– Про сердце ты не можешь знать наверняка, – вмешался Филипп.
– Не могу, – покладисто согласилась Оливия, – но это можно легко узнать у семейного врача Понглтонов.
– Какой-то странный способ убийства, ты не находишь? А если у неё не случилось бы сердечного приступа, и она просто выбежала бы из часовни? Ни один нормальный убийца не будет так рисковать, – покачал головой Филипп.
– Может, в этом случае он надеялся обратить всё в шутку? – предположила мисс Прайс с сомнением.
Оливия и сама понимала, какой шаткой выглядит эта теория, но в памяти отпечатался тот ледяной ужас, который охватил её, когда она увидела надвигающийся на неё безглазый призрак с алым бесформенным провалом на месте рта.
– В конце концов, ты после такого потрясения вполне себе жива и здорова, – Филипп по-прежнему не желал верить в важность её открытия.
– Вы просто не видели её воочию, – начала горячиться Оливия. – Да, при ближайшем рассмотрении она не столько пугающа, сколько нелепа. Чем-то напоминает оживший детский рисунок. Голова набита песком и перевязана верёвкой, как у висельника, длинные мотки шерсти пришиты к ней грубыми стёжками, отчего кукла выглядит полулысой. Дети сказали, что она была спрятана в соломе. Ума не приложу, почему убийца не избавился от неё сразу же после гибели леди Элспет.
– Это не так-то просто сделать, – заметила мисс Прайс. – Не мог же он сжечь её в камине на глазах у всех. Или таскать под мышкой, пока не представится удобный случай избавиться от неё. И мне кажется, что я начинаю понимать, почему кукла показалась Оливии такой пугающей, – медленно произнесла она, а потом встала так, чтобы солнце не светило ей в лицо и прикрыла глаза: – Здесь и правда требуется воображение. Вот открывается дверь часовни… Тихо, без единого скрипа… Леди Элспет входит, делает шаг, другой… И вдруг из полумрака к ней устремляется Нечто… Белая фигура с развевающимися волосами. Она надвигается прямо на неё, не оставляя путей к отступлению, и откуда-то раздаётся потусторонний смех. Ледяной холод пронизывает все её члены, а фигура меж тем становится всё ближе, ближе… И тогда сердце её не выдерживает напряжения, – мисс Прайс схватилась за грудь и зашаталась, – и леди Элспет падает замертво, – тут она выдержала паузу, открыла глаза и произнесла вполне будничным тоном: – Два года назад, когда мы ставили сценку из Шекспира, малышки-Блоссом – у них синхронный степ и несколько лирических песенок, – соорудили что-то подобное. Правда, вместо мотков шерсти у нашего призрака был настоящий парик. Но вышло на удивление убедительно. Из зала даже слышались вскрики, а одна немолодая леди дважды упала в обморок, после чего нам пришлось убрать номер из репертуара, чтобы не распугать зрителей.
– Ну не знаю, не знаю, – протянул Филипп, – всё это как-то слишком театрально. Просто комическая оперетка Гильберта и Салливана. Всё-таки речь идёт об убийстве. Олив, у тебя уже есть подозрения насчёт того, кто мог это провернуть? – спросил он, нахмурившись, точно инспектор полиции, всякого повидавший за годы службы.
Оливия пожала плечами. Лодыжка болела, и наступивший вечер не принёс облегчения – зной в отсутствие ветра, казалось, наоборот, усилился. Ощущая, как тонкий муслин рубашки липнет к спине, она попыталась рассуждать логично:
– Первый, кто приходит на ум – Джордж.
– Согласен на все сто, – с жаром поддержал её брат. – Джордж Понглтон на редкость неприятный тип. Вы и не представляете, какие мерзкие планы он вынашивает. Когда он рассказывал мне о дружбе с нацистами, его буквально распирало от гордости. Для такого типа нет ничего святого. Если он хочет раскрыть немцам объятия после того кошмара, что они творили в Великую войну, то убийство для него сущая ерунда. Брата он ненавидит, всех остальных презирает. Если вдуматься, то такой дьявольский замысел, как испугать леди Элспет до смерти в старой часовне самодельной куклой – это вполне в его духе.
– Не сказала бы, – покачала головой Оливия. – Тут нужна какая-никакая изобретательность, а Джордж, на мой взгляд, чересчур прямолинеен. Скорее, такая выходка в духе Виктории.
– У меня от неё мурашки по коже, – обхватила себя руками мисс Прайс и нарочито вздрогнула. – Жуткая женщина. И всё время сверлит меня взглядом, словно дырку мне во лбу хочет проглядеть. Я ещё никогда так не нервничала перед публикой, даже когда нам достался в качестве зала самолётный ангар, а зрителями были увечные ветераны Великой войны. Вообразите, за весь вечер ни единого хлопка! И в довершение ко всему у нашего тенора пропал голос, а фокусник забыл свой реквизит в Ливерпуле! Мы все тогда…
Позади Филиппа с сухим треском отломилась ветка от старого тиса, и все вздрогнули от неожиданности. Пройдя немного вперёд, Филипп вгляделся в смешение серых теней, которые заполнили аллею, но никого не заметил. Тем не менее продолжить беседу он предпочёл полушёпотом:
– А почему мы всё время забываем про Седрика? Ведь он тоже мог соорудить эту кошмарную – только с твоих слов, Олив! – куклу.
– У него недостаточный мотив для убийства леди Элспет. Так же, как и у Присциллы. Поместье со всеми прилегающими землями наследуется как майорат и переходит к старшему сыну. При этом без капитала Мэдлингтон скорее обуза, чем желанное наследство. А вот кто получает деньги – пока остаётся загадкой. Даже я не знаю, какое решение приняла леди Элспет. С равным успехом это может быть и Джордж, и Седрик, и даже местный детский приют.
– А Оскар Финч? Может так получиться, что капитал получит он? – спросил Филипп. – Насколько я понял, леди Элспет была не сильно привязана к сыновьям, а с Финчем её связывает осуждаемая всеми дружба.
– Может, – кивнула Оливия. – От леди Элспет можно ожидать чего угодно. В этом случае, конечно, разразится грандиозный скандал, но Финч не выглядит человеком, решимость которого это может поколебать.
Имоджен Прайс залилась добродушным смехом и всплеснула руками:
– Вы только представьте, каково это – заставить наследников переживать, мучиться неизвестностью… Я уверена, что леди Элспет наслаждалась каждой секундой интриги.
– Не очень-то это по-христиански, – заметил Филипп.
Фальшивая баронесса легкомысленно махнула рукой:
– Жизнь слишком коротка, чтобы соблюдать все без исключения заповеди. К тому же это попросту скучно, – и она лихо спрыгнула с плоского камня, на который взобралась, чтобы во время обсуждения сравняться ростом с близнецами.
Глава пятнадцатая, в которой в Мэдлингтон прибывает поверенный мистер Броттиген, баронесса падает в обморок, а горничная Анна получает пощёчину
Поверенный мистер Броттиген, превосходно отдохнувший в Бате с семьёй своей двоюродной сестры, прибыл в Мэдлингтон-Касл для оглашения завещания леди Элспет не в самый удачный момент – тело Джорджа в синей пижаме из египетского шёлка как раз было обнаружено дворецким. C искажённым предсмертной мукой лицом и ладонью, сжатой в кулак, Джордж лежал в часовне, у самого выхода, и в его открытых глазах застыл ужас, будто перед тем, как пожать свою скорбную жатву, смерть явила ему невыразимо кошмарные картины.
Позже, на кухне, Хигнетт, открывший в своей душе такие бездны преклонения перед охватившим его суеверным ужасом, что даже самому стало неловко, утверждал, что в тот момент, когда он вошёл под своды часовни и увидел тело хозяина, в его ушах раздался отчётливый хохот призрака, следившего за этой сценой, и он сразу понял, что Мэдлингтон обречён превратиться в одно из тех выморочных мест, что годами стоят в запустении, пока камни не рассыплются по холмам, а ветра не развеют саму память о былом величии рода, воздвигшего про́клятые стены.
Признание это, не лишённое поэтического восхваления всего сверхъестественного, произвело неизгладимое впечатление на чуткую миссис Вайсли. Кухарка, воспользовавшись переполохом, отправилась наверх, чтобы улечься в постель, предварительно утолив жажду полупинтой эля и бокалом бренди, оставшимися после приготовления праздничного пунша и предусмотрительно спрятанных ею в судомойне, между коробками с эпсомской солью и графитовой стружкой для чистки чугунной плиты.
В доме тем временем царила полная неразбериха. Мрачный Оскар Финч и встревоженные Седрик и Присцилла находились в холле, совещаясь, как сообщить Виктории трагическую весть. На беднягу поверенного никто не обращал внимания, и он, то и дело утирая потный лоб, сидел в одиночестве в гостиной, куда его провела растерянная горничная.
Бернадетта, узнав о случившемся, тут же принялась истово молиться, и слова католической молитвы, произносимые ею звонким шёпотом, оказывали на присутствующих самое тягостное впечатление.
Близнецы и баронесса фон Мюффлинг, спустившиеся к завтраку, обнаружили столовую безлюдной. Буфетная стойка была пуста, на столе отсутствовали приборы. Переглянувшись, они медленно прошли через гостиную, где, ссутулившись, сидел в обнимку со своим портфелем мистер Броттиген, и вышли в холл как раз в тот момент, когда Финч в рубашке с закатанными рукавами и Хигнетт, весь красный от натуги, вносили тело Джорджа Понглтона.
– Мне кажется, он ещё жив. Пульс прощупывается!
Как только Финч произнёс это, из уст Джорджа послышался невнятный стон. Распростёртое на мраморном полу, его грузное тело выгнулось, на губах появилась пена.
Финч бросился на колени рядом с ним и схватил его за запястье, пытаясь нащупать пульс, но тот с неожиданной для умирающего силой вырвал руку и, разжав ладонь, попытался метнуть подальше от себя какой-то мелкий и блестящий предмет. Губы его искривились, он силился что-то произнести, но время Джорджа Понглтона истекло – спустя несколько секунд всё было кончено. Его глаза закатились, руки бессильно опали, и лишь правая нога ещё продолжала конвульсивно подёргиваться.
Именно эту картину застала Виктория, которая, стиснув у горла воротник халата, застыла на последней ступени лестницы. Округлившимися глазами она смотрела на тело Джорджа, и в наступившей тишине дробный стук его ботинка, отбивающего по мрамору своеобразную, не поддающуюся расшифровке морзянку, казался особенно ужасающим.