Где скрыть место силы, как не в другом?
И нынешний храм пред внутренним взором сиял множеством огней.
Слезы?
Ричард может взять их, если захочет, больше они никому не нужны. И было время, когда фиал в руках Вдовы наполнялся. И переполнялся. И тогда она позволяла прозрачным каплям упасть в ладони Жреца. А тот уж… многим надобно исцеление.
Рана на боку Воина кровоточила. И кровь эта способна была одарить нечеловеческой силой…
…цветок в руках Дитяти. Одного лепестка хватит, чтобы подарить смерть или жизнь любому человеку… разве это мало? Всего-то одна жертва.
Одна жизнь.
И много даров… Боги так долго ждали.
— Нет, — повторил Ричард.
Кажется, дар крови был не самой лучшей идеей. Если они разозлятся…
…кто-то рассмеялся.
Кто-то вздохнул. Рядом совсем. За спиной.
Но за спиной было пусто.
— Не надо со мной играть, — попросил Ричард.
Разве игра? Это еще не игра… вот ноги у мух обрывать — весело… или не у мух… детям не известна жалость.
— Я не стану никого убивать…
Как глупо.
Смерть — закономерный итог жизни. Жизнь без нее вовсе невозможна, так почему бы… Ричард знает? Но убивать не хочет?
А если он этой смертью спасет многие жизни?
Десятки и сотни.
Без помощи он не справится. Даже если найдет нужное… в храме? Да, в храме. Это интересно… это очень интересно. Новая игра. Дети любят игры.
В «горячо и холодно».
Только будет действительно горячо. Ричард справится? Пусть попробует… или жертва? Нет? Тогда игра…
— Я согласен, — сквозь зубы произнес Ричард, подозревая, что ничего хорошего из этого не выйдет.
Глава 13ЛЕДИ СПЕШИТ НА ПОМОЩЬ
Милия была столь любезна, что помимо экипажа — помилуйте, дорогая Оливия, к чему вам наемный? — поделилась платьями.
Из собственного гардероба.
Из очень давнего гардероба, судя по запаху, фасону и длине. Платье, сшитое из желтых и черных поперечных полос, было тесно в груди, широко на талии и безбожно длинно, но не в моем положении придираться. К нему у Милии нашелся полосатый же зонтик, объемный ридикюль и ботинки, которые, к моему огромному удивлению, пришлись впору.
— И все же, дорогая Оливия, — сказала она, самолично поправляя жесткий бархатный воротник, который с одной стороны поднимался, а с другой норовил лечь на плечо, что фасоном не предполагалось, — я не понимаю вашей настойчивости. Кладбища, тем более столь старые, не самые подходящие места для прогулок.
Может, оно и верно.
Я и сама не могла понять, что заставляло меня с такой неудержимой силой стремиться на кладбище. Прежде я как-то избегала подобных мест, а теперь… теперь я с трудом сдерживалась, чтобы не спихнуть с козел полусонного лакея.
Я опаздывала.
Куда?
Не знаю.
Но опаздывала безбожно.
— Вы не могли бы… — когда рыночная площадь осталась позади, я не выдержала. И указала на хлыст.
Бить животных нехорошо, но если я не успею, случится… не знаю что, но в высшей степени нехорошее.
Лакей не соизволил обернуться.
Пожалуй, с его точки зрения, я была… да никем. Благородная лайра? Какое благородство, если платье надела чужое, ношеное и даже не соизволила дождаться, пока его худо-бедно подгонят по фигуре. Мне ведь предлагали, а я, упрямая, на кладбище спешила.
— Пожалуйста…
Голос мой дрогнул.
А сердце оборвалось.
Беда.
Я не чувствовала беды в тот день, когда умерла… я не чувствовала ее и раньше, когда лишь познакомилась с Владом. Или когда он привел Макса, которого принял в собственную фирму, сказав, что вдвоем будет проще… я вообще никогда не отличалась развитой интуицией. Скорее уж была слепа, как старый крот. А теперь вот…
Я сдавила голову руками и попыталась отрешиться от паники. Надо… надо спешить.
— Остановите, — велела я, стараясь говорить именно так, как учила бабушка. Нет, прислуги у нас не было — не те время, место и положение в обществе, — но подобный тон годился не только для горничных. Паспортистки, начальник ЖЭКа и раздражительный наш дворник, которому никто не указ, от тона этого цепенели…
Сработало.
Лакей потянул поводья, и округлая лошадка буланой масти послушно замерла. И лишь затем он повернулся, осознавая, что исполнил приказ не лайры Милии, а какой-то там… в мутноватых глазах его я увидела удивление пополам с обидой.
Да как я посмела?
Обыкновенно.
— Купите мне булочку, — указала я на лотошницу, которая дремала над подносом, полным булок. — С изюмом. Но без сахарной пудры. И не приведи Боги, чтобы там была корица…
Я бросила монетку, которую лакей поймал на лету.
Он скривился.
Но с козел сполз и неспешно — маленькая такая месть — направился к лотошнице. Остановился у подноса… что-то спросил…
Все.
Я подобрала юбки, радуясь, что решительно отвергла и подъюбник на ободу из китового уса, и нижние юбки, что полотняные, что батистовые, ограничившись одной… в юбках исполнить задуманное было сложно. Хотелось бы думать, что на козлы я перепрыгнула аки молодая газель, но на деле я скорее перевалилась, одновременно стараясь и не зацепиться юбкой, и не упасть, и не…
Удалось.
Я подхватила вожжи и хлестанула по широкой конской спине.
— Н-но! Пошла!
И лошадка, к этакому обращению не привыкшая, взяла в галоп. Подпрыгнула повозка, махонькая и изящная — этакая лаковая коробочка на колесах. И я плюхнулась на скамью.
Мамочки родные, что я творю?
А главное, зачем?
Ответа на этот вопрос не было… сзади кричали… спереди… люди разбегались, благо дорога здесь была широка…
— Н-но…
Я никогда не управляла экипажем. Машиной вот — случалось. Катером. И даже самолетом однажды, пусть и под присмотром инструктора, но лошадь… лошадь — это другое.
Я вцепилась в вожжи, прекрасно осознавая, что, стоит вывалиться из экипажа, и вожжи не спасут. Скорее уж затянут меня под колеса. Но… я опаздывала!
— Н-но!
Грохотали колеса по мостовой.
Мелькали дома и домишки.
Раззявленная пасть городских ворот… стража, которая и не попыталась остановить. И верно, дураков нет, чтобы, рискуя жизнью и здоровьем, бросаться к обезумевшей лошади и не менее безумной наезднице…
— Пошла!
Я точно знала, куда мне надо.
По дороге.
По широкой дороге, мощенной желтым кирпичом. Выстроились вдоль нее тонкие кипарисы. Пахло смолой и сухой травой, и еще цветами…
— Н-но, залетная! — я щелкнула хлыстом, который нашелся на козлах, и лошадка, замедлившая было шаг, полетела…
Вперед.
Мне надо… очень-очень надо… туда… куда?
Сюда.
На вершину холма, увенчанную крепостной стеной, по-за которой виднелась темная крыша храма. Там происходило что-то… что-то крайне неправильное.
Опасное.
И лошадь, которая до того шла ровно, вдруг тонко завизжала, а потом… потом она рванула и понесла, не разбирая дороги. А мне подумалось, что до идеи тормоза в этом мире вряд ли дошли.
Горячо.
Холодно.
Детская игра. Только не в божественном исполнении.
Каменное изваяние улыбается, и в этой улыбке видится Ричарду издевка: неужели ты, глупый смертный, в крови которого чудом ожило божественное благословение, действительно надеешься выиграть? Неужели позабыл страшные сказки Старой Империи, такие назидательные, такие…
Не позабыл.
Ричард обвел глазами храм.
Ничего не изменилось. Разве что теперь они все смотрели. Кто с сочувствием — Вдова всегда была добра, даже к чужакам, ведь и они чьи-то дети… кто с ожиданием. Кто просто с любопытством. Давно в этих стенах не происходило ничего мало-мальски интересного.
Горячо.
Холодно.
Один шаг влево… и сосредоточиться на ощущениях. Ничего? Тогда еще шаг. И руки холодеют. Холодно. Значит, вправо… ощущение холода уходит. А в ушах серебряными бубенцами звенит смех. Правда, интересная игра? Вправо… тепло? И вперед? Тепло уходит. Думай, человек. Ты не выйдешь отсюда, пока мы не доиграем.
Ты ведь был столь неосмотрителен, что, соглашаясь, не оставил себе пути отхода.
Люди предсказуемы.
— Боги тоже, — проворчал Ричард, не сомневаясь, что будет услышан.
Дитя не обиделось.
Хорошо.
Обидчикам оно мстило с немалой фантазией.
Повернуться… если не вперед, то назад. Точнее, теперь вперед, к темному своду нефа. Тепло… и еще теплее. Тепло окутывает ласковым коконом. Но с каждым шагом оно усиливается. И вот уже ничего ласкового нет.
— Значит, в этом весь смысл? — Ричард остановился. — Собираешься изжарить меня?
Смех.
И укоризна на лице Вдовы, которую иные именовали Матерью: разве можно так с гостями обращаться? Воин, тот хмур, он бы давно выпорол негодного мальчишку, но разве любящая Мать позволит обидеть младенца? А для нее он, рожденный на заре мира, все одно младенец.
Вечный.
Ничего. Ричард что-нибудь да придумает. Не бывает таких задач, которые нельзя было бы решить, надо только подумать. Ему позволят. Ведь что за удовольствие быстро заканчивать игру?
Но он должен посмотреть.
Неф.
Темнота.
И белый смутный силуэт очередной статуи. В Старой Империи их любили.
Тепло.
Горячо даже.
Жар еще не такой, чтобы закричать от боли. Вполне терпимо. И спасибо за науку, некромант способен выдержать куда больше обыкновенного человека.
…это кровь.
…во всех них, благородных лойрах, течет благословенная кровь… ты ведь никогда не задумывался, кто они? Ответ прост: ублюдки.
Или бастарды, потому что на ублюдков люди обижаются.
Глупость какая.
Взгляд Мастера задумчив. И молот в его руке, кажется, вот-вот сорвется, ударит по каменной наковальне, а может, по голове наглеца, вздумавшего явиться в храм.
…все было просто в начале времен.
Боги.
И человеческие дети Богов, именуемые лойрами, одаренные и великие, они возвышались над иными. И вместо того, чтобы сберечь великий дар, щедро делились им. Сеяли семя. И пожали бурю, когда другие, непризнанные дети их, пожелали большего. Вот и вся история… а ты и вправду думал, что кому-то было дело до угнетенных рабов?