– Вы имеете в виду события, что происходят сейчас в Германии?
– И это тоже, – Джордж кивнул и, поощряемый вниманием собеседницы, пустился в откровения: – Я, мисс Адамсон, не делец, а стратег. Я обладаю даром политического предвидения и считаю, что мы не должны враждовать с Германией. Всем будет только лучше, если мы установим с её лидерами взаимовыгодное сотрудничество. Мэдлингтон, располагающийся в сердце Йоркшира, в этом отношении представляется мне идеальным плацдармом для упрочнения дипломатических связей с германскими властями. Однако поместье нуждается в немедленной реконструкции, а для этого потребуются довольно внушительные суммы. И скажу прямо, мисс Адамсон, – тут Джордж, надо отдать ему должное, слегка смутился, – я готов пообещать приличную сумму – скажем, двести фунтов! – тому, кто возьмёт на себя труд заставить мою мать внять голосу рассудка и изменить завещание в мою пользу. Надеюсь, вы понимаете, о чём я?
Оливия по-прежнему сохраняла бесстрастность, хотя это и стоило ей немалого труда, но Джордж с такой наглой настойчивостью смотрел на неё, его глаза горели таким предвкушающим близкую выгоду блеском, что она не выдержала:
– О, мистер Понглтон, я всё отлично понимаю! Но вот какая незадача: леди Элспет уже приняла решение по поводу завещания. Она собирается оставить весь капитал мистеру Седрику. Она сама мне об этом сказала, буквально с четверть часа назад.
К великой досаде Анны, миссис Вайсли по-прежнему чувствовала себя нездоровой, и по всему выходило, что ранний ужин, который решили подать вместо чая, придётся готовить ей самой. Были испробованы все надёжные средства, чтобы поставить кухарку на ноги: каломель, пилюли Бичема, нюхательные соли, ложечка хинной настойки и снадобье с невообразимо отвратительным запахом и вкусом под выспренным названием «Универсальная тонизирующая микстура для дам и джентльменов, пекущихся о своём здоровье и желающих сохранить бодрость духа и избавиться от телесной слабости», но миссис Вайсли продолжала держаться за грудь и тяжело дышать.
Анна повела её наверх и всю дорогу с подозрением принюхивалась к ней и присматривалась – нездоровое пристрастие кухарки к хересу ни для кого не являлось секретом. Оставив миссис Вайсли хинную настойку и пообещав после ужина проведать её и принести чашку травяного отвара, Анна поспешно отправилась в кухню, ломая голову, как выйти из сложившейся ситуации без потерь.
Тем временем леди Элспет, весьма довольная собой, закончила телефонный разговор с экономкой местного викария, мистера Рутлинга, и, положив трубку на рычаг, громко и победительно произнесла: «Вот так-то!» Она не сомневалась, что викарий примет её приглашение на ужин. В прошлом они не слишком симпатизировали друг другу, но, во-первых, время смягчает сердца, а во-вторых, на чьи пожертвования (к слову, необычайно щедрые) церковь обзавелась витражным окном с изображением тайной вечери? Все свои дары леди Элспет делала от имени покойного лорда Артура Понглтона, находя в этом особое удовольствие, ведь тот терпеть не мог церковных попрошаек, как он их называл, а в последние годы жизни и вовсе отличался чрезмерной скупостью.
Из-за того, что при Седрике в Мэдлингтоне к столу не подавали ни вина, ни бренди, все собирались непосредственно перед самой трапезой в столовой. Лишённые возможности праздно поболтать и расслабиться, гости входили в обеденный зал напряжённые, ещё не сбросившие с плеч груз дневных забот.
Хигнетт, стоявший у стены, со своего места мог наблюдать за ними и слышать все их разговоры. Мастерски скрывая любопытство, он наслаждался той маленькой властью, которую дарует роль наблюдателя, и которой он был лишён бо́льшую часть времени.
Вот леди Элспет обменивается с Оскаром Финчем, вернувшимся из холмов, заговорщическими взглядами, а вот Виктория Понглтон подаёт Джорджу знак, чтобы он подошёл к ней ближе. «Ну что, ты поговорил с ней насчёт завещания?» – разобрал дворецкий её шёпот. «Да, и она согласна», – ответил Джордж, весь горя от возбуждения.
Сердце Хигнетта забилось чаще. Виктория и Джордж, несомненно, представляли серьёзную угрозу его плану. Их слаженные действия могли поколебать решимость хозяйки и вынудить её изменить условия завещания. Чтобы услышать дальнейший разговор, он сделал вид, что одна из ваз с оранжерейными пенстемонами нуждается в том, чтобы её передвинули. Весь обратившийся в слух, дворецкий не заметил, что разговор супружеской пары интересует не только его – Оскар Финч тоже внезапно ощутил настоятельную потребность полюбоваться тем же цветочным букетом.
К разговорам Седрика и Присциллы прислушиваться надобности не было – супруги болтали громко, ни от кого не скрываясь и по обыкновению обсуждая то ли новый законопроект парламента и его последствия для фабричных рабочих, то ли требования, выдвинутые забастовщиками на текстильной фабрике в Шеффилде.
Леди Элспет, Бернадетта и Оливия образовали небольшой кружок, в котором с энтузиазмом обсуждали дальнейшую подготовку к празднеству, которая должна была начаться после ужина. Правда, Оливия заметно скисла и перестала принимать участие в разговоре, когда узнала, что речь идёт о вышивке и шитье вещиц для благотворительного аукциона.
За стол сели, когда прибыл викарий – маленький, пухлый человечек с лучистым взглядом ярко-голубых глаз и такой медоточивой улыбкой, что, как шутили его прихожане, ею можно было бы сдабривать чай вместо сахара. Расточая дифирамбы леди Элспет о щедрости её недавнего пожертвования (Джордж, услышав это, побагровел и многозначительно переглянулся с Викторией), викарий сыпал беззубыми остротами, над которыми сам же и смеялся озорным мальчишечьим смехом.
Подали холодный ужин, и, хотя блюда не могли претендовать на вершину кулинарного мастерства, по сравнению со стряпнёй миссис Вайсли это были изысканнейшие яства. Оливия, разрезая холодный ростбиф, присланный из трактира, искренне рассмеялась над словами Джорджа о том, что этим вечером их плоть не будет умерщвлена печёным ревенём, и грешники навлекут на себя причитающееся им.
Атмосфера в столовой ничем не напоминала прежние трапезы – разговор вёлся крайне оживлённо, и то и дело за разными концами стола вспыхивал смех, словно присутствие викария заставляло всех играть навязанные им роли. Сам преподобный, казалось, получает огромнейшее удовольствие от визита в Мэдлингтон, возросшее тем более, когда леди Элспет обратилась к нему с вопросом:
– А что вы скажете, викарий, о состоянии, в котором пребывает приходская школа? Недавно я проезжала мимо неё, и, надо сказать, выглядит здание плачевно.
Вся весёлость мгновенно слетела с мистера Рутлинга. Смиренно склонив голову, он молитвенно сложил пухлые ладони и возвёл очи горе.
– О, как вы внимательны, дорогая леди Элспет! И дня не проходит, уверяю вас, чтобы я не думал о том, как, какими силами суметь справиться с ветхостью и разрухой! Но в нашем земном мире, к великому сожалению, недостаточно чистых помыслов, чтобы…
– И сиротский приют совсем обветшал, – продолжила леди Элспет, пренебрегая этикетом и накалывая зелёный горошек на вилку. – Крыша выглядит прохудившейся, ставни многих окон рассохлись. В приюте наверняка гуляют сквозняки. Мне думается, что несчастные дети, оставшиеся без родительского попечения, не заслуживают такой жизни.
Викарий со скорбным сожалением покачал головой и повторил как эхо:
– Не заслуживают такой жизни…
– Я просто не могу выкинуть это из головы, преподобный. Когда представишь несчастных малышей, вынужденных страдать от холода, то просто сердце кровью обливается, – леди Элспет резким движением отложила приборы и притронулась ладонью к виску, как если бы перед её внутренним взором стояли шеренги маленьких окоченевших сирот с синими от холода губами.
– Сердце кровью обливается… – вторил ей преподобный.
– У нас во Фроингеме такие суровые зимы! И о бедных детях совсем некому позаботиться, – в голосе леди Элспет слышалось неподдельное страдание. – Господь милостив в своём гневе, ведь он ниспослал этим детям испытание, но им требуется не только тёплый дом, но и хорошее питание, и добротная одежда. И на всё это нужны, как мне думается, немалые средства.
Мистер Рутлинг испустил долгий вздох, в глазах его засветилась надежда.
– Покойный лорд Артур Понглтон, мне помнится, был чрезвычайно озабочен состоянием детского приюта, – без зазрения совести солгала леди Элспет, принимаясь за чёрный пудинг. – Он частенько повторял мне: «Элспет, дорогая, мы не вправе думать только о себе. Наш долг заботиться о тех несчастных, кому повезло намного меньше, чем нам». И я полностью с ним согласна, преподобный. Однако приют никогда не заменит ребёнку любящую семью, – вздохнула она с грустью. – Вспомнить хотя бы ту девчушку, которую лет двадцать назад обнаружили на церковном крыльце. Ребёнок был ростом не выше собаки и не говорил ни словечка, но потом, когда я нашла ей приёмных родителей, девочка расцвела, – леди Элспет изобразила руками нечто, символизирующее собой пышное цветение. – Да, детям необходима любовь, преподобный, – она вновь вздохнула. – Но им также требуется и питательная еда, и тёплая одежда, и чистая удобная постель.
Викарий с таким чувством прижал ладонь к груди и закатил глаза, что стал похож на ярмарочного комика. Джордж к этому моменту уже с трудом подавлял желание вмешаться, и сдерживал его лишь хмурый и спокойный взгляд Виктории. Остальные тоже наблюдали за сценой со всевозрастающим интересом, однако леди Элспет, вдруг оставив викария в покое и игнорируя его алчущий продолжения беседы взгляд, отвлеклась и начала разговор с Бернадеттой, расспрашивая её о мальчиках и делясь с ней воспоминаниями о детстве своих сыновей.
Ужин уже подходил к концу, когда леди Элспет громко обратилась к Оливии деловым тоном:
– Мисс Адамсон, не забудьте напомнить мне сразу после праздника о том, чтобы я пригласила в Мэдлингтон своего поверенного. Мне необходимо срочно обсудить с ним кое-что крайне важное.