— Мне жаль, — тихо сказала Оливия, непонятно, Ричарду или гулю, который кружил за оградой, громко поскуливая.
— А мне уж как жаль, — Ричард не удержался.
Если бы не эта… у него был бы шанс добраться до дверей.
Или нет?
К чему гадать о том, чего не случилось.
Глухой рокочущий звук прокатился по кладбищу, заставив гуля упасть на землю. Он задрожал и закрыл глаза, и Ричард испытал преогромное желание последовать примеру.
Глядишь, и помрет быстро.
Долой такие мысли.
Тварь приближалась.
Она окружила себя ошметками мертвого тумана, в котором плавились куски фантомов. Она была уродлива. Настолько уродлива, что Ричарда замутило, а этакой беды с ним не приключалось давно. Ни одна гравюра, ни одно описание не передавало в полной мере противоестественного вида проклятой гончей.
Длинное змеиное тело, покрытое костяным панцирем. Белесый, будто вылепленный наспех из куска воска, он надежно защищал тварь, что от стали, что от магии. В трещинах его, которые то возникали, то срастались, виднелась обманчиво уязвимая сероватая плоть, пронизанная черными нитями сосудов.
Топорщились шипы.
Глубокие рытвины, что следы от пальцев безумного скульптора, наполнялись гноем, который сочился по бокам, по хрупким лапам, стекал по изогнутой шее. Гной падал в землю, и вспомнилось, что это вовсе не гной, но яд, капли которого хватит, чтобы убить человека.
И не одного.
Вытянутая голова твари была безноса и безглаза. Зато зубов имелось сотни две…
Гуль затих.
И Оливия тоже… хорошо… умирать под чьи-то вопли — удовольствие ниже среднего.
Ричард выступил, заслоняя бестолковую лайру. Ее это вряд ли спасет, но это все, что он может сделать.
Тварь не спешила.
Она отряхнулась, как-то совершенно по-собачьи, и присела на тропинку.
Уставилась.
Глаз нет, а она смотрит.
Ждет.
Или не ждет, а жрет?
Они ведь не плотью одной живы… холодно стало. И холод этот исходил изнутри. Он просто появился, и вспомнился вдруг маленький храм на окраине столицы.
Нервное ожидание.
Надежда.
И безумная готовность верить, что все получится. Она ведь любит, а остальное не важно. Его, Ричарда, любит, нелепого и смешного, не обладающего ни властью, ни состоянием, ни именем, которое было бы прилично предложить девушке.
Глупец…
…он ведь знал, с самого начала знал, что это неспроста, что он, Ричард, не пара блистательной лайре, и значит все — не взаправду. Так почему же позволил поверить?
Обмануть.
— Уходи. — Ричард облизал пересохшие губы, осознавая, что смерть его будет отнюдь не героической. И не быстрой.
Сначала она сожрет его изнутри.
Память.
Выберет до самого первого дня, до вздоха, до крика… а может, и раньше.
Сотрет. Вытащит. И с нею — страхи его, Ричарда. Надежды, равно сбывшиеся и нет… и горести, обиды. Редкие дни, когда он был счастлив. Их гончая будет смаковать долго, а он… а он превратится в ком мяса, с которым поступят именно так, как надлежит поступать с мясом.
…в том храме свечей горело едва ли дюжина. Голый пол. Пустые вазы…
Алтарь, где догнивали цветы, которые некому было убрать. А может, не сочли нужным? Молодой жрец, лицо которого превратилось в маску. Благочестия? Оно ведь было напрочь фальшивым. И уже тогда Ричард должен был бы понять.
Не понял.
Он только и видел, что свою невесту в традиционном наряде… вуаль на лице была плотна, а у него и мысли не возникло о подмене. Он дрожал от нетерпения и страха.
Вдруг да передумает прекрасная Орисс.
Осознает, что не готова связать свою жизнь с Ричардом.
Или же побег ее раскроется, и отец, с которым Ричарду не тягаться, поспешит образумить дочь…
Тварь скалилась. Она вытягивала из него тысячу и одну мелочь, которые, оказывается, прочно врезались в память.
Цветы.
Традиционные белые азалии почти увяли. И Ричард хотел бы их заменить, но время… время работало против них… вряд ли отец Орисс обрадуется этакому зятю… он уже нашел дочери подходящего жениха, а может, и не одного, и сделает все, чтобы избавить ее от ненужного брака.
А потому…
…полный обряд.
…жрец улыбается. Снисходительно. С насмешкой. Неужели он ничего не понял? Понял, не глупец, но предпочел закрыть глаза. Что ему обещали? Денег? Или место в храме поприличней, где не пахнет плесенью, да и крыша цела.
Что бы ни обещали, он должен был отказаться… тогда еще Ричард верил в жрецов почти как в Богов. А теперь…
— Уходи! — Он закрыл глаза и взмахнул саблей.
Бессмысленно.
Белесый туман расползался. Манная каша, которую матушка варила… полужидкая и с комочками… пригорала еще через раз… матушка прекрасно готовила, но вот манная каша ей никогда не удавалась.
Туман липкий.
Сырой.
Там, в храме, тоже было прохладно. И Ричард ежился, договариваясь, как ему казалось, со жрецом, чтобы тот провел полный обряд.
И денег дал.
Двадцать пять золотых, которые откладывал на пару жертвенных кинжалов из староимперской стали…
Он мотнул головой.
Сила… ему нужна сила, иначе…
…он слышит запах, эту сладковатую смесь, аромат цветов и гниения… шелест шелкового платья… блеск жемчуга… заунывный голос жреца, который срывается на верхних нотах. Обряд долог, и в какой-то момент Ричарду начинает казаться, что он никогда не завершится.
Атласные перчатки на руках невесты.
Он сам выбирал кольцо.
Еще сорок золотых. Полгода работы… и мелочь, как оказалось, для прекрасной Орисс… ее духи, те, с ярким запахом свежескошенной травы — самый модный в сезоне аромат, стоили дороже.
От невесты же пахло фруктами.
И была она ниже Орисс.
И как шла к алтарю, опираясь на руку верной няньки… он видел все, но почему-то ослеп, оглох, если не заподозрил неладное…
…эта память опасна.
В трясину затягивает…
…клинок вскрывает кожу на запястье, и кровь, отданная добровольно, льется в чашу… жрец принимает кинжал и поворачивается к невесте, заслоняя ее на несколько мгновений от Ричарда… и ему совестно, что Орисс придется пережить эту недолгую боль.
И что на белой ее коже останется тонкая полоса шрама.
И в то же время он рад, что эта полоса, способная сказать многое знающему человеку, останется. Она — клеймо.
Вящее подтверждение его, Ричарда, права…
…уходить. Удержать память.
Это гончая.
Туман.
Туман был и в ту ночь… воскурения… кровь на алтарь поверх цветов, небрежно, будто и не кровь, но традиционное вино… снова песнь срывающимся голосом… пламя, которое взметнулось, принимая подношение… жрец…
…благословляю вас…
…надо было найти его, предавшего Богов и право…
…уже не невеста, но жена… и Ричард с трепетом касается кружевной накидки. Он помнит крахмальную жесткость ее, и то, как она не поддавалась, закрепленная надежности ради дюжиной булавок… и то, как он спешил, булавки выбирая.
И поднимал.
И замер, увидев вместо Орисс ту женщину… темное лицо, все еще красивое, пусть годы и не пощадили его законную супругу. Седые волосы. Черные глаза.
Морщины.
Благородные морщины, сетью мелких трещин на мраморе кожи. Удивление.
И бесконечное безоблачное счастье.
— Ты вернулся за мной, Морган…
Мир перевернулся… и упал.
Почти.
Глава 16ЛЕДИ И МАВЗОЛЕЙ
Не стоило перечить Ричарду.
И уж тем более верить существу, которое, как оказалось, не было собакой, а было гулем… еще бы знать, что это подразумевало.
Если выживу — всенепременно спрошу.
Если…
Я сглотнула и немалым усилием воли отвела взгляд от твари, которая была до такой степени уродлива, что само это уродство казалось прекрасным.
Белая кость.
Серая с синевой плоть.
Черные сосуды.
Странная гармония линий, хотя сам по себе рисунок их безумен. Оживший монстр из снов Дали застыл в паре метров от меня и пялился… глаз на этой харе не было, но взгляд я ощущала. Внимательный такой. Назойливый даже…
Тварь не спешила.
Сидела.
Смотрела.
Улыбалась во всю свою зубастую пасть. И вот от этой улыбки мне становилось крепко не по себе.
Даже змеи, которые не думали обратно обращаться в камень, больше не пугали. То есть пугали, но куда меньше этого существа. А оно, мнилось, просто так не уйдет.
И Ричард…
Встал передо мной, герой несчастный, в клинок вцепился, хотя даже мне понятно: клинок этот твари, что медведю хлопушка. А он стоит… и пялится, пялится… и белый крупяной туман, весьма мерзопакостного вида, ноги Ричарда облепил. Ощущение, что трясина подымается…
— Ричард!
Не шелохнулся даже.
И когда я по плечу похлопала… нет, понимаю, что не стоит отвлекать героя во время совершения подвига, но уж больно он сосредоточенный.
С таким же успехом я могла местные статуи хлопать.
И как быть?
Сожрут же…
Саблю перехватить? А дальше? С холодным оружием я лишь на кухне ловко управляюсь, но лук, в отличие от нежити, сопротивления не оказывает. Да и зубов у него нет… и вообще…
Гуль издал протяжный лающий звук.
Понятно.
Схватка — не наш вариант, а вот стратегическое отступление… было бы еще куда… лаз, через который мой приятель перебрался по ту сторону ограды, нам не подходит, это Ричард уже проверил. А вот другие варианты… какие?
Змеи покачивались.
Шипели вяло…
По ограде бежали лиловые искры… ограда… поворачиваться спиной к зубастой твари, которая явно недружелюбно настроена, не самая лучшая идея. Вот только других не было.
Ограда…
Высокая. Метра три… обманчиво хрупкая. Этакое кружево из металла и магии, причем, судя по змеям, которые по этому кружеву расползались, магии сюда было вбухано изрядно.
Так… змеи змеями.
Ограда оградой.
А калиточка калиткой. Правильно. Кто-то же должен за этой громадиной присматривать. Полоть там… травку стричь… хотя травка здесь росла редкая и какая-то вялая. Не важно. Главное, что калитка все-таки имелась. Узенькая такая.