– Поднимите мечи, – говорит она спокойным, не дрогнувшим голосом, – и вонзите друг другу в сердце. Со всей силы.
Кровь на клинках ещё не успела высохнуть. В свете очага алые потёки сияют рубиновым. И на этот раз никакие одеяла не загораживаю от взора Россиль, как клинки вонзаются в плоть, прорубая сухожилия и хрящи, раскалывая грудину. Две одинаковые зеркальные раны. Когда оба вновь выдёргивают мечи, наружу бьёт кровь. Фонтан брызг, горячих, как языки пламени, заливает лицо Россиль и перед её платья.
Россиль уже лишила этих несчастных всего, что было в них человеческого, поэтому они умирают безмолвно, без единого крика. Тела обрушиваются наземь, точно поваленные деревья. У них даже не закрываются глаза. Они лежат на полу там же, где стояли, лицом на холодном камне, изогнув руки и ноги под странным углом.
По полу растекается кровь. Край лужи пачкает подол платья Россиль. Мягкие туфли быстро промокают, прилипая к каменным плитам. Именно это говорит всякий мужчина, впервые убив другого: я не знал, что крови будет так много. Россиль искренне презирает себя за эту унылую, банальную мысль.
В её комнате стоит ведро с водой, в нём она умывает руки и лицо. Платье загублено безнадёжно. Россиль лихорадочно раздевается – вся ткань покрылась жёсткими бурыми пятнами засохшей крови. Она зажигает огонь в очаге и бросает туда злосчастное платье. Вспыхивают искры.
Теперь уже можно действовать хладнокровно, делать только то, что необходимо. Россиль, обнажённая, становится на колени на медвежью шкуру и упорно трёт собственную кожу до болезненных ссадин. Кончики волос, под ногтями. Кровь пристаёт к странным, неочевидным местам: остаётся за ухом. В ямочке на подбородке. Она старательно отмывается до тех пор, пока под кожей не проступают, как узор трещин на льду, синие вены.
Под конец она улавливает в мутной воде собственное отражение. Прежде она бы увидела там девушку, красивую, но несколько странную, в особенности из-за глаз. Прежде она бы широко раскрыла рот – проверить, не выросли ли у неё острые зубы горностая. Она так жаждала получить хоть крупицу силы, способную сделать её чем‑то б´ольшим, нежели покорное тело в подвенечном платье.
Теперь у неё горят щёки – но не от румянца, а от крови короля Дункана. Она преобразилась? Или просто явила своё истинное лицо? Одно она знает точно: больше она не Россиль из Бретони, не Розель, не Розали и даже не Росцилла. Теперь она леди Макбет – и только.
Акт IIIКороль в грядущем
Россиль просыпается на медвежьей шкуре на том же месте, где заснула, обнажённая, пойманная в сеть собственных влажных волос. Садится, разминает руки и ноги. Странно, но она не плачет. Ей даже не хочется плакать, слёз нет. Она роется в сундуке с одеждой, находит платье, одевается. Покрывает голову самой тонкой вуалью.
Что ей делать сейчас, какой предстать пред ними: оцепеневшей от нежданного потрясения, с бесстрастным выражением лица, с холодным недоумением в глазах? Или плакать навзрыд, как растерянное, испуганное дитя? Или молча смотреть в землю, словно глухонемая? Россиль из Бретони предпочла бы именно это. Не выказывать никаких чувств, которые в будущем могут использовать против тебя. Сейчас такое суждение кажется чрезмерным упрощением. Лучше иметь одну внешнюю личину и уже под ней скрывать нечто другое. Возможно, ей следует скорбеть открыто, и это будет менее фальшиво, чем кажется на первый взгляд. Сложив руки вместе, она отчётливо ощущает на коже липкие следы крови мёртвого короля.
Что же сделает леди Макбет? Не остаётся времени обдумать решение до конца. Из лабиринта коридоров слышится чей‑то крик.
Она приходит на место последней: все мужчины, вершители судеб, уже здесь. Её муж стоит, скрестив на груди руки, с нечитаемым лицом. Он, видимо, избрал личину мрачной подозрительности. Глаза у Банко рядом стальные, безжалостные, но в то же время он надут от гордости, он надменно выпячивает грудь, тайно наслаждаясь возможностью вновь быть рядом со своим лордом, без неотвязной тени его жены между ними. Флинс держится близко к отцу, его зеленоватое лицо откровенно выражает ужас, его заметно мутит.
Россиль проходит глубже в комнату. Никто не обращает на неё внимания – кроме Макбета. Он видит её и жестом подзывает к себе.
В каждом уголке спальни – кровь. Эта комната словно обратилась в уродливое живое существо с широкой сетью кровеносных сосудов, разбегающихся во все стороны от сердца: от трёх мёртвых тел. Россиль выдерживает только один беглый взгляд в их сторону. В глаза ей бросается тыльная часть запястья одного из камергеров – мраморно-белое чистое пятно посреди кровавой резни. Эта нежная чёрточка, неведомым образом уцелевшая в центре этой бойни, восстанавливает память Россиль. Это мужчина. Этот мертвец был мужчиной. Когда‑то мать держала его у груди. Когда‑то возлюбленная льнула к нему на влажных от пота простынях.
Эвандер, стащив тело короля с постели, прижимает его мёртвые руки к груди. Ресницы у него мокрые, он рыдает, не пряча слёз, давясь гортанными всхлипами ярости и скорби. В подобном редком случае мужчина может плакать, не стыдясь, – ведь его горький плач сквозит обещанием мести.
Лисандр молча стоит рядом на коленях. Можно было бы принять этот жест за сожаление, тем более что за его спиной маячит фигура канцлера, но его лицо полностью лишено выражения. Россиль даже рада его бесстрастности, поскольку вид его горя – единственное, что могло бы её сломить.
Склонившись к залитым кровью остывшим телам, Лисандр опускает руку к шее одного из камергеров. Прижимает к коже два пальца, словно щупает пульс.
– Тела мертвы уже несколько часов, – заключает он, вставая. – Они полностью истекли кровью, и началось окоченение.
– Мы проведём воззвание к крови сейчас же, – сурово объявляет канцлер.
– Они за это заплатят, – хрипит Эвандер. Всё ещё прижимая тело отца к груди, он обводит комнату свирепым взглядом, хотя глаза его полны слёз. – Того изменника, того, кто совершил это злодейство, я повешу и выпущу ему кишки; я набью его утробу молоком и мёдом и оставлю на пир насекомым, я…
– Изменники мертвы, – прерывает его Лисандр.
Сквозь гнев Эвандера проступает удивление, его щёки заливает краска.
– Что? Как?
– Отцу нанесли две раны, – поясняет его брат. – Мечи его людей – в его крови. Он принял смерть от рук собственных камергеров.
Россиль подходит к мужу и встаёт рядом с ним. По его лицу заметно, как к нему постепенно приходит осознание. На мгновение его резкие черты смягчаются неуловимым выражением, похожим на нежность, которой Россиль никогда не замечала в нём раньше. Без предупреждения он сгребает жену за плечи и прижимает к груди.
Этот жест потрясает её настолько, что она поневоле радуется возможности спрятать лицо в ткани чужого колета – так никто не услышит её краткий вскрик удивления. Объятия Макбета крепки, одной рукой муж обнимает её за спину, другой поддерживает за затылок. Его большие пальцы почти полностью охватывают её череп. Он держится за неё, как утопающий – за плывущую бочку. Это обычный жест выражения привязанности между мужем и женой – но мало что другое могло бы удивить Россиль больше.
Между пальцами Макбета она замечает метнувшийся к ней взгляд Лисандра. Он не злой, скорее испытующий. Он ищет тайную боль на её лице, доказательства жестокого обращения от мужа. Лучше бы он не смотрел на неё вовсе. Россиль пугает, что вместо этого он может увидеть её отвратительное предательство.
– Нет, – мотает головой Эвандер. – Эти люди были преданы своему господину всей душой и служили нашему клану долгие годы. Ничто не побудило бы их к предательству. К такому. – Его голос срывается. – Все слуги отца любили его. Нет, я в это не верю.
– Обряд воззвания к крови всё покажет, – вмешивается канцлер. – И тогда, мой лорд, вы сможете отомстить.
В свой черёд вступает Макбет:
– В Гламисе всюду измена, – говорит он. – Недавно на мою собственную жену напали люди в масках. Эти же люди могли убить короля. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы найти их. И также отомщу, как причитается мне по праву.
Умный ход. Теперь у них с принцем есть общая цель. Россиль украдкой бросает взгляд на Флинса, чтобы проверить, хватит ли ему твёрдости духа после этих слов ничем не выдать себя. С его щёк уже сошёл зеленоватый оттенок, но теперь он бледен, как мертвец. Но это лишь остатки ужаса перед ликом смерти, решает она, а не искренний страх перед разоблачением. Ей хотелось бы так думать.
Эвандер медленно кивает Макбету, по-прежнему прерывисто всхлипывая, отчего кажется намного моложе своих лет. Горе обратило его в ребёнка. Лисандр опускает руку на плечо брата, кратко сжимает пальцы в знак поддержки. Этот заботливый жест почти сводит на нет самообладание Россиль. Как стремительны эти метаморфозы: мужчины одним кувырком снова становятся мальчишками, холодные маски сползают, обнажая несчастные лица. Для самой Россиль уже не тайна, насколько бережными могут быть руки Лисандра.
Столько тайн, думает она, новая и новая ложь распространяется по всему свету и привязывает её, Россиль, к какому‑либо мужчине. Прежде она боялась, что в Гламисе у неё не будет ни союзников, ни секретов. Теперь она словно моллюск в витой раковине; именно от неё всё начинает раскручиваться по спирали.
В Наонете к Россиль уже явилась бы, покорно кланяясь, швея и сняла бы мерки, чтобы в кратчайшие сроки изготовить чёрное платье и чёрную траурную вуаль. Но они в Гламисе, и Россиль, уже успев привыкнуть к этому, одевается сама. Платье цвета олова она сожгла, потому ей не остаётся другого выбора, кроме как надеть жемчужно-голубое, невзирая на слишком большой вырез для глубокого траура. Однако вряд ли мужчины обратят на это особое внимание. На фоне будущей мести, пролитой крови и, конечно же, притязаний на корону всё прочее становится ничтожным.
Россиль выливает ведро в очаг, и пламя с шипением гаснет. Среди обугленных головёшек застряли обрывки серой ткани. Но пахнет в комнате только пеплом. В воздухе нет металлического привкуса предательства. В этот момент Россиль снова выскальзывает из себя, и в её тело, как призрак, проскальзывает леди Макбет.