– Ради того, что ты отвергаешь, любой другой положил бы тысячи людей, – гневно отвечает Эвандер, также на саксонском. – Ты не считаешь себя человеком – но тогда это твой разум затуманен чувствами, брат.
Атмосфера в зале накаляется, словно воздух наполнен дымом. Оба принца напряжённо умолкают. Затем, поморгав и прочистив горло, вступает канцлер.
– Мы можем отложить коронацию до возвращения в Морей, – говорит он по-шотландски, чтобы снизить накал недовольства. – Но у Альбы много врагов, и голод их велик. Мы не должны показывать слабость.
Слышать эти слова отчасти забавно: Шотландией десятилетиями правили слабость и немочь, её король медленно чах от болезни. Морей – родовое гнездо клана Дункана. От Гламиса до него по меньшей мере неделя езды. За это время новость распространится повсюду, как свет сигнальных костров, за это время далёкие лорды успеют собрать войска, а далёкие короли – провести военные советы и испросить благословения священников.
– Тогда мы отправимся в Морей, – заключает Лисандр. – А если пойдут слухи, то можно объявить, что король умер от болезни. Это никого не удивит.
– И оставить убийство отца неотмщённым? – вскидывается Эвандер. – Нет. Я не поеду в Морей, пока не найду изменников и не уничтожу их. Всё правление нашего рода будет опорочено, пока не совершена месть. О клане Данкельд и так уже…
Он резко осекается. Да, о клане Дункана ходят разные слухи; как можно было не заподозрить в необъяснимом, страшном и продолжительном недуге божественной кары? Поговаривают, что именно поэтому Дункан взял в жёны благочестивейшую женщину, поэтому он осыпает своих друидов золотом и приглашает их за стол советов. Всё это – безмолвное покаяние за тайный грех. Конечно, это всего лишь легенды, немногие считают их правдой, для остальных все эти рассказы – пыль.
– Пустимся в путь сейчас же, – предлагает Макбет Эвандеру. – Я буду сопровождать вас во все деревни на расстоянии одного дня, Флинс, ты тоже поедешь. Я возьму с собой своего друида. И я отыщу изменников под страхом смерти.
Обычно яркое, румяное лицо Эвандера необычайно бледно, но даже сейчас они с Лисандром едва ли похожи на братьев. Он раздувает грудь.
– Хорошо, – соглашается он. – Я отправлюсь с вами – с тобой и мальчиком. Лисандр, вы с канцлером готовьтесь к отбытию в Морей.
Лисандр быстро отвечает:
– В такой момент нам не следует разделяться, это покажет слабость. Давай сейчас вместе отправимся в Морей. Мы можем снова вернуться в Гламис с целой армией.
Макбет как будто собирается что‑то сказать, но Эвандер успевает быстрее:
– Я не покину Гламис, не обагрив клинка, – рявкает он. – Это наш долг перед отцом!
Взгляды двух братьев скрещиваются, как клинки. Разделиться и остаться или объединиться и уйти? Но Эвандер подобен солнцу, и холодным и благоразумным рассуждениям Лисандра не под силу остудить его пыл и ярость. В конце концов старший принц отводит глаза.
Россиль уже достаточно узнала своего мужа, чтобы прочесть истинное выражение его лица, даже когда он пытается скрыть огонь во взгляде. Теперь его настоящие чувства выдаёт лишь подрагивающий рот. Хоть его губы и не складываются в улыбку открыто, он доволен.
Флинсу Макбет говорит:
– Вели седлать лошадей.
Флинс, всё ещё уязвлённый тем, что его назвали мальчиком, склоняет голову и резким шагом уходит прочь из зала.
– Мне тоже отправиться с вами, мой лорд? – спрашивает Банко.
– Да, отправляйся и ты, – говорит Макбет, и после этого Банко тоже закипает: о нём и вовсе подумали только задним числом.
Затем Макбет поворачивается к Лисандру, а от него – к Россиль.
– Желаю вам благополучного путешествия, – говорит он. – Моя жена позаботится о том, чтобы вас снабдили припасами и всем, что может понадобиться вам в дороге.
Макбет с отрядом покидают замок. Россиль трудно дышать. Проклятое ожерелье душит её, змеёй обвивает шею. Ей не даёт покоя взгляд Лисандра, странное ощущение от его присутствия, то, что они впервые остались вдвоём с той ночи, когда он спас ей жизнь и пообещал защиту, а она, ужаснейшим образом отвергнув его предложение, обагрила руки кровью его отца. Но страшнее всего – взгляд Макбета перед уходом. Его слова, два слова: «Моя жена» – были тяжкими, как камни, но взгляд, переместившийся с принца на Россиль, – напротив, острее клинка. В этом взгляде скрывались два других тайных слова.
Убей его.
Она не сможет. Это уже чересчур, почему он считает, что она на это способна? Она едва отмыла руки. Она уже обрекла на гибель трёх разных мужчин. Вот что значит на самом деле быть леди Макбет? Колдуньей, убийцей, кинжалом в руке мужа? Но, может быть, такой она и была всегда. Придворные Кривоборода, Обманщик, ле Трише, не зря боялись её. Гламис лишил её покрова невинности и обнажил скрытую под ними бесчеловечность.
Лисандр молча смотрит на неё. Даже в этом тёмном зале на его чёрных волосах блестит случайный отсвет. Принц убирает одну прядь с лица – беглым будничным жестом, от которого у Россиль стискивает горло. Ловкость его движений, изящный изгиб запястья, напряжённые сухожилия на тыльной стороне руки.
Она шелестит:
– Я прослежу, чтобы на кухне приготовили всё необходимое для вашего путешествия. Мне только нужно отдать распоряжения слугам. Позвольте… подождите здесь.
Лисандр кивает. Он приоткрывает рот, чтобы сказать что‑то, и даже это простейшее мимическое усилие на миг завораживает Россиль – как плавно размыкаются его губы, как быстро мелькает язык.
– Я буду у себя в комнате, – сообщает он. И, не давая Россиль добавить ни слова, выходит прочь из зала.
Кухни. Россиль не бывала здесь раньше, но хотя бы в этом месте разница между замком Макбета и замком герцога невелика. Пропитанные кровью разрубочные колоды, корзины с яблоками и корнеплодами, длинные связки чеснока, запах дыма, масла, кипящего сала. Повара, запинаясь, приветствуют её: они не меньше удивлены её приходом, чем она сама – необходимостью спуститься сюда. Она небрежно отмахивается от приветствий. Челядь разбегается по местам.
В её комнате до сих пор лежит кинжал Макбета, но она не желает использовать его для этой цели. Если уж ей придётся пойти на это, она не будет убивать этого человека тем же клинком, которым её муж зарезал Кавдора. Это чуждая и неприглядная смерть – когда незнакомец отнимает жизнь у незнакомца. Кухонный нож ближе всего к оружию женщины. Возможно, смертельная рана Лисандра будет выглядеть подозрительно, но это уже не имеет значения. Уже на заходе солнца род Дункана будет прерван.
Король в грядущем.
В одном месте кухни на деревянных колышках, вбитых в стену, висит различная утварь. Один нож, другой, лезвия зазубренные, лезвия ровные, чем‑то рубят и нарезают, чем‑то распиливают и раскалывают. Россиль нерешительно тянется к ним. Вскинутая рука выглядит мертвенно-белой, как склизкие конечности Прачек. Пальцы трясутся.
Россиль выбирает самый маленький нож: возможно, его пропажу заметят не сразу и его легче всего спрятать в лифе платья. Металл холодит кожу, но её плоть не способна его согреть. Она холодна и бескровна – женщина-змея. Выскальзывая из кухни, она уже не слышит собственных шагов, лишь шум нарастающего прилива в подземельях: волны упрямо вздымаются из тьмы, словно тянутся к свету.
Комнату Лисандра найти легко – со стороны двора, без окон.
Россиль заходит без стука. Небольшая комната мало чем отличается от её собственной, только на полу нет роскошной медвежьей шкуры. Лисандр стоит на коленях перед сундуком, его ловкие изящные руки укладывают вещи. Одежда, скатка белья. Россиль пытается высмотреть, не блеснёт ли среди ткани рукоять кинжала, но не видит ничего подробного. Должно быть, оружие Лисандра хорошо спрятано.
Это неважно, – говорит она себе. – Как только я подниму вуаль, всё уже будет неважно.
Лисандр поднимает взгляд.
– Леди Россиль?
Он всё знает. Она не понимает, откуда он узнал – и как ей самой передаётся от него это знание, но отчего‑то у неё кровь стынет в жилах. Что‑то мелькает в его глазах, в этих невероятных, невозможно зелёных глазах. У Россиль замирает сердце. Лисандр упирается ладонью в угол сундука.
Россиль шагает вперёд, нож давит на рёбра. Лисандр поднимается ей навстречу. Но как только он оказывается на ногах, Россиль вскидывает руку и не просто приподнимает вуаль, а полностью убирает её: срывает с головы и отбрасывает на пол.
И смотрит Лисандру в глаза – без какой‑либо преграды.
Россиль испытала это чувство лишь единожды, с тем мальчишкой-конюхом, но с тех пор минули годы, и, по мере того как взрослело её тело, вместе с ним росли и её страсти. Теперь они вспыхивают, распускаются пышным цветом, словно алые бархатцы. На следующем шаге Россиль бросается к Лисандру, и он ловит её руки в свои и накрывает губами её рот.
Поймав её в объятия, он крепко прижимает её к себе. Россиль обхватывает его за шею, опускает руку ему на загривок – у него мягкая кожа, как она и воображала, словно бархатистые розовые лепестки. Она приоткрывает губы, и Лисандр без тени сомнения погружается языком в её рот, словно появился на свет единственно для того, чтобы целовать её. Одной рукой он обвивает её талию, другой запутывается в её волосах и побуждает откинуть голову – он легко касается губами её подбородка и спускается поцелуями вниз по горлу.
Россиль скулит – она даже не подозревала, что способна издать такой жалобный, почти щенячий звук. Жар, свившийся в клубок внизу её живота, опускается всё ниже и глубже и наконец превращается в пульсацию между бёдрами. И тогда, словно это пульсирующее желание, пробившись наружу, передаётся другому, Лисандр крепко перехватывает её за талию, легко, ловко приподнимает и укладывает на постель под себя.
Он смотрит на неё сверху вниз, прямо ей в глаза. После такого не выжил ни один смертный. Волосы Россиль серебром рассыпаются по постели.
– Ты прекрасна, – шепчет он.
Неизвестное чувство заставляет её прошептать в ответ: