— Я буду ждать тебя здесь… Хотя мне будет очень грустно без тебя…
— Эмма, и здесь не могу, понимаешь?! У меня нет средств, чтобы жить на два дома, мы слишком много с тобой потратили.
Чтобы не передумала ни девушка, ни дядя, Гревилл продиктовал Эмме письмо к лорду Гамильтону с благодарностью за приглашение погостить у него полгода.
— Полгода?! Чарльз, это так долго! Ты забудешь меня за это время. Умоляю, не прогоняй, я буду послушной, я уже послушная. Мне не нужны тридцать фунтов на личные расходы, я придумаю, как подрабатывать, не выходя из дома. Можно, например, вышивать…
Гревилл едва не фыркнул: а ему носить вышивки на продажу? Нет, он уже все решил и отступать не собирался.
— Эмма, пиши, потом я проверю, исправлю твои ошибки, перепишешь снова. Некрасиво заставлять столь уважаемого человека, как лорд Гамильтон, ждать или вообще отказываться погостить у него.
Эмма писала, потом он исправлял, и она снова писала… Потом, отчаявшись, Гревилл написал сам и заставил ее скопировать буква в букву. И все равно это пришлось делать дважды! Эмма и грамматические ошибки неразделимы!
Закончив свои мучения, девушка разрыдалась:
— Чарльз, я знаю, ты забудешь меня!
— Господи, да, может, тебе в Неаполе так понравится, что это ты забудешь меня.
— Никогда!
— Ну, хорошо, хорошо, — пробурчал Гревилл, запечатывая письмо.
Лорд Гамильтон, поставленный перед фактом, вынужден был согласиться принять Эмму и ее мать.
— Чарльз, но только на полгода, не больше!
Гревилл снова расписывал достоинства Эммы и делал вид, что не замечает этой фразы.
Эта настойчивость пугала лорда Гамильтона, но он из тех людей, кто не слишком умеет отказывать. А Эмма просто была послушной игрушкой, она еще не забыла наказания пребыванием в Хавардене. К тому же девушка уже без памяти влюбилась в Гревилла и по его воле была готова на все.
Конечно, это ужасно — полгода прожить в разлуке с возлюбленным, но все равно лучше, чем быть изгнанной им совсем. Только бы не отказался, только бы не прогнал!
Уильям лорд Гамильтон
Главное занятие в первой половине дня у лорда Гамильтона — переписка. Английский посол столь активно писал многим корреспондентам, что наверняка тратил на одни марки целое состояние! Но Гамильтон жил этим, а потому денег на почтовые отправления не жалел, как не жалел и на свои коллекции.
Коллекции у английского посла действительно прекрасные. Он увлекался коллекционированием всерьез, старательно собирая, скупая, выигрывая лоты на аукционах. Потом разбирал, сортировал, описывал и записывал. Каталоги для коллекционера не менее ценны, чем сами предметы. Даже если что-то продавалось или дарилось, оно оставалось в каталоге с соответствующей пометкой на память.
Портрет девушки, которую Чарльз просто вынудил принять на полгода, давно висел в гостиной лорда Гамильтона. Уильям купил его у Ромни еще в первый приезд в Лондон. Модель на нем хороша… Ромни все твердил, что девушка, несмотря на все жизненные сложности, осталась чиста душой:
— Посмотрите, разве такая красота могла быть распутной? Распутная, она другая…
После каждого настойчивого письма Чарльза лорд подолгу стоял перед портретом, пытаясь понять, почему племянник отказывается от этой красоты и что он будет делать с ней сам.
Для себя решил: действительно только предоставит приют на полгода.
Она ведь приедет с матерью? Значит, их можно выдать за путешественниц, которые мимоходом заехали в Неаполь, но по какой-то причине задержались, например, боятся ездить сами и поживут в ожидании Гревилла. Вздохнув, лорд Гамильтон признавался сам себе, что Гревилл не собирается приезжать за своей пассией, значит, и лгать ни к чему.
Ладно, что-нибудь придумается, само собой. Только гостьям нужно сразу поставить условие: ему не мешать и не надоедать ни в каком виде. Определено время завтрака, обеда и ужина, если не успели или проспали, значит, скромно спросить у кухарки. В гостиной появляться пореже, в кабинет вообще нос не совать — это его вотчина.
В конце концов, вся вилла его вотчина, он арендовал ее вовсе не ради приема гостей, тем более навязанных.
Лорд начал сердиться сам на себя: ну что стоило резко отказать Чарльзу, не объяснять, почему это невозможно, а просто ответить: «Не хочу!» Почему он должен улаживать дела любовницы Чарльза, даже если она очень красива?
Досада росла по мере приближения дня приезда.
Да, он обязательно запретит громко распевать в его доме, играть на музыкальном инструменте (наверняка же красотка играет из рук вон плохо, а поет визгливо или фальшиво!), запретит громко разговаривать, и вообще… пусть вон лучше гуляют у залива. Воздухом дышат, это полезно.
Все, решено: в его дела не лезть, на глаза стараться не попадаться, не шуметь, ничего не требовать! Он готов давать им некоторые суммы на мелкие расходы, чтобы посещать местные лавочки, но не более. Надеяться, что лорд станет показывать простолюдинкам окрестности, глупо.
Конечно, она красива… молода… ей захочется выйти на прогулку или развлечься… что тогда? Нет, никаких развлечений, потерпит, у нее еще все впереди. Если у лорда случатся гости, надо придумать причину, по которой деревенская девчонка, явно не умеющая себя вести, не должна появляться в гостиной или галерее.
Вот еще, кстати, проблема: он забыл поинтересоваться, умеет ли красавица вести себя за столом? Потому что обучать умению пользоваться вилкой и ножом прямо на виду у слуг — значит вызвать их насмешки. Нет, уважая хозяина, слуги ничего не скажут, но лорду вовсе не хотелось, чтобы смеялись за спиной.
Вот навязал племянничек обузу! Размышляй тут, как заставить ее просидеть полгода тихо, словно мышка в норке.
Гревилл открыто обещал, что девчонка не будет строптивой, наоборот, твердил, что она послушна… Но лорд как-то скептически относился к этим обещаниям. Она что у Чарльза, рабыня, которую можно уложить в постель к кому угодно? Тогда почему Гревилл скрывает от девушки истинную причину ее отъезда?
И снова лорд Гамильтон досадовал сам на себя за уступчивость. Как обходиться с этой деревенской красоткой? Кажется, она достаточно воспитана, чтобы не плевать на пол или не ковырять в носу, но все равно выводить ее никуда нельзя, а чувствовать постоянное присутствие в доме чужих людей неудобно.
А может, Гревилл прав, и их нужно поселить в маленьком домике где-нибудь на окраине? Как же он сразу об этом не подумал?
Но где гарантия, что она не натворит чего-нибудь, за что потом будет расплачиваться уже Гамильтон? Нет, ее надо поселить под присмотром. Замечательно, он так и поступит! Пару дней, так и быть, подержит у себя на вилле, но указав место, потом придерется к какому-нибудь пустяку и отправит жить в небольшой домик со строгим управляющим и такими же слугами.
Гамильтон прекрасно понимал, что не сможет просто так придраться или выпроводить двух женщин. Но он тут же решил, что с созданными жесткими условиями наверняка окажутся не согласны сами женщины, а он тут же предложит переезд. Им должно понравиться, о строгом содержании станет известно позже.
А как же намеки Чарльза, что девушка станет его любовницей без особых возражений?
Лорд едва не рассмеялся: какая любовница, ему уже достаточно много лет, чтобы не болеть такими болезнями, как страсть… тем более к молоденьким красоткам. Смешно…
Приняв решение, расставив все точки, разложив все по полочкам, лорд, как истинный коллекционер, успокоился. Теперь список сокровищ составлен, место нового определено, можно заняться своими делами. Женщины приедут только завтра, сегодня о них нечего и думать.
Не мешало бы поручить подыскать домик. Но Гамильтон мысленно махнул рукой:
— Завтра, сегодня и без того слишком много времени потрачено на размышление о пусть и красивом, но совершенно не нужном ему экспонате.
И это последняя уступка Чарльзу, если племянник через полгода не явится за своей красавицей или никого не пришлет за ней, Гамильтон сам отвезет обузу в Лондон и оставит посреди комнаты у Гревилла.
Довольный своей твердостью и решительностью, лорд Гамильтон раскрыл каталог…
Мэри Кидд, которая теперь звалась миссис Кэдо-ган, наблюдала за дочерью. Погруженная в свои мысли Эмма не замечала не только материнского взгляда, но и тех красот, что проносились за окнами их экипажа. А ведь они проехали почти всю Европу. Но даже в Риме молодая женщина не очнулась от невеселых мыслей.
Она вовсе не была столь наивна, чтобы не понимать, что ее просто выставили вон, сплавили старику, чтобы отвязаться. Сердцем Эмма чувствовала, что Чарльз никогда не приедет за ней в Неаполь, ни через несколько месяцев, как обещал, ни через несколько лет. Ее передали от одного родственника другому, словно картину для украшения дома.
Чем Чарльз лучше баронета? Тот бросил ее, потому что испугался беременности, а Гревилл?
— Эмма, у тебя будет блестящая возможность поучиться пению у лучших мастеров Италии. Уж итальянцы умеют петь…
Да, безусловно, итальянцы умели петь, но она предпочла бы не подавать голос совсем, только бы не выкидывали прочь, ведь Эмма так любила Чарльза!
И никакие красоты Италии, никакой Колизей не способны отвлечь мысли молодой женщины от разлуки с возлюбленным.
Мать вздыхала: что за сердце у Эммы, если уж влюбилась, то до смерти. Совершенно не умеет рассчитывать, а если пользуется своей редкой красотой, то как — то не так, как нужно.
Перед отъездом Мэри сама отправилась поговорить с несостоявшимся зятем. В отличие от дочери миссис Кэдоган прекрасно сознавала, что Чарльз не намерен жениться на любовнице, и понимала, что тот просто сплавляет Эмму дядюшке.
— Мистер Гревилл, что будет в Неаполе через полгода, если вы не приедете за Эммой?
Тот лишь пожал плечами:
— Я не знаю, что будет через погода здесь, а уж в Неаполе и подавно. Но у лорда Гамильтона хотя бы есть деньги…
— Вы продаете ему Эмму?