— Ага. — Я долила лимонада и перевела взгляд на плетеную клетку с канарейками. — Только слегка запрещенное… давай уже, договаривай.
Неспроста из всех заведений мы выбрали именно эту кофейню. Или это не совсем чтобы кофейня? Главное, Грен привел меня сюда целенаправленно. И теперь мы с ним кого-то ждем, кого-то из его прошлого, иначе он бы рта не раскрыл.
— Видишь ли… — Он провел пальцем по накрахмаленной льняной скатерти, вырисовывая на ней новый узор. — Ваши маги… в них дело… если я желаю продать некоторые… скажем так, редкие ингредиенты, вроде слез единорога или волос его… или лепестков ночной красавицы… надкрыльев каменной бронзовки… не надо смотреть на меня с упреком, бронзовки частенько линяют. И в шахтах их водится огромное количество. Там из этих надкрыльев мальчишки бусики делают… наши бы продавали, конечно, но Ковен предлагает сущие гроши. Мол, это ерунда… и верят же, что ерунда. А ведь если каплю добавить в мыло и еще толику магии, это мыло избавит от прыщей. Что ты улыбаешься?
— Значит, ты подпольно проносил мыло от прыщей?
— Ингредиенты… и не только мыло. Мазь от пигментных пятен. Знаешь, и благородные лайры не избавлены от старения. Или вот белую воду. Она настаивается на панцирях зеленых раков… ну, ты еще их сварить хотела.
Раков я помнила.
Огромную фарфоровую посудину, не то таз, не то супницу, рассчитанную на человек сорок-пятьдесят, главное, что заросшую изнутри зеленым пухом водорослей. А в этом пуху обреталась троица здоровенных, с мое предплечье, раков.
Я когда впервые увидела это безобразие, не завизжала исключительно потому, что от ярости потеряла дар речи. Фарфор-то качественный, а они его на раков изводят. И главное, эти самые раки на меня глазищи выпучили, жабры выпустили…
— Та водица, если разбавить и смешать с белой глиной, а потом на лицо наложить, от морщин избавит… или…
— Я поняла.
Что-то вот меньше всего хотелось мне слушать о чудодейственных свойствах застоявшейся воды. Раки и вправду были волшебными, не иначе потому как обыкновенные в столь нечеловеческих условиях не выжили бы.
— Вот… и все это сдавать за медяшку Ковену? Нет… жить нам за что-то да надо…
Он опять вздохнул и ладонью пригладил растрепанную бороду.
— Говори уже…
— Это ресторация моей четвероюродной сестрицы, которая вышла замуж за человека. Семья ее очень не одобряла. Но потом он открыл три ресторации. И даже заплатил полновесный откуп за невесту…
— Приняли?
— Более или менее… наши сюда часто захаживают. Подгорцам скидка пятипроцентная положена. А по четвергам — и все десять. Вот… но главное, что она меня знает… и послала, тут думать нечего, весточку Герменгхольдеру… это мой старший брат.
— Который чеканщик?
— Огранщик, — Грен облизал пальцы и с печалью уставился на опустевшее блюдо. — Я долго думал… к людям нам нельзя. Люди ненадежны. Даже если показать самые плохонькие из камней, пойдут слухи… пусть не от ювелиров, но всегда найдется кто-то излишне любопытный. Да и цену нормальную не дадут. Еще объявят все ценностью короны и конфискуют…
Он постучал ноготком по столу.
— Поэтому я и пришел сюда. Нам Гермен нужен, но вот… понимаешь, со мной о деле он разговаривать не станет.
— И поэтому ты привел меня?
Грен кивнул.
— Видишь ли… я отступник. Меня изгнали из рода…
— За то, что ты… — Я подняла красный бантик.
— А? Нет, не за это…
— За контрабанду?
Грен покачал головой.
— Искусство тайной торговли всегда было уважаемо в Подгорном мире, — степенно сказал он.
— Тогда за что?
— За то, что он, обалдуй, нарушил слово рода, чем опозорил и мать, и отца, и нас всех, — произнес нехарактерно щуплый и высокий подгорец. Он был кучеряв, синеглаз, а бороду заплетал в тонкую косицу, перехваченную пятью медными колечками. В каждом сиял камушек. — Ну здравствуй, бестолочь. Что привело тебя в сей славный город? Снова помощь нужна?
— В какой-то мере, — сказала я за Грена, который понурился и густо покраснел.
— И не стыдно тебе?
Гермен переставил плетеный стульчик и сел, закинул ногу за ногу, руки положил на узкие подлокотники.
— Мало того что родителей опозорил на весь Подгорный мир, так еще и бедную женщину…
Грен заерзал, но ответил:
— Она не бедная, она очень богатая женщина!
— Бедную богатую женщину, — охотно поправился Гермен. — Теперь над ней смеются, а сам понимаешь, сколь чувствительна у Ирмененхольд душа…
— Семейное дело страдает?
— Рад, что ты это понимаешь. — Гермен окинул меня насмешливым взглядом. — И, конечно, твоя спутница невыразимо прекрасна…
…ох, боюсь, это был не комплимент.
— …но кто она такая? Что ты ей обещал?
— Ничего, — ответила я за Гермена, который разом перестал мне нравиться. — Точнее, обещал, что вы — лучший огранщик по эту сторону гор.
— Только по эту? Многоуважаемая лайра, я лучший огранщик по обе стороны гор…
Вот это самомнение! И главное, он ведь всерьез верит в эту чушь.
Лучший огранщик.
— Я, право слово, понадеялся, что время и жизнь научили этого обалдуя. — Он дотянулся и отвесил Грену легкую затрещину, такую, символическую, но заставившую младшего брата втянуть голову в плечи. — Если уж осмелился он явиться к родичам… а теперь вижу, что ошибался. Так, Грен?
Тот кивнул.
— Жаль… матушка болеет… вот с того самого дня и болеет. Отец поседел… почти не ходит в мастерские. Труди плачет…
— Прекратите!
Я не самый смелый человек, да и всегда избегала совать нос в чужие семейные дела, но вот что-то сомневаюсь, что на самом деле все так печально.
— Милая лайра, вы не могли бы не вмешиваться, когда вас не просят. — Гермен сцепил пальцы.
А ведь глаза у него холодные.
Как камни.
— Вот, — я вытащила бархатный мешочек. — Грен сказал, что вы способны оценить это.
Приподнятая бровь.
И шелковый шнур соскальзывает.
Гермен смахнул со стола невидимые крошки. Вытащил белоснежную тряпицу с наметанными наспех краями. Лупу. И гнутую трубку со светляком на конце. Он словно разом забыл и про брата своего, и про меня. Движения его стали скупы.
Бархатный мешок замер на ладони, а Гермен прикрыл глаза, точно прислушиваясь к тому, что находилось внутри. Вот резкий переворот.
И камни сыплются на тряпицу.
Ловкие пальцы не позволяют им разлететься за пределы белого полотна. Более того, Гермен успевал разбирать их.
Розовые к розовым.
Бесцветные.
И голубые.
Темно-лиловый он задержал в пальцах, покрутил, наклонился…
— И где ты это взял? — голос сухой, тон раздраженный.
— Какая разница? — спросила я, сжимая руку Грена. Да уж, если все остальные такие же, то от подобной родни и сбежать не грех.
— Позвольте кое-что объяснить вам, благородная лайра, — это Гермен произнес, не скрывая презрения. — Вот это…
Мизинчик накрыл крупицу алмаза.
— …ар-маррский черный алмаз. А копи Ар-Марры иссякли еще до Восстания, и большая часть камней, которые удалось добыть, утрачены. Те же, которые остались, давно известны и внесены в список, во всяком случае такие вот крупные.
Он погладил камень.
— Огранка любопытная… подвеска? Или серьги? Для подвески все же мелковат. А вот серьги… и значит, должна быть пара.
— Я же говорил, что он лучший. — Грен выложил на стол второй мешочек. — Пара.
И не только. Он прихватил с собой полдюжины сапфиров и рубин размером с перепелиное яйцо. Впрочем, к нему Гермен отнесся равнодушно, похоже, рубины в нынешнем мире редкостью не были.
— Еще есть? — хмуро спросил Гермен, подвигая черные алмазы друг к другу.
Мы с Греном кивнули.
— Откуда? И, лайра, помолчите… не знаю, во что вы втянули моего бестолкового брата, но знаю, что такие камни на дороге не валяются… где вы их взяли?
— Друг подарил.
Я все же ответила за Грена.
— Любопытные у вас друзья… а он где взял?
— Родители дали.
— Даже так. — Гермен вперился в меня взглядом, но если рассчитывал смутить, то не вышло. — И самое любопытное, вы не лжете… однако подозреваю, что и всей правды не говорите. Что ж, дело ваше… камни добыты законным путем?
И вот тут я задумалась.
Конечно, Альер разрешил их взять, но это сторона практическая. А вот что касается юридической? Имеет ли право дух распоряжаться имуществом, врученным ему после смерти?
Безумие?
— Значит, не уверены, — Гермен смел камни в мешок.
— Законно, — ответил за меня Грен. — И если тебе так уж интересно, откуда они… из императорской гробницы.
— Что?!
Гермен вскочил.
И сел.
Вытащил из кармана серой куртки своей некий моток нитей, который на стол швырнул.
— Ты соображаешь, что говоришь? — зашипел он.
— То, что ты хочешь услышать. — Грен стянул последний бантик из бороды. — Гробница старая… еще той династии, ну ты понимаешь… они… Оливия и Ричард…
— Кто это?
— Наш некромант…
— Еще и некромант. — Гермен сплюнул. — Предки милосердные, с кем ты связался?
Я вздохнула и перевела взгляд на канареек. Хорошо им. Тихо. Спокойно. Сытно. Сидят себе и поют, радуют слух посетителей. А что клетки, так это мелочь, к которой со временем привыкаешь.
Я ведь привыкла.
И сама была, что эта канарейка.
— Вы ограбили…
— Мы не ограбили, — перебила я Гермена. — Мы взяли то, что нам разрешено было взять…
— Кем разрешено?
Ох, каким взглядом меня одарили. Сгореть бы мне заживо. Пли вовсе исчезнуть, но я осталась. И мешочек аккуратно завязала. Думаю, в городе найдутся и другие ювелиры, не столь щепетильные.
— Хозяином гробницы. — Я одарила Гермена очаровательнейшей улыбкой, той самой, которую часами тренировала для Макса и прочих деловых партнеров. — И если уж вас волнует право… пусть это будет право крови…
Грен кашлянул.
А в глазах Гермена появилось что-то такое… жуткое.
Появилось и исчезло.
— Раз так… — Складывалось ощущение, что каждое слово давалось ему с немалым трудом. — Тогда, полагаю, можно считать, что благородная лайра приняла наследство…