Озорно улыбаясь, она смотрела, как он с нескрываемым облегчением уходит прочь, намереваясь скрыться в зале совета. Потом Элизабет повернулась и вошла в свое новое жилище, где ее приятно удивила великолепная обстановка.
Бланш, которой позволялось приходить и уходить в любое время, вскоре развеяла надежды Элизабет на оправдание перед Марией.
— Королева уединилась в ожидании родов, миледи, — сообщила она своей раздосадованной госпоже.
— Тогда что я здесь делаю? — спросила Элизабет. — Ведь говорить со мной наверняка хотела именно она. Совет прислал бы делегацию.
К ее немалому удивлению и тревоге, последняя явилась на следующий день.
— Сударыня, — поклонился епископ Гардинер, — королева пребывает в своих покоях и не может встретиться с вами, но она убеждена, что вы готовы во многом признаться ей. Прежде чем удостоиться ее аудиенции, вы должны рассказать все нам. Заверяю вас, что, если вы признаетесь, ее величество будет к вам милостива. — Старик упал на колени. — Прошу вас, подчинитесь королеве!
Элизабет надеялась услышать вовсе не это. Она вернулась в надежде на встречу с сестрой. Неужели ее все еще подозревают в измене и привезли во дворец лишь затем, чтобы снова бросить в темные объятия Тауэра? Подобного она даже не могла вообразить. Ей следовало оставаться сильной и не выдавать своего страха.
— Я невиновна, и потому мне не в чем признаваться, — твердо заявила Элизабет. — Лучше томиться в тюрьме за правду, чем жить за границей под подозрением моего принца. Если я подчинюсь, мне придется признаться в оскорблении ее величества, чего никогда не было, и король с королевой составят нелестное мнение обо мне. — Она гордо вскинула голову.
Лорды зашептались, опасаясь разгневать ее.
— Я передам ваши слова ее величеству, — молвил Гардинер, поднявшись.
— Мадам, поверьте, — сказал епископ, — мы больше ничего не добьемся от леди Элизабет.
Мария, лежавшая на постели, скрестив руки на огромном животе, поморщилась и попыталась встать. Фрейлины поспешили ей на помощь.
— Меня восхищает, сколь стойко она выступает в свою защиту, — горько проговорила она. — Что ж, ее нельзя отпускать на свободу, пока она не расскажет правду. Она останется здесь под домашним арестом.
Король Филипп, стоявший у окна с видом на сад, подошел к постели.
— Позвольте мне потолковать с ней, — сказал он. — Мне очень хочется с ней познакомиться.
— От этого не будет никакого проку, милорд, — ревниво ответила Мария.
— И тем не менее я настаиваю.
— Решаю я, — запинаясь, пробормотала она. — Я королева, а она моя сестра.
— А я ваш муж, — вызывающе бросил Филипп. — Я приказываю.
Взгляд его голубых глаз показался ей ледяным — прекрасным, но холодным.
— Хорошо, — с немалой неохотой сдалась Мария. — Как видно, мне вас не переубедить.
— Мое лучшее платье, Бланш, — распорядилась Элизабет. — Так сказал лорд-камергер. Королева велела надеть лучшие одежды и приготовиться принять короля. И мне самой хочется выглядеть как можно приличнее, ибо от этой встречи зависит многое.
Филипп был женат на ее сестре, но она знала, что это опытный и красивый мужчина двадцати восьми лет от роду, который не только интересовался ею, но и, по слухам, легко поддавался женским чарам. Ей следовало выигрышно одеться и предстать перед ним в лучшем свете…
Нарядов у нее было немного — большая часть гардероба осталась в Эшридже, — но она захватила одно придворное платье, надеясь, что ей представится случай его надеть. Платье было сшито из белого дамаста, украшенного жемчугом, с глубоким квадратным вырезом. Оно идеально подчеркивало ее маленькие груди и стройную талию. Рыжие волосы свободно падали на плечи, как подобало деве королевской крови.
Вечером, когда распахнулись двери и было объявлено о прибытии короля, Элизабет низко присела в реверансе. В комнату вошел крепкого сложения мужчина с каштановыми волосами и заостренной золотистой бородкой. Он был намного ниже ростом, чем она предполагала, со знаменитым выступающим подбородком Габсбургов и холодным взглядом. Учтиво приветствовав ее, он сам поднял Элизабет на ноги. Она улыбнулась ему, и в то же мгновение ледяные глаза вспыхнули, оценивающе разглядывая ее фигуру…
Пусть они были король и принцесса, но в эту секунду оба прекрасно понимали, что прежде всего оказались молодым мужчиной и молодой женщиной, оставшимися наедине. Элизабет, столь долго лишенная мужского восхищения, невольно отреагировала на восторженный взгляд короля и ощутила нежданное и вместе с тем сладостное желание, воспламенившее ее лоно. Внешне она, однако, сохраняла полное спокойствие и лишь скромно склонила голову, чтобы Филипп не увидел торжества в ее взгляде и румянца на щеках.
— Значит, вы и есть та самая леди, из-за которой столько шума? — обратился Филипп, изъяснявшийся на латыни с сильным акцентом.
— Я никогда этого не хотела, — ответила Элизабет тоже на латыни, которой свободно владела. — Уверяю вас, меня чудовищно оклеветали враги. Я совершенно не повинна в том, что мне приписывают.
Филипп молча разглядывал ее. Она рискнула взглянуть на него из-под ресниц, а затем, поняв, что от нее требуется более пылкое подтверждение, упала на колени, потрудившись настолько обнажить грудь в вырезе платья, насколько позволяли приличия.
— Бог свидетель, я никогда не желала вреда моей сестре-королеве! — горестно возопила Элизабет, встряхнув огненно-рыжими волосами. — Но никто мне не верит, и я уже почти год живу с мыслью, что все думают обо мне только дурное, и это великая несправедливость.
К глазам ее подступили неподдельные слезы, но она сдержала их. Мужчины не выносят женского плача, хотя толика страданий способна растопить самое жестокое сердце.
Глядя на нее и удивляясь, насколько она не похожа на сестру, Филипп теперь понимал, почему Мария противилась его знакомству с Элизабет. Перед ним на коленях стояла юная девушка, стройная и обаятельная, — не больно красивая из-за худого лица и носа с горбинкой, но в ней было нечто вызывавшее у него самые нескромные желания. А ну как уложить ее в постель и дать волю своим фантазиям? Уж всяко будет лучше мучений, которые ему приходилось испытывать на супружеском ложе!
Так ли она невинна, как утверждала? Этого он не знал, и, честно говоря, его это больше не интересовало, однако ему хотелось по меньшей мере с ней подружиться.
— Я верю вам, принцесса, — наконец молвил Филипп. — Не мучайте больше себя.
Внезапно, схватив ее сильными руками за предплечья, он поставил Элизабет на ноги. От облегчения при мысли, что теперь все наладится — она в этом не сомневалась, услышав его слова, — у нее закружилась голова; слегка пошатнувшись, Элизабет едва не утратила равновесие и, выпрямляясь, грациозно пала ему на грудь.
Она тотчас ощутила знакомое чувство, которое испытала много лет назад с адмиралом: телесное содрогание — трепет — и ни с чем не сравнимое физическое желание, продиктованное близостью. Она осознала, что к ней вернулась радость жизни, и поняла, что ее хотят.
Но Элизабет немедленно отстранилась. Филипп был королем и мужем ее сестры. О близких отношениях между ними не могло быть и речи, и что-то подсказывало ей, что это к лучшему. За время долгого уединения она познала, что главное в ее жизни — свобода ходить где захочется, делать свой собственный выбор и не зависеть от посторонней воли. Подобной свободы не мог даровать ни брак, ни вообще отношения с противоположным полом. Куда лучше было довольствоваться бездумным флиртом и ухаживаниями, чем полностью отдаться тому или иному мужчине. Она любила, когда ею восхищались, желали ее, домогались, но ей не хотелось явиться чьей-то добычей.
— Прошу прощения, сэр, — извинилась Элизабет, отступая на шаг.
— Я хочу стать вам другом, — отозвался Филипп.
— Ваше величество, вы исключительно любезны. Еще раз покорнейше прошу меня простить. Я отвыкла от знаков внимания и доверия.
— Надеюсь, когда-нибудь вам представится возможность отплатить мне тем же, — тихо молвил Филипп.
По его голосу Элизабет поняла, что он имел в виду нечто большее, чем просто политика.
— Если я смогу послужить вашему величеству, то сделаю это не колеблясь, — ответила Элизабет и вновь присела в реверансе, чувствуя, что удачно сыграла, перетянув Филиппа на свою сторону.
Королевское дитя могло явиться на свет со дня на день. Доктора говорили про начало мая, но, когда половина месяца миновала, а роды так и не состоялись, они почесали в бороде и заявили, что ошиблись в расчетах, — ребенок, должно быть, родится позднее, чем ожидалось.
Мария оставалась в уединении, а в другой части дворца точно так же не покидала своих комнат Элизабет, еще пребывавшая под стражей. И все-таки она улавливала напряжение, царившее в Хэмптон-корте. Благодаря Бланш, жадно впитывавшей любые слухи, она узнавала об иностранных послах, ждавших известия о рождении ребенка для уведомления своих правительств; о придворных, делавших ставки на пол младенца и рассуждавших о причинах, по которым королева настолько ошиблась в сроках; а также о том, что королю не терпится увидеть сына и отправиться на войну. Задержка в час казалась ему тысячелетием.
Но дни сменялись неделями, и уже подступил июнь. Поглядывая на жену, Филипп уверился, что живот ее чуть уменьшился, и у него возникло страшное подозрение, которое он не осмеливался высказать вслух, ибо Мария пришла в такое уныние, что большую часть времени сидела на полу, обложенная подушками, подтянув колени к подбородку и уставившись в стену. Филипп удивлялся, что женщина на последних неделях беременности вообще оказалась способна принять такую позу, но свои опасения он снова оставил при себе. Он начал сомневаться, что беременность возымеет счастливый исход, и даже предположил, что супруга не беременна вовсе и страдает каким-то женским недугом. В этом случае надлежало немедленно устранить пропасть между ней и ее сестрой Элизабет, поставив себе в заслугу их примирение и возвращение Элизабет положенного места в очереди на трон.