Он не закрывает за собой дверь подземелья, поэтому голоса ведьм просачиваются наружу, разливаются по коридорам, наполняя замок запахом солёной воды. Россиль следует за мужем молча, её шагов почти не слышно
Во двор замка Макбет выламывается, уже обнажив меч. Он беспокойно вертит головой в поисках беглеца. Банко добрался до барбакана, но ему не открывают. Он бессильно трясёт решётку, словно заключённый в камере. С побелевшим лицом он кричит:
– Мой лорд, прошу тебя!..
– Ниже, но выше Макбета! – ревёт его лорд. – Не столь счастлив, но счастливее его! Суждено породить королей! Всё это время измена в Гламисе таилась под личиной моего самого верного друга!
«Друг» – не совсем то, что он говорит. Он употребляет слово, которого нет в бретонском языке. Оно означает «союзник, партнёр, брат по крови». Для женщин оно под запретом, оно предназначено только для воинов. В греческом языке есть близкое понятие: hetairos.
Крики привлекают прочих обитателей замка. Из дверных проёмов, из окон выглядывают слуги. Появляются Зимний Лис, Горный Козёл и Ласка, держась за навершия мечей, готовые выхватить оружие по первому слову лорда. На шум выбирается даже старый друид, друид Макбета, тот самый, который соединил руку Россиль с рукой её будущего мужа в ночь их свадьбы.
Флинс тоже там. От выражения неприкрытого ужаса на его лице Россиль переполняет острое удовольствие. Вся боль, что ты причинил мне, вернётся к тебе сторицей.
– Словам этих тварей ты веришь больше, чем всем моим клятвам? – в отчаянии допытывается Банко. – Ты безумен, Макбет, если внемлешь их советам!
Белый Лис недоумённо моргает.
– Мой лорд, о каких тварях он толкует?
Макбет поворачивается к нему. Густая, страшная, чёрная кровь сплошной полосой ползёт вниз по чулку и стекает в сапог.
Он объявляет:
– Тана Локкухабера поразило безумие.
Эти слова заглушают все звуки во дворе, даже ветер стихает и плоско ложится наземь, как железо под ударами молота на наковальне. Даже Банко перестаёт трясти решётку и замирает неподвижно. Новый порыв ветра проносится сквозь барбакан, треплет бороды и волосы мужчин. Вуаль плотно пристаёт к губам Россиль.
– Нет, – говорит Банко наконец. – Это ты безумен. Слушайте! Он держит тех женщин в цепях в подземелье замка – нет, их даже нельзя назвать женщинами! Они не жители земли. Это тощие дикие твари. Ведьмы! И он внимает их советам, для него они изрекают ложные пророчества!
– Видите? – указывает на него Макбет. – Что за бесовские гуморы повредили разум нашего дорогого друга? Макбет укрывает ведьм, говорит он! Ему чудятся какие‑то жуткие видения!
– Ложь! – вопит Банко. – Я не изменник, я говорю правду! Спуститесь в самый длинный нижний зал – и увидите этих злобных созданий своими глазами!
Зимний Лис, Горный Козёл и Ласка нерешительно переглядываются, жуют губами, но не произносят ни слова вслух. Россиль всякие раз дивится, сколь бестолковыми делаются мужчины, когда нарушается порядок их привычного мира.
Первым подаёт голос друид.
– Возможно, – говорит он, – зловредные гуморы следует выпустить. Изгнать демонов и вернуть нашего дорогого друга в разум.
Краткая пауза.
– Не станешь же ты… – начинает Банко.
Глаза Макбета пылают, как два факела. Его грудь вздымается и опускается от напряжённой погони и ожидания скорой расправы. Он не тонкий эпикуреец, как герцог. Он жаден. На предназначенной для него чудовищной трапезе он будет пировать, пока не лопнет.
– Да, – хрипло соглашается Макбет. – Да, думаю, именно так мы и поступим.
После недолгой борьбы, скорее неуклюжей, нежели ожесточённой, Банко удаётся скрутить и оттащить в главный зал. Макбет препоручает это несложное дело Белому Лису, Ласке и Горному Козлу. Он идёт следом, хромая, его лицо блестит от испарины. Флинс позади рассыпается в мольбах, в глазах у него стоят слёзы.
Россиль удивляет, что никто не попытался схватить и его тоже. Она ведь намеренно добавила в своё лжепророчество фразу: «Тебе суждено породить королей». Проклиная разом отца и сына.
Но так даже лучше: решающий удар, нанесённый гордости Флинса. Никто не верит, что он может им помешать или защитить самого себя от чужих клинков. Он мальчик, которому не дадут шанса сделаться мужчиной.
Россиль внезапно вспоминает другого мужчину, Макдуфа, тупого преданного пса, чей род её муж стёр с лица земли. И её видение для Макбета: сыновей, внуков и правнуков Банко, цепочку повторяющихся лиц на долгие поколения вперёд, неотвратимых, как прилив. Это первый, последний и величайший страх мужчины: мир, существующий без него. Мир, в котором никто не произносит его имя. Его кровь иссякла, тело разложилось в земле, могила заросла сорняками. Пустая, лишённая семян оболочка.
Когда ей успела стать близка справедливость этих варваров-шотландцев? Но нет, не стоит обольщаться, будто её ведёт жажда справедливости. Лишь месть. Твёрдый, острый, раскалённый клинок – нож в спину, торчащий под лопаткой.
Банко с трудом заталкивают в кресло. Приносят верёвку, но, пока его вяжут, он продолжает кричать: «Нет, нет, наш лорд лжёт нам!» – словно сам не сознаёт, что с каждым мгновением он кажется остальным всё безумнее, а действия против него – всё более осмысленными.
– Пожалуйста! – молит Флинс. – Мой отец не изменник. Он был твоим верным спутником все эти годы…
– Годы, – усмехается Макбет, – за которые его измена разрасталась, как кольца дерева.
– Я освобожу его от тягот предательства и от безумия, что их породило, – объявляет друид. – Откиньте ему голову назад.
Россиль никогда раньше не видела своими глазами трепанацию: то, как выпускают из человека дурные гуморы. Лишь издали слышала вопли мужчин и женщин, над которыми совершали этот обряд. Страшные, исступлённо-восторженные завывания Аделаиды.
Банко давится прерывистыми криками и желчью, от испуга поднявшейся к горлу. Друид достаёт трефин, необычной формы маленький инструмент, который Россиль всегда представляла себе как лезвие, но на деле он больше похож на бурав, который сверлит, а не режет. Теперь она догадывается, как получились характерные круглые шрамы, ярко выделявшиеся на лбу Аделаиды. И вот ржавое металлическое сверло впивается в лоб Банко.
Раздаётся короткий, влажный, хлюпающий звук, с которым плоть отделяется от кости. Бьёт струя крови – Россиль удивляет, как её мало; после многих лет практики друид выполняет свою работу со всей аккуратностью. Банко истошно кричит от боли.
Россиль не может себе представить эту боль, так что, возможно, её месть всё же получилась не вполне равноценной. А Банко, в свою очередь, не дано познать мучения от разрыва между ног, от грубой силы принуждения, от необходимости терпеть молча. Но это схожие состояния.
Следующий звук поистине ужасен: треск кости. Россиль не раз слышала его: когда нерасторопного слугу били по лицу, с отвратительным хрустом сворачивая ему нос на сторону, но здесь, в пронзительной тишине зала, этот громкий, неестественный, странный звук вызывает у неё желание зажать ладонями уши и зажмурить глаза.
Внезапно она ощущает, что допустила ошибку, огромную ошибку – но не в своих размышлениях или интригах. Она согрешила как христианка, как душа, обещанная, хотя и косвенно, небесам. Как будто прежде, после убийства Дункана, она ещё не потеряла место в раю. Как будто мужчины, которые каждый день совершают много худшие поступки, не считают себя добродетельными. Как будто герцог не убил того дрожащего беззащитного мальчишку-конюха, а она сама, Россиль, не сжималась от страха, не в силах вымолвить ни слова в его защиту. Несомненно, именно этот случай положил начало её прегрешениям, и с этого момента её жизненный путь исказился и сузился до тропинки с неизбежной, проклятой тьмой в финале.
– Стойте! – умоляет Флинс. – Будьте милосердны!
Ей больше не стоит носить белые одежды. Тёмная ткань хотя бы скроет кровь, которая, как ей мерещится, капает с её рук, пропитывает подол платья и растекается по полу у ног.
– Это и есть милосердие, – говорит Макбет. – Я освобождаю его от гнёта безумия и предательства.
Но из раны не выделяется жёлтый гной. Не валит жгучий чёрный дым. Лишь единожды ударила самая первая струя крови. Потому что ни предательства, ни безумия нет на самом деле, не считая того помешательства, которое поселится в Банко отныне и навсегда от ощущения шрама на лбу и осознания того, какая несправедливость его постигла. Он станет таким же безумным, как Аделаида, которая путала боль и удовольствие.
Россиль думала, что смерть Банко будет жестокой, но быстрой. Росчерк клинка по горлу: чтобы на нём распахнулся второй красный рот, захлёбывающийся кровью. Меч в сердце – отчасти даже некоторая почесть со стороны убийцы. Она не представляла себе вот такого, никогда. Но, конечно, этого недостаточно, чтобы спасти её душу.
Банко, не переставая кашлять, бьётся в путах дикими, дёргаными движениями, словно одержимый. Возможно, каким‑то образом друид действительно высвободил давно дремавший в нём дух безумия, который обитает в каждом человеке, таясь в костном мозге, согреваясь от биения сердца. Возможно, глядя на это, Макбет наконец скажет: «Хватит».
Но трефин со скрежетом погружается глубже, Банко вырывается всё более бешено, а муж Россиль созерцает эту картину почерневшими пустыми глазами, в которых нет ни капли жалости.
Наконец Банко давится собственной кровью, выплёвывает её на перед колета и обмякает в кресле. Друид выдёргивает трефин и отступает, инструмент с лязгом падает наземь.
– Мне очень жаль, мой лорд, – потрясённо бормочет друид, – я и не думал, я никогда, ни разу в жизни… – Но его слова доносятся до Россиль, словно далёкое эхо – как будто она слушает из-под толщи воды отголоски верхнего мира, от которого её отделяет непроницаемая плёнка.
Горный Козёл, Белый Лис и Ласка молча стоят в отдалении, ожидая приказов.
Флинс подходит, шатаясь, и сгребает тело отца в объятия. Он воет в голос. Такое поведение постыдно, но это сейчас никого не беспокоит. Тебе суждено породить королей. Разве может кто‑то поверить хоть на мгновение, будто этот сокрушённый трясущийся мальчишка когда‑либо в будущем получит корону?