Она останавливается, добравшись до небольшой рощицы. Листва на деревьях яркая, сочно-зелёная, словно напоенная ливнем – хотя в Гламисе дождя не было уже несколько недель.
Поляна точно такая, какой ей помнилось, только трава не блестит от крови Флинса. В свой первый и последний приход сюда она ещё была леди Россиль, и ей были одинаково неудобны и новое королевство, и новый язык, и новое имя. Теперь всё это спадает с неё, как сухая змеиная кожа.
Густое переплетение ветвей защищает поляну от ветра, поэтому, заходя в озерцо, Россиль не слышит ни звука, кроме собственных шагов. В прозрачной воде дрожит её отражение, и по нему отчётливо видно, как она постепенно исчезает: сначала лодыжки, затем ноги, бёдра, грудь, и наконец она оказывается в воде по горло. Её серебристо-белые волосы расплываются лентами по водной глади.
Россиль ощущает, как из неё течёт кровь, но, как ни странно, она не загрязняет воду. Озерцо остаётся прозрачным, словно драгоценный камень, преломляющий свет. Её собственные ноги в воде кажутся гладкими, а когда она опускает руку потрогать кожу, уродливые выступающие шрамы словно исчезают. Вода сама удерживает её на плаву, ей даже не приходится перебирать ногами.
Сам этот момент повисает, как её тело в воде, в безвременной неопределённости. Не слышно ни пения птиц, ни стрёкота ранних сверчков, ни суеты мелких зверьков в подлеске. Это зачарованное место, и сила, оживившая его, не имеет отношения к природе. Или так кажется Россиль. Внезапно звуки возвращаются: щебет птиц в ветвях, трели сверчков. Жёлтые звериные глаза моргают из-под корней. Россиль чувствует облегчение – оно похоже на долго сдерживаемый вздох, вырвавшийся на свободу. Она снова касается собственной кожи. Боль снова здесь – но слабеет с каждым мгновением, пока Россиль всё глубже уходит под воду. Наконец вода смыкается над её головой.
Она так долго сопротивлялась этой смерти от воды, отчаянно билась и дёргалась, не желая разделить участь Хавис и Первой Жены. Теперь, похоже, это единственная власть, которая ей осталась. Возможно, Первая Жена тоже так думала.
Под водой до неё доносится приглушённый звук – к озерцу движется нечто крупное и тяжёлое, и Россиль в панике выныривает на поверхность. Слышен треск ломающихся веток. Она разворачивается и гребёт назад, туда, где ощущает под ногами дно, и частично остаётся в воде: видны только её голова и тело по пояс. А на поляну выбирается змей.
Он выглядит одновременно больше и меньше, чем в их первую встречу в непроглядной тьме подземелья. Мускулы длинного вытянутого тела сокращаются, продвигая его вперёд, отблёскивают отдельные яркие чешуйки. Голова дракона огромна, вполовину размаха рук Россиль. Каждое движение хвоста косит траву. Из-за торчащего на спине гребня кажется, что этому существу ближе вода, чем огонь, хотя Россиль чувствует запах дыма, витающий в воздухе серой взвесью. В замке, среди камня и ржавого железа, этот змей выглядел чудовищем, оскорблением природы, недоступным для понимания. Она не могла вспомнить ничего ярче зелёного оттенка его чешуи.
Здесь он одного цвета с листвой, напитанной дождём, с травой, укрытой от злого резкого ветра. Весь свет на поляне словно притягивается к нему и задерживается на изгибах его тела. Он здесь на своём месте, словно россыпь камней в русле реки.
И Россиль его не боится.
Змееподобный дракон неспешно приближается к ней. Наклоняет огромную голову, словно хочет рассмотреть её со всех сторон. Она знает, что змеи видят только движущиеся объекты. Если оставаться на месте, она будет для него невидима. Поэтому Россиль нетвёрдо шагает и бредёт к берегу, пока не остаётся в воде по колено – чтобы было видно всё остальное обнажённое тело. Плоть и мышцы – обильная трапеза для этого существа, если оно того пожелает. Россиль заглядывает в змеиные глаза, лишённые век. Пытается найти там Лисандра.
Но тут дракон вырастает прямо перед ней, полосуя когтями воду. Мускулистые кольца змеиного тела обвиваются вокруг Россиль, сжимают. Именно так питаются змеи; Россиль видела, как аспид поглощает невезучего мышонка. Но всё же его хватка не так сильна, чтобы причинить боль. Он лишь плотно прижимается к ней, и оттого, что его брюхо царапает грудь Россиль, она ощущает пульсацию значительно ниже груди, эти два участка её тела связаны, словно между ними натянута струна.
– Поглоти меня, – думает она. – Возьми меня, как хочешь.
Внезапно кольца приходят в движение. Чешуйки становятся гладкими. Мускулатура тела существа уменьшается, и вот Россиль уже касается живой человеческой плоти поверх выступающих костей. Эта метаморфоза происходит быстрее, чем превращение нимфы в дерево, рыбы в цветок. Нет больше ни когтей, ни клыков, лишь голая кожа Лисандра. Он зарывается пальцами во влажные волосы Россиль, она ощущает у себя на горле его горячее дыхание. Его грудь тяжело вздымается.
Россиль хватает его за плечи и вжимается в него как можно крепче, едва не до крови. Она выдыхает:
– Ты.
Он шепчет ей в шею:
– Почему ты не убежала?
– Я предпочла бы эту смерть любой другой.
Горло Лисандра судорожно вздрагивает.
– Я не думаю, что это существо – отчасти я – могло бы причинить тебе вред. У меня сохраняются… остатки разума. Я лишь преображаюсь, а не пропадаю в нём бесследно. – Он переводит дыхание. – Но моё проклятие ещё более гнусно, чем ты думаешь, Россиль. Я не лишён собственных желаний. Скорее ему свойственны мои собственные низменные побуждения, преображённые и чудовищные. Я – это я, даже в этом облике. Возможно, я становлюсь собой даже больше, чем иные смертные мужчины.
Лисандр наклоняется вперёд, упираясь лбом в её плечо. Во всей его позе читается раскаяние.
– Думаю, я почти такая же, – шепчет Россиль в ответ. – Если за своё проклятие мне нужно благодарить ведьму, то она ничуть не изменила мою природу. Лишь раскрыла мою истинную суть.
С внезапной настойчивостью Лисандр берёт её лицо в ладони. Его глаза горят.
– Может быть, ты убежишь прочь после того, как я признаюсь в этом, – произносит он хрипло, измученно. – Я оставил тебя в той темнице не потому, что желал, чтобы ты страдала в одиночестве. Я боялся, что это существо может сделать с тобой нечто ещё худшее, чем то, что тебе пришлось пережить. Оно хотело… я хотел тебя так же, как мужчина желает женщину, но обладая при этом смертоносной силой когтей и клыков.
– Тогда это чудовище добрее любого смертного мужчины, – с горечью замечает Россиль. – Воспротивиться такому искушению и сбежать, вместо того чтобы насладиться пиршеством.
Она отнимает его руку от своего лица и медленно направляет вниз, кладёт себе между ног. Он наверняка почувствует там новую кровь, раны от пыток, свидетелем которых он не имел несчастья быть. Лисандр холодеет, замирает на месте.
Но Россиль опускает его руку ещё ниже, погружая чужие пальцы в себя.
– Россиль… – начинает он.
– Нет, – обрывает она ломким, звенящим голосом. – Пожалуйста. Я сама желаю этого удовольствия. Позволь мне.
Лисандр ничего не говорит. Он снова сглатывает, с трудом, по его горлу прокатывается кадык. А затем, не говоря больше ни слова, опускается на колени.
Нерешительно и нежно скользит ладонями по задней стороне её бёдер, ощущая неровный рельеф шрамов. На одно мгновение под водой Россиль показалось, что её уродливая плоть очистилась, вновь сделалась неповреждённой. Но тот миг миновал, и шрамы остались с ней. Больше всего её пугает, что после этого Лисандр будет видеть в ней лишь жалкое, сломленное существо. Этого она не сможет вынести.
Россиль становится на колени рядом с ним в воде и прижимается лбом к его лбу.
И целует его. Это яростный, жадный поцелуй. Но она чувствует, что Лисандр до сих пор колеблется, неохотно, не сразу открывая рот навстречу её губам. Отстранившись, он тихо просит:
– Не делай из меня чудовище сейчас, пока я в человеческом теле.
Она отчаянно мотает головой.
– Я исчезла из себя самой. Пожалуйста, помоги мне вернуться.
Поэтому, когда она снова целует его, он не отклоняется, он подчиняется её воле без сожалений. Их тела, их бёдра соединяются под поверхностью воды. И всё получается так легко: как он оказывается между её бёдер, как погружается в неё – почти неощутимым движением. Россиль сама желает сопутствующей этому боли. Это её боль, боль, которую она выбрала сама, это ощущение не принадлежит никакому другому существу, никакому другому мужчине. К тому же боль дополняет удовольствие: упоение и телесная мука, две нити, сплетённые вместе в пульсирующем местечке внизу её живота.
Когда этот узел разворачивается, то всё её тело, до кончиков пальцев рук и ног, сотрясает дрожь. Лисандр вздрагивает. Ниже их соединённых талий по воде расплывается розовое облако, словно раскрывшийся бутон розы.
Они лежат в траве, как расколотая раковина устрицы, лицом друг к другу: зеркальные половинки. Точка их соприкосновения – кончики носов. Утренний свет просачивается сквозь листву. Скоро начнёт пробуждаться замок, проснётся муж – и будет её искать. Смежив веки, Россиль делает глубокий вдох.
– Что мне делать? – шепчет она, снова открыв глаза. – Мне не к чему возвращаться, кроме моих оков.
Ресницы Лисандра трепещут. Россиль видит, как он изнурён, видит, что он в любой момент может соскользнуть в сон. Ей очень хочется услышать от него: «Тогда оставайся». Но даже он сам не может остаться с ней. Дракон, чудовище – словно огонь, испепеляющий его изнутри. Он произносит тихим, полным усталости голосом:
– Я буду здесь, пока смогу оставаться самим собой.
– Нет! – возражает она в испуге. – Макбет охотится за тобой. Он распустил слух о драконе от горных пиков острова до самых дальних низин. Он обещает несметные богатства тому, кто принесёт ему твою голову.
При этих словах Лисандр приходит в движение и удивлённо моргает:
– Но тогда Эвандер не сядет с ним за стол переговоров.
– Макбета это больше не волнует. Он говорит, что вся Альба преклонит перед ним колени, и тогда он без труда отразит атаку Этельстана.