— Кого? А… вы имеете в виду целителя. — Милия потерла пальцами виски. Она и вправду была очень бледна, до глубоких теней под глазами, до лиловых губ. — Боюсь, мне он не поможет… это мигрени… вас не мучают?
— Нет.
— Тогда вам повезло… Тарис, проследи, чтобы меня не беспокоили…
Она удалилась, а супруг остался на мое несчастье. И теперь, избавившись хоть и на время от второй половины, он совершенно распоясался.
Губы его то и дело касались моей ладони.
И запястья.
И дай волю, обслюнявил бы руку до локтя… а может, и выше… взгляд Тариса блуждал где-то в области декольте… комплименты становились все более двусмысленными.
— Пожалуй, — я поняла, что еще немного и не выдержу, — нам пора… уже поздно, и я устала…
— Конечно, дорогая. — Тарис с готовностью вскочил. — Я провожу тебя…
— Куда?
Что-то мне слабо верилось, что этот раззолоченный человечек и вправду поведет меня через весь город к пустырю, где тихо и мирно дожидался хозяев октоколесер.
— В твои покои, естественно, — и подмигнул так.
Проклятье!
Я оглянулась.
Ричард жевал.
Грен дремал или делал вид, что дремлет. А Тихон, изрисовав блюдо, принялся за скатерть. И, судя по мечтательно-сосредоточенному виду, в данный момент времени его интересовало лишь это альвинийское, чтоб его, народное творчество.
— Боюсь, я…
Помощи ждать было неоткуда.
— Мы ночуем здесь, — заметил Ричард, с трудом проглотив кусок мяса. — Хозяин был любезен. Предложил. Я согласился.
Только меня забыл предупредить.
— У нас большой дом… — Тарис опять подмигнул: мол, настолько большой, что нам, милая, никто не помешает…
…я очень надеялась, что в этом большом доме отыщется большой канделябр. Или еще что-нибудь, подходящее для беседы с излишне гостеприимным хозяином.
Тихон поднялся.
— Лайра Оливия. — Он подал руку, которую я приняла, не сдержав вздоха облегчения.
Лучше с ним.
А там закроюсь… переночую… а завтра перекинусь парой слов с хозяйкой дома. Сдается, если кто и способен окоротить излишне любвеобильного толстяка, который на меня разве что слюной не капает, то она. А если нет, то буду ночевать в машине.
Там место имеется.
И свой фарфор.
Остальное же как-нибудь…
А покои мне отвели роскошные. Темно-зеленые сдержанные тона. Тяжелые портьеры. Узкие и высокие окна. Крохотный балкончик, с которого открывался вид на город. Правда, смотреть, как оказалось, было не на что.
Темень.
Редкие пятна газовых фонарей. Темные контуры домов.
Запах… свежести ночной и гардений. Азалии в керамических горшках.
Я стояла и смотрела на новый мир.
Мой дом?
Похоже, отныне так… Вернуться? Наверное, если хорошо поискать, то способ найдется. Как в сказке. Медные сапоги истоптать, железные караваи сгрызть… только не было у меня желания что-то там топтать и грызть. Меня охватила странная апатия.
Я стояла и думала… о чем?
О том, что, по сути своей, мне не к кому возвращаться.
Бабушка? Она умерла.
Влад?
Предал.
И подставил.
Он не мог не понимать, чем для меня обернется его побег. Но ни словом, ни жестом не намекнул о грядущей опасности, не говоря уже о том, чтобы взять меня с собой.
Друзья?
Я внезапно осознала, что как таковых друзей у меня нет. Когда-то давно в детстве имелись, а потом… у каждого свой путь и своя жизнь, в которой нет места приятелям по двору. А новые… Владовы коллеги? Они были мне неприятны. Их жены? Мы встречались. Пили кофе. Обсуждали моду, салоны… глупости какие-то, которые казались мне важными. Ссорились и мирились.
Только это не было дружбой, так, знакомство подходящего круга. И там, дома, я была не менее одинока, чем здесь.
Я обняла себя.
Хватит жалеть. Жалость ничего не изменит. И… и менять следовало там, в прошлом, только это не в моих силах. А что в моих? Использовать второй шанс.
Я использую.
С этой благой мыслью я вернулась в комнату.
Надо сказать, зря.
В низком разлапистом кресле — лапы были грифоньими и когтистыми — меня ждал гость. А ведь дверь я заперла, благо имелась щеколда.
— Что вы здесь делаете? — я постаралась говорить спокойно.
И встала поближе к камину.
На каминной полке выстроился с десяток бронзовых лошадей, каждая из которых выглядела вполне себе аргументом в грядущем споре.
А спору быть.
— Я сгорал от желания продолжить наше знакомство.
Тарис изволил переодеться.
Бархатный тяжелый халат поверх рубахи смотрелся этакою домашней мантией. А вот колпак на корону вовсе не походил.
— Я не сгорала, — холодно заметила я.
И подумалось, что надо было попросить Тихона избавить меня от ожерелья.
— Ах, милочка, мы с вами наедине. — Тарис вытащил из-за спины пыльную бутылку. — Хватит притворяться…
Бокалы.
И куцая веточка винограда.
— Вы очаровательны. — Он отщипнул виноградинку и, покрутив в пальцах, протянул мне.
— Спасибо. Я сыта.
— Пока сыта… пока, милочка… вопрос, как надолго этого хватит? — Тарис не обиделся. Сунул виноградину в рот и глаза прикрыл. — Ваша история очень душещипательна… благородная особа в затруднительном положении… но в ней много неясностей. Откуда вы появились? Куда направляетесь?
— Не ваше дело.
— Может, и не мое… а может, и мое. Вдруг вы шпионка Шеррада?
— Я?
— Нет, я, конечно, так не думаю… слишком вы уязвимы для шпионки… документов и тех, полагаю, нет? Конечно, кто рискнет спрашивать у благородной лайры бумаги?
Я молчала.
Шантаж?
Не страшно. Не знаю почему, но я не боялась. А вот мерзко — это да… до того мерзко, что тошнота к горлу подступила.
— Но дело даже не в бумагах. Боги с ними, с бумагами… но ведь денег у вас тоже нет. А это уже гораздо, гораздо печальней…
Он причмокнул губами.
А я сделала глубокий вдох. И как быть? Орать? Звать на помощь?
— Не стоит, — махнул рукой Тарис. — Ваши спутники спят… моя супруга тоже не услышит. Ее мигрени — дело такое… когда-то она велела устроить комнату, в которую бы не проникали звуки. Это оказалось очень и очень удобным. Не переживайте, дорогая, я не насильник. Я предпочитаю договариваться.
А пялится по-прежнему в декольте.
— И с вами договоримся…
— Думаете?
— Конечно. — Он оторвал вторую виноградину. — Все очевидно. Лучше обслуживать одного благодарного мужчину, чем троих…
— Что вы себе…
— Правду, милочка. Правду. Если вас еще не оприходовали, то оприходуют в самом ближайшем будущем. Вы же не настолько наивны, чтобы полагать, будто ваш титул чем-то да поможет?
— Убирайтесь.
Он лжет.
Или…
Нет, о таком не стоит думать. Грязь слов, не более того… никто из спутников моих ни словом, ни жестом не дал понять, что…
— Я предлагаю вам достойную жизнь.
Тарис причмокнул.
— Я состоятелен… весьма состоятелен… и способен оценить такую… милую девочку. И быть благодарным за внимание… за понимание… мне так не хватает понимания.
— Уходите.
— Гордая? Люблю гордых… подумай хорошенько, девочка… — Он поднялся и шагнул ко мне. А я отступила к камину. — Пока ты молода и красива… но как надолго хватит твоей молодости и красоты? Это товар. И надо радоваться, что на этот товар нашлись желающие, готовые платить полную цену…
Он вдруг оказался рядом.
Так близко, что я почуяла кисловатый запах его пота. И отвернулась.
Отвернулась бы, если бы позволили. Жесткие пальцы сдавили подбородок, заставили повернуться и посмотреть в глаза.
— Мы можем дружить, девочка… и я хотел бы дружить… очень хотел бы…
Рыхловатая кожа.
Крапины пота. И желтые зубы, которые если и чистили, то давно. Он был не просто некрасив — уродлив. И я, очнувшись от наваждения, стряхнула руку.
— Убирайтесь.
— Подумай, деточка… — Он отступил и облизнулся. — Или не думай… все уже решено.
Глава 10ЛЕДИ И ВЫВЕРТЕНЬ
Тиха летняя ночь.
Пахнет в кои-то веки не пылью и падалью, а цветами, букеты которых расставлены по дому в огромных вазах. И запах этот, резкий, назойливый, Ричарда раздражает.
Он открыл балконную дверь.
Выглянул.
Город отходил ко сну. Где-то вдалеке лаяли собаки. Редкие газовые фонари силились разогнать темноту, которая здесь, на юге, была особенно плотной. И в ней, казалось, оживает прошлое.
Легко закрыть глаза.
Представить, как все было раньше.
Город, напоенный древней магией. Особняк этот… раньше, надо полагать, он был больше и мрачней, несмотря на белый камень. Он возвышался над площадью, где торговать не смели. Это же святотатство, устраивать торговлю у ног Императора. Какого? Кто стоял на постаменте? Сильван Третий, прозванный Великим? Правда, народная молва его окрестила Кровопийцей, но разве это важно? Сильван присоединил к Империи Побережье, растерев в прах Вольные города. Или это сын его, Аушрен Сильный, взошедший на трон после скоропостижной кончины отца? Сказывали, сыновей у Сильвана было семеро, и предыдущих шестерых он казнил. А вот младшенький успел ударить первым.
Этот долго давил мятежи.
И построил Каратис, прославившийся на весь мир университетом, общественной библиотекой и банями. Был еще, кажется, театр. Но в народе оценили именно бани.
Или Гернарда? Единственная женщина, сумевшая взойти на трон Старой Империи. И прозванная, словно в издевку, добрейшей? Доброты в Гернарде, если верить фактам, не было ни на гран. Кровь она лила легче, чем мужчины… да и не только кровь. Чего стоит чума, насланная на мятежную Тарону? Провинция, некогда процветавшая, обезлюдела.
Зато другие не рискнули бунтовать.
Одно дело армия, а совсем другое — магия старой крови.
Нет, в этом городе, как и во всех прочих, Императора чтили. Так оно было безопасней… а еще варили меда, катали свечи, плавили жиры и… и не только животные. В темном искусстве крыса никогда не заменит человека.
Тошнота подкатила к горлу, и Ричард мотнул головой, отгоняя призраки прошлого.