Однажды, будучи основательно не в духе, лорд резко заметил, что Гревилл вовсе не намерен забирать ее из Неаполя. Эмма пришла в ужас:
— Не может быть! Он обещал!
— Эмма, чем вам не нравится у меня? Я плохо к вам отношусь? Недостаточно заботлив, внимателен, мало вами занимаюсь?
Девушка в отчаянии мотала головой:
— Нет, нет! Я вам очень благодарна, но я люблю Гревилла, поймите, люблю! И я не смирюсь с тем, что он меня бросил.
Лорд Гамильтон молча развернулся и вышел.
Эмма схватилась за перо и бумагу.
«Чарльз, вы не можете так поступить со мной! Гревилл, любимый, дорогой Гревилл, пожалуйста, ответьте, успокойте меня. У меня больше нет сил ждать от вас хоть маленькой весточки».
На следующее утро лорда Гамильтона не было за столом во время завтрака.
— Что-то случилось, Джеймс?
— Нет, милорд уехал на вулкан.
— Но он обещал взять меня с собой!
— Милорд ничего не говорил по вашему поводу. Только учителя, как обычно…
Несколько дней Гамильтон откровенно избегал Эммы. Она решилась поговорить с ним сама.
— Милорд, я вам надоела со своими слезами?
— Эмма, я не мешаю вам страдать, но увольте от ваших жалоб. Не идеализируйте Гревилла, лучше вспомните, как с вами обходились в Лондоне. Если вы не желаете оставаться в Неаполе, я помогу вернуться и дам достаточно денег, чтобы какое-то время жить в Лондоне. Но если вы пока не уезжаете, то, пожалуйста, перестаньте терзать меня укорами по адресу Гревилла и стенаниями, посвященными своей любви к нему.
Тон лорда Гамильтона весьма холоден, слова жесткие, твердые, как галька на берегу. Он обижен, и он прав. За постоянную заботу она платила черной неблагодарностью. Но чем Эмма могла заплатить? — только собой, а это означало бы предательство любимого.
Гамильтон страдал молча, хотя временами хотелось крикнуть во весь голос:
— Да очнись же ты! Посмотри на своего Чарльза раскрытыми глазами, он предал, продал тебя!
Боясь разочароваться в своем идеале, лорд старательно избегал любых разговоров о племяннике. Обожание Эммой Гревилла начинало походить на откровенную глупость. Нельзя же быть настолько наивной и слепой?
Но и раскрывать ей глаза на Чарльза тоже нельзя, возненавидит, только сначала самого лорда. Гамильтон молчал.
Все решил сам Гревилл. Испуганный угрозой Эммы явиться в Лондон со скандалом, а также письмом дяди о том, что по истечении полугода он просто не станет держать девушку, потому что никакие уроки и занятия не идут впрок из-за бесконечных слез и стенаний, Чарльз решился написать Эмме откровенно.
Она сидела с письмом в руке оглушенная, потерянная, уничтоженная. Не хотелось жить.
Тот, кого она столько умоляла о любви, умоляла прислать хоть весточку, наконец написал, но что!.. Гревилл советовал ей не кочевряжиться и стать любовницей лорда Гамильтона. Лорд прекрасно относится к ней, заботлив, внимателен, она же сама писала, что явно влюблен, почему бы не воспользоваться этим?
Так мог писать только тот, Кто равнодушен, для кого она ничто! Наконец Эмма все поняла, вернее, поверила в то, что подозревала, но о чем боялась даже думать — Гревилл отправил ее в Неаполь, чтобы избавиться!
Внизу лорд Гамильтон о чем-то разговаривал с Джеймсом. Вяло проползла мысль: договаривается о ее отъезде. Вчера она всерьез стала просить лорда Гамильтона отправить их с матерью в Лондон, если Чарльз все не едет. Гамильтон только кивнул:
— Хорошо, я позабочусь.
Он слов на ветер не бросает, если сказал, что позаботится, значит, скоро можно ехать. Только куда? Чарльзу она не нужна, в Хавардене тоже, больше никого…
Она никто, всего лишь богиня здоровья, позирующая обнаженной. Нет, Эмма не позировала обнаженной, но демонстрировала свое тело под тонким газовым покрывалом, и каждый, кто заплатил, мог прийти и посмотреть…
Горло сжимал спазм: наверное, если бы удалось поплакать, стало бы легче, но слез не было, они вылились в предыдущие недели. Зато была страшная опустошенность, и в этой пустоте вдруг родилась злая-презлая мысль:
— Я стану не любовницей лорда Гамильтона, Гревилл. Я стану его женой! Ты хотел с моей помощью уберечь наследство дяди для себя, чтобы только оно не досталось новой жене лорда Гамильтона? Не получится!
Рука потянулась к перу, на бумагу легли строчки, именно это и обещавшие предавшему ее возлюбленному: «Я стану не любовницей лорда Гамильтона, Чарльз, я стану леди Гамильтон!»
Эмма сделала свой выбор: если ее любовь никому не нужна, если всем нужно только ее тело, пусть будет так, она продаст тело, но продаст очень дорого! И подробно расскажет об этом бывшему возлюбленному.
— Милорд, я хотела бы с вами поговорить…
— Я помню о вашем желании уехать, Эмма. Придется немного подождать. Я не могу отправить вас одну, но через месяц в направлении Кале едет человек, которому я смогу доверить сопровождение, а там сядете на корабль…
— Я не собираюсь уезжать.
Бровь лорда Гамильтона слегка приподнялась:
— Что случилось?
— Я остаюсь у вас и… с вами…
Мгновение он молчал, потом усмехнулся:
— Выполняете распоряжение Гревилла? Не стоит, Эмма. Я старался дать вам все, что только мог, но, видимо, мог мало, я не могу дать вам Чарльза, а моя любовь не нужна. Я верну вас в Лондон, только вряд ли это вернет вам Гревилла.
— К черту Гревилла! Не хочу о нем даже думать! Если вы не прогоните меня, я останусь. И стану вашей любовницей.
Слово сказано, но то, как и после чего оно прозвучало, доставило Гамильтону сильнейшую боль.
— Нет, дорогая, мне не нужна любовь назло, в отместку. И сейчас вы говорите в гневе, а когда он пройдет, пожалеете. Я не хочу, чтобы вы сожалели о своей минутной слабости. Через месяц вы сможете уехать в Лондон. Если до этого времени передумаете, то останетесь. Только в спальню ко мне приходить назло Гревиллу не нужно, я люблю вас и все же не желаю унижения и жалости.
Эмма стояла, глядя ему вслед, оглушенная больше, чем письмом Гревилла. Вот кто по-настоящему любит ее. Не предатель Чарльз, не обманувший и бросивший Гарри, даже не Ромни, а лорд Гамильтон. Любит последней, зрелой, сильной любовью, способной на жертву. И если она не может ответить Гамильтону бурной страстью — неважно, теплый огонек зажегся просто из понимания его порядочности, из благодарности за заботу. Если этому огню не дать погаснуть, он будет гореть ровно и долго.
Иногда уважение лучше страсти. Она горела страстью к Чарльзу, а чем все закончилось? Предательством, откровенной продажей. Хорошо, что отправили к лорду Гамильтону, а не к кому-то похуже.
Мать, заметив какие-то изменения во взгляде и поведении дочери, заглянула в лицо:
— Ты что-то решила?
— Да.
— Что?
— Я буду стараться стать леди Гамильтон.
— Давно пора.
— Ты знала?!
— Догадывалась. Но лорд Гамильтон достоин любви и уважения.
Леди Эмма Гамильтон
Лорд Гамильтон презрел мнение света, открыто живя с любовницей. Это шокировало бы Лондон, хотя там с любовницами жили почти все. Но в приличном английском обществе не полагалось признаваться в наличии таковой открыто и было принято строго соблюдать внешние приличия. За закрытыми дверями могло твориться что угодно, однако стоило двери открыться, как в силу вступали пресловутые правила, заставлявшие всех улыбаться и говорить то, что положено, а не то, что хотелось.
В Неаполе несколько свободней благодаря королю и королеве. Нет, вовсе не потому, что те демократичны и отменно справедливы. Просто король Обеих Сицилий, как называлось Неаполитанское королевство, Фердинанд I и его супруга Мария-Каролина, по-домашнему называемая Шарлоттой, сами были любвеобильны и легко прощали подобные шалости своим подданным, а заодно и проживающим иностранцам.
Но если королева была вынуждена довольствоваться королем, то Его Величество увлечения разнообразил. Сам король отнюдь не был красавцем, к тому же частенько забывал о правилах приличия, разыгрывая капризного ребенка, которому позволено все.
Мария-Шарлотта относилась к подобным шалостям снисходительно, именно как к шалостям. Истинным королем в Неаполе была она, а не Фердинанд, которого интересовала охота, еда, стульчак и хорошенькие женщины. Все остальное — рождение и воспитание детей, управление государством, внешняя и внутренняя политика и прочие скучные обязанности лежали на королеве, которая с ними легко справлялась.
Дочь императрицы Австрии знаменитой Марии — Терезии, известной своей плодовитостью и умением править твердой рукой, Мария-Шарлотта удалась в мать, не то что ее несчастная сестра Мария-Антуанетта, через несколько лет нашедшая свою гибель под ножом революционной гильотины. Вообще-то за несчастного Людовика XVI должна была выйти Мария-Шарлотта, и кто знает, как повернула бы история в таком случае, но французы все тянули, а Фердинанд оказался настойчивей.
Во Франции революция, к власти вообще рвался Наполеон, а в Неаполе со страхом оглядывались на западного соседа, понимая, что нападения можно ждать в любую минуту. Кто мог быть союзником против зарвавшегося корсиканца и его амбиций? Конечно, Австрия, ведь там все родственники. Но Австрия потерпела сокрушительное поражение от наглого француза, и ей было не до поддержки Неаполя.
Оставалась Англия — всегдашний враг-соперник Франции. Потому к англичанам в Неаполитанском королевстве отношение особое — как к спасителям, пусть и будущим. И посол у них просто прелесть, настоящий джентльмен, великолепно образован, умен, умеет поддержать любую беседу, дипломат до мозга костей, не жадный и приветливый. Сплошные положительные качества! Лорд Гамильтон нравился всем (кроме, конечно, французов, но уж этих лягушатников никто не спрашивал!).
И если очень пожилому ужу лорду вдруг приспичило завести любовницу, причем не итальянку, а прекрасную англичанку, которую тот купил у своего племянника, то почему бы нет? Пусть развлекается на старости лет.