— Понятия не имею.
Он потер глаза.
По всему выходило, что гончая, физически оставаясь за оградой, ментально все-таки способна была преодолеть барьер.
Плохо.
И странно, что Оливия не ощущает. Пусть она и лайра, но дар ее слаб. Она должна была первой услышать зов… замереть, позволить гончей заглянуть в самую суть себя. И вывернуть эту суть, сладкую, нежную…
…белое горло.
…тонкие руки.
…кожа нежная… она легко расцветает синяками… и разве Ричард не лукавил, говоря, что мести не желал? Да, она не Орисс, но какая разница? Она сидит, уставилась глазищами своими… жалеет? Нет, лайры не способны к жалости.
Лживые твари.
Этот шепоток разрастался, и Ричарду стоило немалых усилий заткнуть мерзковатый голос. Чей? Гончей? Или собственный, существование которого Ричард пытался не замечать.
— Оливия…
— Я здесь, — она отозвалась сразу. И руку легонько сжала…
…тонкие пальцы. Они бы ломались легко. Как веточки. Один за другим. И Ричард бы наслаждался что собственной силой, что ее слабостью. Она бы кричала. Умоляла пощадить. Обещала… что угодно обещала бы. А он…
— Послушай. — Ричард вытащил ремень из штанов. — Сейчас ты меня свяжешь… хорошо бы запереть, но здесь негде… поэтому свяжи.
— Зачем?
— Затем, что она зовет. А я не уверен, что сумею устоять. Тогда тебе будет плохо.
Он протянул ремень…
…ремнем по рукам… или по плечам… плечи у нее белые, и алые следы ремня неплохо будут смотреться. Ричард создаст свое произведение искусства…
— Пожалуйста, — взмолился он.
И Оливия решилась.
Широкая полоса ремня захлестнула запястья.
— А если…
— Послушай… она будет звать, а я буду бороться. Если все будет хорошо, я устою… если нет, то… проклятые гончие не выносят прямого солнца. Не рассвета, Оливия. Солнца. Прямого. Поэтому, будь добра, дождись, пока солнце поднимется над кладбищем.
…от нее хорошо пахнет. Маслами и еще страхом. Самый сладкий, самый нежный аромат. И Ричард не отказался бы, чтобы этот запах стал сильней. Всего-то малость надо… за руку схватить и сжать. Сильно. Так, чтобы она испугалась не сразу.
Сначала она удивится.
И попросит отпустить ее.
А когда Ричард не отпустит, она попытается вырваться. Но разве он позволит своей маленькой бабочке упорхнуть? Вот именно… женщина-бабочка… крылья радужные… у всех лайр радужные крылья…
— И только тогда уходи. Меня не трогай. Что бы я ни обещал, что бы ни говорил… плакать буду — не слушай… и лучше вообще заткни мне рот.
…ей он затыкать не станет. К чему? Кому помешают ее крики на кладбище? О нет, они станут музыкой… Орисс красиво пела, она, пожалуй, могла бы выступать в Императорском театре, если бы решилась уронить честь лайры подобным занятием, и оказала бы театру честь… да… а как бы она кричала? Сладко… и говорила, что сожалеет… конечно, она сожалеет, но поздно.
Ричард и за ней придет.
Что проще?
Вернуться в столицу, попросить о встрече… поманить… у него ведь найдется кое-что интересное для дамы… слезы единорога… или вода из альвинийского источника… полфляги осталось… да, Орисс не откажется стать еще красивей.
Она сама придет к нему.
— Или не затыкай… говори, ладно? Не позволяй мне задурить тебе голову… а потом оставь…
— Нет.
— Да, Оливия… не спорь.
Она затянула ремень очень туго. И надо бы напрячь запястья, тогда Ричард сможет избавиться от пут. Он ведь этого желает, верно?
Как смеет наглая девчонка связывать его.
Он жизнь ей спас.
А она… неблагодарная… ничего, Ричард как-нибудь да вывернется.
— Ты сама мне не поможешь. Ты вернешься в город. Отыщешь Тихона. И скажешь, что меня позвала проклятая гончая… что я под мороком… что безумен… и вы вернетесь. Здесь она до меня не доберется. А Тихон способен скинуть морок… это свойство альвинов…
— Перворожденные?
— Что?
— Альвины первыми пришли в мир… так я читала.
— Где?
— Не важно.
Она сидела рядом, на влажноватой траве. И гуль пристроился… плохо… или хорошо? Тварь смотрела с сочувствием. Она увела от гончей, теперь в этом не было сомнений. Но зачем? Не для того ли, чтобы сожрать тихо и… и ей позволено было обосноваться рядом с гробницей.
— Твоя зверюга…
Зверюга ткнулась широкой мордой в ладони, скользнул по пальцам шершавый язык…
— Убери ее, я нервничаю.
— Он ласковый, — Оливия погладила уродливую башку.
— Да уж… ласковый… если вдруг…
…от запаха крови гули дуреют. А Ричард, бестолочь, изрядно этой самой крови на землю выплеснул.
— Если вдруг увидишь, что с ним неладно… в моей сумке есть амулет. Развяжи руки, я покажу…
…правильно, пусть снимет ремень или хотя бы немного ослабит, и Ричард покажет.
…Ричард всем им покажет.
…девочки-бабочки.
Мотыльки.
Дети обрывают мотылькам крылья, а Ричард не ребенок… он придумает что-нибудь поинтересней… у него ведь есть инструмент… и он читал… много читал… из запретных книг тоже… к примеру, взять тот ритуал воззвания… Ричарду ведь хотелось бы провести его?
Жертва в круге.
Ритуальные пытки. И долгая-долгая смерть… сумел бы он задержать ее душу в теле на несколько часов, как должно? Если не получится с первой попытки, всегда останется вторая.
Главное, чтобы ремень отпустила.
— Нет, — неожиданно жестко сказала Оливия. И в шкуру своей твари впилась.
— Оливия. — Ричард изобразил улыбку. — Это же я… я понимаю, ты боишься, но я хочу лишь показать тебе правильный амулет… а потом снова затянем ремни…
Сомнение в глазах…
И глаза темные… скальпелем удаляли веки… мастера Империи многое с глазами умели делать. Разве Ричард не хотел бы научиться?
Глава 18ЛЕДИ И НЕКРОМАНТ
Вот теперь мне стало по-настоящему страшно.
Нет, боялась я и до этого, но, наверное, сознание мое не готово было воспринять все всерьез. Храм. Боги. Артефакт. Кладбище и гуль, который лежал рядом, и присутствие его, как ни странно, успокаивало. Проклятая гончая воплощением ночных кошмаров… это все было — и в то же время было слишком фантастично, чтобы я поверила.
А вот Ричард…
Блеск в глазах его. Тон этот ласковый. Улыбочка, больше на оскал похожая.
— Девочка моя, что за глупости? Ты мне не доверяешь?
Уже нет.
И сумку его я от него же отодвинула. Вывернула на траву. Ножи? Ножи — это хорошо, это какая-никакая, а защита. Веревка же и вовсе замечательно… что-то ремень мне больше не кажется надежным. Широкий. Из толстой шкуры. С пряжкой золотистой. А все одно ненадежен.
— Вспомни, я спас тебе жизнь…
— Спас, — я захлестнула веревкой ноги. Попыталась. Ричард перекатился и пнул меня.
— Сука неблагодарная, — сказал он с упреком. — Погоди, я до тебя доберусь…
— Гуля, попридержи его, — попросила я, не сомневаясь, что буду услышана. И гуль с укоризненным ворчанием — мол, не надо было тебе связываться со всякими подозрительными личностями — улегся поверх Ричарда. — Вот так… а ты лежи смирно, если не хочешь, чтобы тебя сожрали.
— Убери его!
— Уберу. — Я села на ноги, потому что даже под весом гуля, подозреваю, немалым, Ричард пытался ползти. — Чуть позже… послушай, не знаю, что ты там задумал…
— Ногти… — голос Ричарда дрогнул. — Я вырву тебе ногти. Один за другим. Они отойдут легко, как лепестки цветка… белой ромашки. Любишь ромашки?
О да, ночь, судя по всему, грозится быть долгой.
— Терпеть не могу.
— И пальцы… их можно ломать, один за другим… мизинчики… с правого начать? Или с левого? Сама выбирай…
— Замолчи.
— Мы будем играть всю ночь. Я всегда хотел попробовать что-то такое… но сейчас ритуальные жертвоприношения разумных существ запрещены… да, печально… и неразумно… что можно получить со свиньи? Капля силы, и только… на пару амулетов хватит… все восхищаются магами Старой Империи… силой их… а откуда брали? Очевидно же… их методики… недаром закрыты… четверть века тому казнили Сейхера Варриско… запретная магия… кровь… опыты… зверски замучил троих… всего-то троих…
Мне удалось опутать веревкой ноги Ричарда. И узел кое-какой завязать. Надеюсь, прочным будет.
— Отпусти его, Гуля…
Зверь подчинился с явной неохотой. Понимаю, этот маньяк откровенничающий и мне особого доверия не внушает. Но ведь он не сам такой… или… я мало что понимаю в людях?
— …трое… разве это много? А сила его возросла в разы… ты знаешь, что он сделал?
— Нет.
Не стоит отвечать безумцу, но в тишине и безмолвии я сама с ума сойду.
— Он остановил эпидемию черной гнили… ты слышала о черной гнили?
— Нет.
И как-то слышать не хочется. Я бы, говоря по правде, нашла бы иную тему для беседы. Скажем, о цветах… всегда мечтала дом и пару-тройку розовых кустов. Но Влад дом покупать не собирался. Он и квартиру-то, если разобраться, в кредит оформил. Вовсе не потому, что денег не было.
Были.
Неужели уже тогда он собирался уйти? А я… кредит ведь на меня оформлен был… и квартира… сомнительный подарок.
— Черная гниль на кладбищах зарождается. — Ричард поерзал, перекатываясь набок. И ноги к груди подтянул, изогнулся, пожаловался: — Мне холодно.
— Мне тоже, — ответила я чистую, между прочим, правду. Бархатное платье, доставшееся мне от щедрот Милии, не грело, а нынешняя ночь выдалась на удивление прохладной.
— От черной гнили нет лекарства. Единственное, что можно, — избавить человека от боли. Тело разлагается. Сначала слазит кожа…
— Избавь меня от подробностей.
Ричард кривовато усмехнулся.
— Мышцы расползаются… кости становятся мягкими, но человек живет… ему больно, а он живет…
Я заткнула уши.
Но голос Ричарда пробивался все равно:
— Гниль на самом деле не заразна. Обычно поражает тех, кто любит пошариться по чужим могилам. По природе своей она близка к проклятию… хотя иногда… был на моей памяти мальчишка, который из любопытства в старый склеп сунулся… родители очень просили, но против гнили я бессилен, да… а вот Сейхер смог. Тогда произошло что-то, и гниль стала распространяться. Сначала вор, потом могильщики, которые вора задержали. Жены их. Дети… друзья детей… семьи… как пламя, понимаешь?