— Альер. Называй меня так… у меня есть другие имена, куда более подходящие для отпрыска имперского рода, но они мне не нравятся. Она называла меня Альер. А та, другая… она умела кланяться… и совала мне игрушки. Пела песни, но это были неправильные песни. Приносила молоко с медом на ночь… и однажды натерла край кубка ядом.
Я поежилась.
— Мой раб уже пробовал это молоко… и камень показал, что оно не ядовито… и кто способен был предположить, что она, передавая кубок от него ко мне, коснется края… одно легчайшее прикосновение. Одна капля «белой слезы», и я проснулся больным. Я сгорал… семь дней… моя агония длилась семь дней. И все это время она сидела рядом и отирала пот с моего лба. Она думала, что так и останется непойманной… осталась бы… все решили, что это горячка… она забыла об одном… моя смерть была не только моей смертью. Их всех похоронили здесь же.
Вино, такое ароматное и сладкое, застряло в горле.
— Какая ты нежная, Оливия… я ведь был бы Императором и заслужил большую гекатомбу… поэтому все мои няньки, кормилицы, личные слуги… семь собак, ловчие сокола, лошади и два гепарда, которых мне подарили ко дню рождения, все они лежат здесь. И нет, это не было моим выбором. И нет, я не ощущаю угрызений совести. Так было принято… если тебя утешит, то смерть их была куда более милосердной. Стражами сделали лишь четверых.
Я не стала уточнять, что это значит. Вряд ли что-то хорошее. Мой собеседник поднял со стола стилет с тонким клинком и рукоятью, увенчанной огромным алым кабошоном.
— Обо мне горевали… пожалуй, моя матушка, которая утратила положение. И мой отец… я был единственным его наследником. А вот остальные… у других наложниц появился шанс… и у моего дядюшки, который жаждал стать Императором. А те, кто был равнодушен к играм у драконьего престола, им точно было все равно… да…
Он протянул кинжал.
— Низшие и вовсе… знаешь, я только здесь начал задумываться о том, что им свойственны чувства. Это была странная мысль. Мне не хватало моей няньки. И я волей своей поднял ее дух… да, я способен на такое…
Клинок пробил столешницу. И вышел, оставив сочащуюся туманом дыру. Ее Альер стер ладонью.
— Сначала мне было хорошо… для того их и хоронили, чтобы дух мой, если не упокоится, имел свой маленький двор. Но они все, лежащие под моей гробницей, были мне не нужны. Только она. Я звал. Я был еще ребенком. И звал. Мне было страшно. Больно. Плохо. Я не понимал, что со мною произошло… и происходило. Она услышала и пришла. И вновь стало хорошо. Почти. Она пела мне правильные песенки. И рассказывала сказки… только плакала по ночам. Нам ведь сон не нужен. Но мы продолжали притворяться живыми. Я ложился в кровать. Закрывал глаза, а она ложилась рядом, на ковре. Как раньше. И делала вид, что заснула… только не спала, а плакала. Это раздражало. Я изволил гневаться… я даже пригрозил развоплотить ее… вернуть… и она тогда упала на колени, умоляя сделать это. Следующую сотню лет мы говорили. О многом говорили. О людях… о том, что пусть и срок их жизни мал, пусть сами они нелепы в своих метаниях. Порой глупы. Часто невежественны. Но они тоже разумны… я не скажу, что сразу понял все, о чем она говорила. Несколько раз я во гневе изгонял ее. Потом взывал вновь… и опять же изгонял… мучил… я на многое способен здесь, в тонком мире.
Стол поплыл… и кресло… и вся комната.
Потолок выгнулся.
А стены потекли, словно сделанные из воска. Огонь стал темно-пурпурным. А пол покрылся толстым слоем пыльного золота. Чеканные монеты, вроде той, которая осталась наверху. Браслеты-кольца с каменьями. Алмазная тиара, которую примерила мертвая женщина…
— Моя матушка. Среди наложниц нашлись те, кто подсказал моему отцу разумную мысль. Ребенку нужна мать и в загробном мире.
Альер подошел к ней, сохранившей красоту спустя годы. Пусть стала пергаментной некогда белоснежная кожа, пусть посерели темные волосы, заплетенные в сложную прическу.
— Она мне нужна была при жизни, а теперь…
Алый шелк платья струился меж его пальцами. И поблескивали бисерные бабочки…
— Она лишь одна из многих вещей… хочешь? — он снял тиару.
— Нет.
Как-то вот не прельщали меня сокровища мертвецов.
— Тебе бы пошло… примерь.
— Нет. Зачем ты меня позвал?
— Чтобы ты меня забрала.
Он повертел тиару и выкинул. Она покатилась по золотым россыпям и остановилась, ударившись в кованый сундук.
— Как? — Я проводила тиару взглядом. — Я не маг…
— Маг. Хотя и слабый. Твоя кровь очень сильно разбавлена. К счастью, не настолько сильно, чтобы вовсе не быть узнанной…
— Кровь?
— Ты же не думаешь, что вас впустили лишь потому, что ты попросила? Многие просили… а впустили лишь вас. Вернее, тебя. Кровь Императора…
— У меня?
Вот уж и вправду сюрприз… или ошибка. Я ведь рождена в другом мире…
— Это ровным счетом ничего не значит. Было время, когда мои предки выходили за грань. Не все возвращались… — он склонил голову набок, почти положил на плечо и окинул меня задумчивым взглядом. — Пожалуй, в тебе есть что-то от Гермесиуса Сноходца. Он затерялся где-то там, и даже дух его не вернулся.
— А остальные духи?
— Это зависит от желания, — вполне серьезно ответил Альер. — Есть те, кто устал еще при жизни. Я ощущаю их присутствие, но воплотить их… на равных моих сил не хватит. Низшие — другое дело. Я могу воззвать к каждому, с кем был знаком. Правда. — Он тут же смутился и добавил: — Почти все эти люди похоронены здесь же. И ничего-то интересного в них нет. Или рыдают. Или проклинают. Или вот как матушка моя — упрекают в том, что погиб рано, а мог бы Империей править… духи разные, как люди. Добрые и злые. Корыстные. Завистливые…
— Всякие. Я поняла. И поняла, что тебе здесь надоело…
— Ты себе и представить не способна, насколько…
Он тяжко вздохнул и, зачерпнув горсть золота, позволил монетам посыпаться сквозь пальцы.
— Тоска смертная… засмертная… я заперт в этих стенах. Сижу вот… раньше хоть люди появлялись… я выучил по именам всех, кто лежит на этом погосте… и родственников… и кто кому кем приходится. Это тоже было развлечением. На какое-то время… после меня здесь никого не хоронили. Как же, сын Императора… и плевать, что из других развлечений здесь — проклятая гончая, которой тоже за ворота не выйти… я звал… как умел… правда, отзывались всегда не те… как-то грабители пришли. Представляешь? Ни стыда, ни совести у людей… ни разума. Решили, что если я похоронен лет семьсот тому, то со мною можно и не считаться…
Его возмущение было бы забавно, если бы не золотой круговорот, который зарождался под ногами Альера. И он, босой, облаченный лишь в белоснежную рубашку да короткие штаны, стоял над этим круговоротом, не замечая его.
— С ними я развлекался почти месяц… потом тишина… долгие годы тишина… один маг, решивший, что его ничтожных силенок хватит, чтобы усыпить моих Стражей. Впрочем, он оказался неплохим парнем. И с матушкой моей поладил… она с той поры почти и не появляется. А главное, ныть перестала…
Он потер ногой ногу и, выхватив из водоворота тонкую цепочку, вытащил подвеску-капельку, словно рыбу из пруда.
— Вот. Я все продумал. Давно уже. Мне не следовало убивать тех людей, признаю. Я ведь уже давно мог бы выйти. Но, к счастью, есть ты!
Ага. Что-то счастливой я себя вовсе не ощущала.
— От тебя многого не потребуется. — Мальчишка приплясывал от нетерпения. — Вернешься в тело. И в физическом воплощении спустишься. Стражи не помеха. Во-первых, в тебе есть истинная кровь. Во-вторых, я им не позволю… найдешь вот это…
Цепочка витая. Синий камень.
Сапфир?
— Морское око. Это глаз каменного левиафана. Их использовали как накопители энергии. И этот достаточно велик, чтобы вместить мою сущность. Он находится в саркофаге.
Альер взмахнул рукой, и обстановка вновь изменилась. Нет, золото не исчезло, как и женщина, полулежащая на золотом троне. Бессильно обвисла рука ее, так и не коснувшись головы молодого парня в потрепанной одежде. Надо полагать, того самого неудачливого мага…
— Ты не туда смотришь. — Альер встал рядом. — Ей бы хотелось ощутить прикосновение… мы можем возвращаться, если вместилище цело… но всех моих сил не хватит, чтобы подвинуть его ближе.
Я сглотнула.
И отвернулась. Почему-то смотреть на этих двоих было невыносимо больно.
— Они счастливы. По-своему… — Альер взъерошил белые волосы. — А там лежу я… ты можешь посмотреть. Я воссоздал все, как есть… сейчас.
— А ты?
— Подвеска — последний дар моего отца. Может быть, он знал… или догадывался… или заподозрил… тот яд, которым меня отравили… он разрушал тело и после смерти. Вместилища у меня не осталось. И если бы не морское око, я бы… ушел в никуда.
Он поежился.
А я вдруг поняла: он боится смерти. Несмотря на то что давно умер, так и не смирился со смертью. И быть может, поэтому до сих пор жив, как ни парадоксально это звучит.
— Посмотри… это неприятно, но ты должна… — Альер отступил за спину. — Я не боюсь. Мне просто неприятно видеть себя таким…
Возвышение.
И саркофаг.
Полированный зеленый камень. Яшма?
— Змеевик императорский.
Три ступени.
Хрустальные шары у подножия лестницы. При моем приближении они вспыхнули неровным зеленоватым светом.
Тени ковром легли под ноги. Впрочем, ковер тоже имелся, просто исчез под толстым слоем пыли. Запах… неприятный запах, не разложения, но… благовоний? И смерти? Тех же белых лилий…
— Императорский цветок. — Альер стоял там же, где и раньше. Наклонил голову, глядя на босые ноги свои, которые утопали в золоте. Кулаки стиснул. Лица не видно — лишь макушка с вихром светлых волос.
Первый шаг.
И второй.
Над курильницами вьется дымок, будто пламя в них только что погасло.
Саркофаг высок, мне по грудь. И если крышка имеется, весить она будет не одну сотню килограммов. Я ее физически не подниму…
Крышка была.
Стеклянная.
И стекло спустя столетия не утратило своей прозрачности. Оно казалось обманчиво тонким и хрупким, а в самом углу на нем расползлись нити трещин. Если ударить чем потяжелее…