Им дали волю, но сделали ли свободными?
Тонко усмехался Жрец.
И свиток в его руке манил. Возьми его… он лишь кажется мраморным, а на деле… еще одна тайна. Ты ведь любишь чужие тайны, Ричард? Хочешь узнать, кто из твоих предков удостоился высочайшей чести? Или не это, но…
…ты жаждешь знания?
Ты его обретешь.
Шаг.
И пот катится по вискам, по спине. Рубаха взмокла. И дышать тяжело. Ричард горит изнутри, но он должен выдержать. Должен понять.
Статуя.
Это не один из Девятки.
Кто?
Кто-то, кто был достаточно велик, чтобы удостоиться… храмового погребения? Это человек… лойр, несомненно. И из чистокровных. Тонкая кость. Черты лица совершенны. Но за этим совершенством сложно что-то сказать о человеке… он сидит…
На чем?
Ну же Ричард. Еще шаг.
Маленький такой шажок, который заставляет застонать от боли. Горячо-горячо. Ты правильно идешь. Осталось немного. Хватит ли тебе духу?
Еще на полпальца…
Правильно, это не кресло. И не трон. Человек сидел на массивном драконьем черепе, исполненном столь умело, что Ричард заподозрил — череп или настоящий, или же ваяли его с натуры. И выходит, правда, что в Старой Империи водились драконы.
Не о том думаешь.
Одежды… струящиеся и легкие. Некогда их раскрашивали, останки краски видны. Туника синяя. Чулки желтые… цвета дома Орисс, который, если Ричарду не изменяла память, находился в родстве с Императором. Одна рука возлежит на черепе. Другая — на колене, но ладонью вверх.
В ладони?
Нет, ладонь пуста.
Видны и тонкие линии, нанесенные скульптором.
Тогда что?
Не венец золотой. Слишком тяжел, хотя и по-своему прекрасен, но… нет. Камень? Карбункул — подходящее вместилище для артефакта. Нет, тоже слишком просто.
…подойди, человек. Тебе же хочется рассмотреть поближе, тогда ты поймешь… тогда ты…
— Нет, — Ричард помотал головой. — Погоди… не торопи.
Дитя рассмеялось. Кто ж тебя торопит, глупый? Мы ведь играем. Горячо и холодно…
Ричард отступил.
Плевать.
Он уйдет из храма, чтобы вернуться сюда с кем-нибудь, кто выкорчует треклятую статую, а уже потом Ричард сотрет ее в пыль, но отыщет артефакт.
Ему почти дозволили дойти до двери.
Жар исчез.
А холод… холод был почти терпим. Пока рука не дотянулась до дверей. И пальцы обожгло лютой стужей. Они, показалось, и побелели, а на мгновенье вовсе прозрачными сделались.
Неужели ты и вправду полагал, человек, что тебе позволено будет уйти?
Нельзя бросать игру.
Холодно или жарко?
Раскрытая ладонь статуи манила обманчивой близостью. Ну же, рискни, протяни руку, глядишь, и коснешься белых пальцев… или вот двери… всего-то надо — выйти из храма. А тебя, если подумать, никто не держит… давай, Ричард, с разбегу и кувырком за дверь?
Детский смех был не наградой.
Он раздавался в ушах, и Ричард зажал уши руками.
Проклятье!
Влип. Уйти не позволят. Остаться? Остаться он может. Сесть вот здесь, где не жарко и не холодно, и сидеть… разглядывать храм. Любоваться мраморными ликами. И сидеть так… до ночи? Ночью на охоту выползет гуль. А может, раньше упыри проснутся. Но ему ли упырей опасаться? С упырями Ричард поладит. В нынешней-то ситуации они, почитай, любимые родичи… а вот Боги…
— А если я просто возьму и сравняю этот храм с землей? — поинтересовался Ричард, создавая на ладони шар. Пусть боевые заклятья и не всегда у него получались, то ли дело «белый дым» или же «нити тлена», но храму хватит…
Молния погасла.
И сила… она осталась, Ричард чувствовал ее, близкую, но отделенную прозрачной стеной. Она была и в то же время была недоступна. И в глазах Мастера ныне читался упрек: неужели ты, человек, и вправду вздумал угрожать тем, кто старше и сильней? Кто одарил тебя магией, глупый потомок? Ты сам вступил в игру, а теперь обижен, что правила не оговорил?
И кто в этом виноват?
Ричард со стоном закрыл лицо руками.
Итак, сила исчезла… упыри остались с гулем вместе. И думается, на сей раз они не будут воевать друг с другом, но поделят добычу поровну…
…оставался шанс, что его хватятся.
Кто?
Милия? Даже если заподозрит что, пальцем не шевельнет. Похороны, конечно, устроит пышные, как родному супругу… и речь произнесет. Думалось, что речи она произносить умеет…
Грен?
У него свои дела… небось не все добро скинул, да и кое-чем он в Ормсе собирался закупиться. Значит, проведет день на рынке. Тихон? Его дар слишком ненадежен, чтобы на него рассчитывать. Да и альвины бесполезны во всем, что касается Старой Империи. Тихон как-то помянул, что слеп в той, прошлой, тьме…
— И вот что вам за удовольствие? — Молчание тяготило, заставляло ощущать свою беспомощность. — Сотни лет стояли в тишине, покое. Появился человек, дар вам принес, так вместо того, чтобы поблагодарить, вы его сожрать норовите.
Боги молчали.
Человек?
Людей множество. Они — что песок на берегу океана. А сотни лет? Что есть время для тех, кто живет вне времени? Там, где сотня равна мигу, а миг — тысячелетиям.
— Вот не надо мне этой глубоко философской хренотени, — попросил Ричард. — Мне ее в Академии хватило… видели бы вы нынешнюю Академию… а столицу… что бы в ваше время сделали с некромантами, которые, вместо того чтобы людей защищать, о собственной выгоде думают? Хотя… что это я… нет, я, конечно, мало что знаю… почему-то о вашем времени информации почти и нет, даже в закрытых библиотеках, но ощущение такое… не поймите превратно… так вот ощущение, что люди вас не слишком заботили…
Беззвучный вдох.
А ладонь близка, и мнится, что сама статуя стала ближе. Солнце, проникая сквозь запыленные окна, кружевом ложится на мраморную ладонь. И кажется, что в руке статуи собирается истинный свет…
…утраченное заклинание.
Сколько их было? И утрачены ли они на самом деле? Или, быть может, правда в том, что заклинания те оказались слишком сложны, чтобы в них разобраться? Требовали сил, которых у наследников Империи не было?
Магия крови?
Да, ее следовало запретить. Но ведь остальные… тонкое искусство исцеления… ведь имперские целители способны были на многое. Ричард читал… если хотя бы часть — правда…
Правда.
Они многое умели.
Избавить от проклятия, пусть и столь серьезного, как «черная смерть». Остановить красную чуму, от которой ныне не знали спасения, и малого подозрения лишь хватало, чтобы воздвигнуть над зараженным домом купол. И хорошо, если над домом. Запирали и кварталы, и порой — города…
А в древности красную чуму лечили столь же просто, как ныне простуду.
И неужто это знание было опасным?
Тени на лице Жреца это лицо оживляли. Снисхождение? О нет, уже печаль. Что знаешь ты, далекий потомок, до которого дошли слухи о былой славе предков? Ничего… чума?
Что есть чума?
Болезнь тела.
С нею можно справиться. И да, те, прошлые целители, способны были много на большее… что чума, когда они умели заглядывать в человеческий разум. Он ведь тоже болеет, ты не бывал в Скорбных приютах? Или их тоже не стало?
— Остались, — недовольно проворчал Ричард. Все же это странно было, говорить с ними…
Или с собой?
Может, все, что ныне в голову лезет, в этой голове и рождается? Может, нет божественных явлений, но существует лишь больная фантазия Ричарда. А что, если ему самому место в Скорбном приюте?
— Нет. — Ричард потер руку. На ладони вспухали мелкие пузыри, которые появлялись после ожогов. — Вот это мне точно не примерещилось. И рассказывайте уже… когда еще случится поговорить? Значит, и разум способны были исцелять?
…и разум, и душу. Запирать чужие страхи, избавлять от сомнений. Приглушать горе, язва которого способна была разрушить суть человека… а еще менять.
И разум.
И душу.
И тело.
Они не желали зла. Лишь знаний. Больше и больше. И знаний не теории, отнюдь… как излечить чуму? Одна сторона монеты, а на другой — как создать иную болезнь, которая во сто крат опасней чумы… Монеты? Разве ты не видишь монеты, человек? Вот она, в раскрытой ладони. Полновесный двойной империал старой чеканки.
Ричард и вправду увидел его.
А ведь недавно готов был поклясться, что еще мгновение тому ладонь была пуста. Но нет, вот монета, лежит. И если он присмотрится — зрение-то у Ричарда неплохое, — он увидит и портрет Последнего Императора, чье имя история не сохранила.
Что до имен?
Горбоносый горделивый профиль, увенчанный венком из дикого лавра. Вязь рун по краю. И символ Девяти с обратной стороны…
— Значит, монета? Скрытый артефакт? Что на него повесили? Отвод глаз? Или обыкновенную завесу? Что-то посерьезней? У вас же были умельцы… и я мог стоять в шаге от него, но не увидеть, верно? Тогда почему теперь…
…потому что игра должна быть честной.
— Логично. И спасибо… я подумаю. Посижу вот и подумаю.
Теперь, когда Ричард знал, что монета существует, он ее не потеряет. А ведь были варианты… были… к примеру, сдуть ее… или нет, золото — тяжелый металл, а весили имперские двойные вдвое против нынешних. Говорят, это золото изрядно разбавляют медью, но Ричард точно не знает.
Да и…
Сил нет. Истратил по собственной глупости, поэтому нечего на Богов пенять. Они, как Ричард успел убедиться, по-своему справедливы. А значит… значит, как говорил дорогой батюшка, который все еще не лишился надежды образумить отпрыска, думать надо головой. Она не только шапку носить дана.
Ричард хмыкнул и стянул с головы косынку.
Сумку вытряхнул.
— Я потом уберу, честное слово, — пообещал он, не сомневаясь, что будет услышан. — Раз уж играем, то… мы ведь не договаривались о том, что я всенепременно руками полезу… руками в печку лезть крайне неблагоразумно, верно?
Смешок.
И молчание. И как это понимать? Он, его божественный соперник, не возражает? Или ему просто любопытно посмотреть, как Ричард выкручиваться станет?