудь другой!» Какое счастье сделаться независимой, ни в чем не нуждаться! Эраст — молодец, ему бы немного денег — и он тотчас займется выгодным делом.