ицы, сетовал, что лорд идет на поводу у своей дурно воспитанной и такой самоуверенной жены. Но все это говорилось за глаза, в лицо леди Гамильтон ни один человек столь нелицеприятные мысли высказать не решился бы. Она уже научилась у королевы давать отпор всем.
Сам Уильям Гамильтон попал в плен давно и окончательно, но он не мог возражать супруге не потому, что боялся ее, а потому, что любил. Ради блеска этих голубых глаз Гамильтон готов на все, он не замечал ни располневшей талии и широких бедер Эммы, ни ее излишне полных рук, ни бесформенных, бывших еще недавно стройными ног… Он любил той любовью, для которой не важна внешность, но главное — любовью, которой приносят в жертву самого себя. Нет, не кладут голову на плаху, но делают все, чтобы любимому человеку было хорошо, чтобы он был счастлив, даже в ущерб самому себе.
Такая любовь встречается крайне редко, она не знает ревности или отчаяния, заставляя вести себя так, что никто не может понять, что же произошло с разумным еще вчера человеком.
Когда-то лорд сказал Эмме, что если она встретит достойного человека и полюбит его, то сам Гамильтон не только не станет мешать, но и всячески поможет этому счастью. При условии, что любовь будет взаимной.
Сейчас лорд видел, что Эмма влюблена, оставалось только понять, как относится к ней адмирал Нельсон. Горацио Нельсон видел Эмму и был восхищен ею еще в 1793 году, но за прошедшие пять лет леди Гамильтон заметно изменилась. Если ее муж не замечает этих изменений, это вовсе не значит, что их не заметит и Нельсон.
Мало того, Гамильтон даже понимал, как и когда, вернее, благодаря кому Эмма влюбилась в адмирала. Благодаря ему самому. Когда-то, пять лет назад, лорд сам сказал своей жене, что этот маленький, в общем-то, неказистый капитан станет великим, он отслеживал каждую победу (или поражение) Нельсона, восхищался им, расписывал его поступки так, что у Эммы поневоле появлялось ощущение исключительности морского офицера. Получается, что лорд сам, своими словами внушил обожаемой жене такое же обожание, пусть и на расстоянии, другого?
Обожание на расстоянии куда более опасная вещь, чем вблизи, потому что, разглядев объект своей страсти, можно этой самой страсти легко лишиться. Лорд Гамильтон был умен, умудрен жизнью и порядочен. Он читал письма, которые его супруга из месяца в месяц писала Нельсону (конечно, не так часто, как Гревиллу, но все же писала). Чтение этих посланий было совершенно необходимо, потому что Эмма так и не справилась с грамматикой, письма приходилось поправлять, попросту переделывать из-за жуткого косноязычия, а потом сажать жену, чтобы по буквам переписывала еще раз своей рукой. И все равно она делала ошибки, потому что отвлекалась или слишком торопилась.
Читал он и ответные послания, тоже не частые (адмиралу некогда, и писать левой рукой трудно). Видел, как между ними зарождается нечто большее, чем симпатия и уважение, а уж когда Нельсон стал героем, тут Эмма вовсе потеряла голову.
Спаситель Неаполя!
Лорд Гамильтон в своем кабинете разглядывал новый принесенный черепок. Утверждали, что он найден в пустотах лавы у Везувия. Вулкан был его второй страстью, но сейчас даже это чудовище, когда-то погубившее два цветущих города, не могло занять мысли лорда полностью. Он прислушался к голосам за дверью. Эмма распекала кого-то за нерасторопность.
Смутное беспокойство не давало погрузиться в размышления. Нет, это не из-за резкого голоса Эммы, он уже привык, что жена слишком громкоголосая, научилась у королевы, мешало что-то другое, какая-то неосознанная, вернее, невысказанная мысль.
Привыкший, как истинный коллекционер, все раскладывать по полочкам и вникать в суть, он упорно пытался разобраться в себе. Ревнует к Нельсону? Нет, не то. Ревность была, но спокойная. И вдруг Гамильтон понял: он боится, что Нельсону не понравится Эмма! Что адмирал разочаруется в новом облике леди Гамильтон. Это было бы ужасно, потому что перечеркнуло бы для самого Гамильтона очарование сразу двоих.
Нет! Они должны полюбить друг друга по-настоящему, страсть в письмах обязательно должна перерасти в страсть в жизни. А как же жена Нельсона? Да, лорд Гамильтон помнил о Фанни Нельсон, слышал о ней только хорошие отзывы, но сейчас бедная женщина для лорда не существовала.
Есть ли у адмирала внутреннее зрение, способен ли он увидеть ту самую женщину, что писала восторженные письма, или за ставшей не слишком приятной оболочкой не заметит Эмму? Нет, должен заметить, узнать, как только увидит ее глаза, так узнает.
Лицо Эммы хотя и располнело, но осталось красивым, а ее голубые глаза все так же горели неистовым пламенем. Ей постоянно нужно кем-то восхищаться, кого-то обожать, последние пять лет — это Нельсон, сначала капитан, теперь адмирал. Нельсон не может, не имеет морального права не ответить на это искреннее восхищение.
Лорд Гамильтон потер руками виски, подошел к окну, долго стоял, глядя вдаль на воды залива, который пока бороздили лишь небольшие суда и рыбацкие лодчонки.
Завтра сюда прибудут корабли английской эскадры адмирала Нельсона, который обязан увлечься его женой.
— Я сошел с ума и становлюсь сводней?
Гамильтон знал, что у Нельсона нет правой руки, а потому, сколько ни пытался, представить себе Эмму в его объятьях никак не мог. К тому же адмирал явно меньше ростом и мельче, чем его леди Эмма. От этой мысли стало смешно. До чего дошло: шестидесятивосьмилетний муж размышляет, понравится ли его жена калеке.
Снова накатило беспокойство, но теперь уже по поводу Эммы. Она-то понимает, что Нельсон изуродован? Эмма располнела, даже стала слишком толста, но Нельсон куда хуже — он однорук и одноглаз! Говорят, у адмирала не держатся волосы на голове, а кожа хуже некуда из-за постоянной лихорадки. Вдруг Эмма увидит все это?! Какой для нее может быть удар!
Леди Гамильтон знает об увечьях адмирала Нельсона, но одно дело знать и совсем другое увидеть воочию.
— Эмма, — крикнул Гамильтон, открыв дверь, — удели мне минутку.
— Да, дорогой.
Эмма Гамильтон груба с теми, кто что-то говорит против или недостаточно ее ценит, но с мужем, который обожает и не мешает жить, она ласкова и терпима.
— Мне нужно поговорить с тобой. По поводу адмирала Нельсона.
— Мы все уже продумали и готовим грандиозный праздник. Вы знаете, что совсем скоро у адмирала день рожденья? Мы отпразднуем его так, что Неаполь надолго запомнит!
Гамильтон почувствовал, что придется раскрывать кошелек если его супруга бралась за праздник, то это выливалось в грандиозные траты. Но сейчас не хотелось жалеть денег, ведь они предназначались для двоих, кого Гамильтон любил больше всех — Эммы и Нельсона. Чтобы праздник, который Она устраивает для Него, удался, муж готов щедро платить.
Эмма и не сомневалась, ведь это лорд помогал ей сочинять письма герою Англии, это он предложил пригласить английские корабли зайти в Неаполь якобы для починки перед возвращением на родину.
— Я не о празднике. Присядь на минутку.
Она села, но лишь на краешек кресла, словно говоря: мне некогда!
— Я хочу напомнить тебе, что адмирал болен, что он искалечен…
— Помню, помню! Ты хочешь сказать, что ему тяжело будет вынести длительный праздник? Не беспокойся, мы все продумали, возможно, сначала он отдохнет.
— Я не о том. Ты помнишь, что у Нельсона нет правой руки?
Эммы стала серьезной:
— Помню. Но почему ты говоришь об этом?
— И правого глаза…
— Да.
— Я просто хочу, чтобы это не явилось для тебя неожиданностью и не привело к неловкой ситуации.
Представь, как было бы тяжело Нельсону, схватись ты за его пустой рукав…
Губы Эммы задрожали, на глазах выступили слезы.
— Спасибо, дорогой. Я буду помнить об этом. Только не говори, что все эти увечья сделали его уродом, не во внешности красота или уродство, а в душе. Он мужественный, неустрашимый, он герой, а потому красив!
Гамильтон от души поцеловал сидевшую жену в лоб:
— Я рад, что ты так думаешь. Напомни об этом и королевской чете, чтобы не вышло неприятной заминки.
— Да, дорогой…
Организованные в честь героя Нила праздники затмили все виденное неаполитанцами до сих пор.
Правда, началось все с болезни Нельсона, тот слишком много сил потратил на победу и вообще на события последних лет. Прибыв в Неаполь, он просто свалился. И если, поднявшись на борт его корабля, леди Гамильтон весьма картинно свалилась в единственную руку героя, то теперь он уже не картинно упал на ее руки.
Эмма всегда была прекрасной сиделкой, выхаживая то и дело болевшего желтухой или прочей гадостью мужа, она научилась быть ласковой и твердой одновременно. Их с миссис Кэдоган не испугала культя Нельсона, его страшные швы на голове, его многочисленные шрамы, слепой глаз… Мать и дочь выхаживали героя, словно собственного ребенка.
И выходили.
Гамильтон, у которого уважение к Нельсону поднялось до небес, помогал, чем мог. Но мог он мало, основная забота о чуть живом адмирале легла на руки Эммы.
А потом победу праздновали с истинным размахом, правда, стоившим лорду Гамильтону огромных денег, но он не жалел, ради Нельсона не жалко.
Череда бесконечных праздников и восхвалений сильно утомляла не слишком крепкого физически Нельсона, он снова заболевал, Эмма снова укладывала его в постель и заботилась о больном.
Но французы быстро доказали, что Наполеон и погибший флот — это еще не все, они возобновили наступление на север Италии.
Королева была в ужасе, она мысленно уже прикидывала, где ее враги поставят гильотину! Нельсон уже пришел в себя, подлечился, но что он мог? Король Фердинанд, воодушевленный победами англичан на море, храбро выступил на север, чтобы защитить Рим, быстро понял, что это не удастся, и уже совсем не храбро, переодевшись в крестьянское платье, унес ноги домой, бросив на произвол судьбы приведенную разношерстную армию.
Пока покинутая королем армия пыталась хоть как — то сопротивляться, Его Величество в отчаянии придумывал, как бежать. Куда — вопроса не возникало. Королевство недаром называлось Королевством Обеих Сицилии